понедельник, 4 марта 2024 г.

Китайский юридический «клиент» Хантера Байдена утверждает, что сын президента Байдена заработал 1 миллион долларов без работы — и теперь угрожает подать в суд, если не вернет деньги

 

Китайский юридический «клиент» Хантера Байдена утверждает, что сын президента Байдена заработал 1 миллион долларов без работы — и теперь угрожает подать в суд, если не вернет деньги

Подключайтесь к Telegram-каналу NashDom.US

 Дата: 04.03.2024 04:48



Китайская фирма CEFC заплатила Хантеру Байдену 1 миллион долларов за то, чтобы он выступал в качестве адвоката для их сотрудника, доктора Патрика Хо, но теперь Хо угрожает подать в суд на Хантера в течение семи дней, если он не вернет деньги - потому что он утверждает, что Хантер не выполнял никакой юридической работы для него.

На прошлой неделе Хо направил Хантеру официальное письмо с просьбой немедленно расторгнуть соглашение между адвокатом и клиентом и пригрозил судебным иском, если он не получит подробный список услуг, предоставленных Хантером, и возмещение неиспользованных средств, как это предусмотрено в контракте 2017 года.


В письме Хо, отправленном гонконгской юридической фирмой Huen & Partners адвокату Хантера Эбби Лоуэллу в Вашингтоне, округ Колумбия, установлен семидневный срок для погашения любых оставшихся средств.

«Патрик говорит, что заплатил ему, и что Хантер никогда ничего для него не делал, — рассказал The Post друг Хо, — и что согласно контракту деньги должны быть возмещены».

Юридический гонорар в размере 1 миллиона долларов был переведен из CEFC в Китае на счет CEFC в HSBC в Гонконге, а затем, 2 ноября 2017 года, на американский банковский счет компании Hudson West III (HWIII), которой Хантер владел совместно с CEFC, а затем в частную фирму Хантера Owasco, согласно его налоговому обвинению в Калифорнии.

Хо был арестован в Нью-Йорке 18 ноября 2017 года, когда он выходил из самолета из Гонконга.

Бывший министр внутренних дел Гонконга был осужден в 2019 году за дачу взяток президентам Чада и Уганды. Его приговорили к трем годам тюремного заключения, а затем депортировали в Гонконг.

По словам Хо, 54-летний Хантер получил 1 миллион долларов, но не оказал ему никакой юридической помощи, кроме звонка другому адвокату, Эдварду Киму, и опоздания на полчаса на встречу с Хо и Кимом в Манхэттенском исправительном центре утром после ареста Хо.


Хантер не навещал 74-летнего Хо ни разу в тюрьме, с горечью рассказывал Хо друзьям.

Имя Хантера не фигурирует в списке адвокатов по делу Патрика Хо в Южном округе Нью-Йорка.

Под присягой Хантер сообщил окружному судье Делавэра Мэриеллен Норейке во время неудавшегося слушания о признании вины 26 июля 2023 года, что он получил выплату в миллион долларов в качестве «платы за судебные издержки Патрика Хо» через «мою собственную юридическую фирму».

Норейка хотела узнать подробнее: «От кого была получена эта оплата, это была юридическая фирма?»

Хантер: «Получено от Патрика Хо, ваша честь».

Норейка: «Господин Хо лично?

Хантер: «Да».

Норейка: «Вы занимались юридической работой для него и помимо юридической фирмы?»

Хантер: «Да, ваша честь. Хорошо -."

Почуяв опасность, в этот момент вмешался адвокат Хантера Крис Кларк: «Это было не через Бойсе Шиллера, ваша честь, г-н Байден был нанят в качестве адвоката».

Норейка: «Правильно. Вот почему я спросил. Ты делал для него работу…

Хантер: «Моя собственная юридическая фирма, а не адвокат».

Норейка: «Значит, у вас была еще и своя юридическая фирма?»

Хантер: «Я думаю, что Owasco PT действовала как юридическая фирма, да».

Норейка: «Хорошо».

Хантер: «Я верю, что это так, но я не знаю этого наверняка».

Хо, который внимательно следил за страданиями Хантера из Гонконга, по словам его друга, был «сбит с толку» ответами Хантера Норейке. Ему пришлось оплатить огромный юридический счет за представительство Кима, который ему пришлось оплатить из собственного кармана.

Копия соглашения о привлечении адвоката, которое Хантер подписал 18 сентября 2017 года, находилась на его брошенном ноутбуке, а также была получена следователем IRS Джо Зиглером из ордера на обыск по электронной почте, отправленного Google.

В прошлом году Зиглер свидетельствовал Бюджетному комитету Палаты представителей, что «доказательства… указывают на то, что этот платеж в размере 1 миллиона долларов был не для оплаты судебных издержек и был неверно истолкован прокуратурой США в штате Делавэр в изложении фактов, и что его конечной целью по-прежнему было находится под расследованием Министерства юстиции».

Письмо Хо было отправлено через несколько дней после того, как брат президента Джим Байден дал показания в ходе расследования об импичменте, сообщив ФБР, что председатель CEFC Е Цзяньмин был «протеже» президента Китая Си Цзиньпина, заявление, которое, по словам друга Хо, не приветствовалось в Пекине. который сказал, что у Си и Е «нет отношений».

Е был арестован в Китае в феврале 2018 года по прямому приказу президента Си Цзиньпина, сообщает китайское информационное агентство Caixin. С тех пор о нем ничего не было слышно.

Гонконг является специальным административным районом Китая с 1997 года и находится под усиливающимся контролем со стороны Пекина.

CEFC выплатила Хантеру в общей сложности 7,2 миллиона долларов в период с марта 2017 года по март 2018 года. Председатель Йе также подарил Хантеру бриллиант весом 3,16 карата в феврале 2017 года вместе с отчетом об оценке, в котором он был указан как «круглый бриллиант» класса F с высшим знаком «VS2». «ясность» и «отличная» огранка, в результате чего его оценочная стоимость составила 80 000 долларов, что также было ценой, заявленной адвокатом по разводу для бывшей жены Хантера Кэтлин. Фотографии потрясающего камня и отчет о его оценке появляются на ноутбуке Хантера.

На прошлой неделе в ходе расследования по импичменту Хантер показал, что он передал алмаз своему дяде Джиму Байдену. Джим показал, что он «выкинул его в мусор». Джим также показал, что был еще один бриллиант или бриллиантовое «кольцо», подаренное Хантеру в 2015 или 2016 году от имени CEFC его коллегой-отцом ученицы эксклюзивной школы Sidwell Friends в Вашингтоне.

Соглашение о привлечении адвоката Хо-Хантера предусматривало: «Адвокат будет оказывать юридические услуги, предусмотренные настоящим соглашением, информировать Клиента о ходе дела и развитии событий, а также оперативно отвечать на запросы и сообщения Клиента».

Юридические услуги включали: «конференции, судебные заседания, подготовку показаний и участие в них; рассмотрение и подготовка корреспонденции и юридических документов; юридические исследования; и телефонные разговоры. . .

«Если при заключении настоящего договора общая сумма гонораров и расходов адвоката окажется меньше суммы гонорара, оставшаяся сумма будет возмещена клиенту».

Письмо Хо было отправлено по электронной почте Мервином Яном из CEFC Хантеру, Джиму Байдену и жене Джима Саре 10 октября 2017 года, сообщил Зиглер. Джим показал, что он «не знал», представлял ли Хантер Хо.

Хо возглавлял некоммерческое подразделение CEFC, аналитический центр, также называемый CEFC, которому Организация Объединенных Наций предоставила «специальный консультативный статус».

Хейли возвращается с обещанием поддержать Трампа, если он станет кандидатом от Республиканской партии

 

Хейли возвращается с обещанием поддержать Трампа, если он станет кандидатом от Республиканской партии

Подключайтесь к Telegram-каналу NashDom.US


 Дата: 04.03.2024 05:49


Кандидат в президенты от Республиканской партии Никки Хейли в воскресенье не взяла на себя обязательство поддержать бывшего президента Дональда Трампа в предвыборной гонке 2024 года, если бы она отказалась от участия.

Хейли, которая поклялась оставаться в гонке, по крайней мере, до Супервторника, ранее подписала клятву лояльности Национального комитета Республиканской партии, заявив, что поддержит любого, кто выиграет номинацию от Республиканской партии.

Это обещание было одним из требований СРН к кандидатам, чтобы они получили право участвовать в серии дебатов Республиканской партии до начала сезона первичных выборов.

Трамп, лидер Республиканской партии в предвыборной гонке, в частности, воздержался от подписания обещания и не участвовал со своими коллегами-кандидатами ни в каких дебатах.

«Я действительно не думаю ни о чем из этого», — сказала Хейли о будущем одобрении программы «Встреча с прессой» на канале NBC в интервью, которое вышло в эфир в воскресенье.

«Если вы говорите об одобрении, вы говорите о потере», — сказала она. «Я так не думаю. Когда ты участвуешь в гонке, ты не думаешь о проигрыше.

Вы думаете о том, чтобы продолжать идти вперед. Что я могу вам сказать, так это то, что я не думаю, что Дональд Трамп или Джо Байден должны быть президентом».

Модератор программы «Встреча с прессой» Кристен Велкер затем упомянула обещание, подписанное Хейли, и спросила, чувствует ли бывший губернатор Южной Каролины по-прежнему обязанным поддерживать кандидата от Республиканской партии.

Хейли сказала, что во время дебатов кандидаты должны были сказать «да» и подписать обязательство выйти на сцену. Этот СРН «теперь уже не тот же СРН».
«Думаю, я приму то решение, которое захочу, но я не об этом думаю», — добавила Хейли.

В июне прошлого года Хейли раскритиковала Трампа и губернатора Флориды Рона ДеСантиса — в то время кандидата в президенты от Республиканской партии — за то, что они не взяли на себя обязательство поддержать кандидата от республиканцев, заявив, что это «абсолютно безответственно».

СРН находится в самом разгаре смены руководства: его председатель Ронна МакДэниел собирается уйти в отставку 8 марта.

Макдэниел подал в отставку после кампании давления со стороны Трампа, который недавно дал три одобрения своим союзникам.

Невестка Трампа Лара Трамп и старший советник его предвыборного штаба Крис ЛаЧивита входят в число трех человек, которых бывший президент одобрил на руководящие должности в СРН.

«Столько лет не помнила, а сейчас все такое живое»: истории бойцов Варшавского гетто

 

«Столько лет не помнила, а сейчас все такое живое»: истории бойцов Варшавского гетто

Анастасия Кровицкая 3 марта 2024
Поделиться
 
Твитнуть
 
Поделиться

 

Ханка Групинская
Я пришла домой, и там никого не было. Восстание в Варшавском гетто: истории в диалогах
Пер. с польск. Светланы Панич. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2023. — 568 с., ил.

В издательстве Ивана Лимбаха вышел русский перевод книги «Я пришла домой, и там никого не было. Восстание в Варшавском гетто: истории в диалогах». Ее автор Ханка Групинская — польская писательница, журналист и деятель культуры, которая с 1985 по 2000 год брала интервью у последних оставшихся в живых солдат Еврейской боевой организации, действовавшей на территории Варшавского гетто.

Первую часть книги «По кругу: Разговоры с солдатами Еврейской боевой организации» открывает беседа Групинской с одним из основателей этой организации и последним руководителем восстания в Варшавском гетто Мареком Эдельманом (1919–2009), записанная в 1985 году. Завершается глава тоже интервью с Эдельманом, но уже датированным 2000 годом.

В этой части читатель знакомится с рассказами Шмуэля Рона, Маши Гляйтман‑Путермильх, Пнины Гриншпан‑Фример, Арона Карми, Любы Гависар, Адины Блады‑Швайгер, Халины (Хайки) Белхатовской и Бронека Шпигеля, а также Казика Ратайзера. Каждое из свидетельств представляет собой воспоминания о детстве, жизни в Варшавском гетто, восстании и жизни после войны.

В книге Групинской удается показать все многоголосие воспоминаний, которые часто противоречат друг другу. Например, это заметно в обсуждении даты возникновения Еврейской боевой организации. Цивия (Целина) Любеткин сообщает, что датой создания организации было 28 июля 1942 года, а Марек Эдельман настаивает на том, что это произошло 15 октября 1942‑го. Третейским судьей в этом вопросе Групинская назначает Казика Ратайзера: «Думаю, что Цивия права. Объясню, почему Марек думает, что он прав <…> Марек <…> говорит о том времени, когда организация была как бы создана заново и к ней присоединился Бунд. Он ведет отсчет от этой даты, для него все начинается с нее <…> Правда такая: все, что мы сделали, происходило между 18 января и 19 апреля 1943 года».

Однако о жизни в подполье и подготовке к восстанию ветераны Еврейской боевой организации рассказывают примерно одно и то же. «Наша организация была крепко законспирирована — далеко не все евреи заслуживали доверия. Никто не мог выйти с территории без разрешения, получали так называемые пропуска. Своих денег ни у кого не было, ели все одно и то же — жили мы очень и очень скромно. Хлеб пекари давали нам даром. Мяса никогда не видели. Держаться помогало только одно — желание отомстить. Все хотели дожить до той минуты, когда начнем сражаться, до митат кавод. Каждый ждал этого дня. Мы ведь знали, что гетто уничтожат. Это было понятно всем», — делится воспоминаниями Маша Гляйтман‑Путермильх.

Канун восстания в своем интервью описывает Арон Карми: «Ночью 18 апреля мы что‑то слышали. На следующий день был Эрев Песах. Но сначала я должен еще кое‑что рассказать, чтобы стало понятно, кем были немцы. Они все время забавлялись еще и так: одних приговаривали к уничтожению, а другим давали какие‑то номерки, бляшки, мол, веселитесь, девочки, веселитесь, мальчики… Еще один месяц, еще один день… В гетто все время говорили о том, как быть им полезным, как выполнить их приказы. А все это была одна большая липа и одно сплошное вранье. За неделю до 19 апреля немцы объявили, что разрешено печь мацу на Песах. В прежние годы этого не было. Ну, раз можно печь мацу, значит, Песах будет спокойный. В гетто не было белой муки, только темная, так что люди ходили к раввину и спрашивали, можно ли делать мацу из темной муки. Раввин им сказал, что в такое время можно. И на улицах сразу было видно — вот идут люди с белыми наволками, значит, несут из пекарни мацу на Песах. Все приготовились к седеру».

О том, как началось восстание, рассказывает Маша Гляйтман‑Путермильх: «Мы увидели, что немцы входят в гетто. Помню, ночью я стояла на посту, заметила: что‑то происходит, въезжает машина. А дом еврейской общины тогда был на нашей улице, на углу Заменхофа, и там тоже началось какое‑то движение <…> Уму непостижимо, как немцы на нас перли. А мы — горстка молодежи. У нас ведь оружия вообще не было, а они нас поливали из пулеметов… Нас было тридцать человек. Три группы против целой колонны вояк».

В первой части книги устные свидетельства участников Еврейской боевой организации Групинская сопоставляет друг с другом и с мемуарами, записанными интервьюируемыми, выстраивая целостный нарратив о восстании, который сопровождается визуальным рядом — фотографиями героев книги и фотографиями гетто, многие из которых публикуются впервые.

Для некоторых ветеранов события тех дней до сих пор настолько живы, будто это происходит наяву. «Знаете, совсем старый уже стал, черт возьми, но до сих пор волнуюсь, когда вспоминаю. Все для меня по‑прежнему живо», — рассказывает Шмуэль Рон. Кто‑то вспоминает детали пережитого впервые по истечении многих лет. Так, Маша Гляйтман‑Путермильх отмечает: «С другой группой мы перекликались лампочками. Уже не помню, сколько раз нужно было мигнуть. Кое‑что я только теперь вспоминаю. О лампочках столько лет не помнила, а сейчас все такое живое, все возвращается…»

Но некоторые рассказчики, наоборот, дистанцировались от воспоминаний о событиях в гетто: «Немыслимо, какое‑то другое воплощение, как будто не моя жизнь», — заявляет в интервью Люба Гависар.

Многие впервые за долгое время говорят о Польше по‑польски. Например, рассказ Шмуэля Рона, опубликованный в этой книге, завершается словами: «Вы спрашиваете, когда я уехал из Польши? Via Аушвиц, Маутхаузен? Сейчас. В марте 1944 года меня арестовали. Катовице, Мысловице — тюрьма. Потом — Аушвиц и Маутхаузен. С тех пор я в этих местах не появлялся. К Польше я отношусь как к давней, дорогой сердцу возлюбленной… которую не хочу больше видеть…» Пнина Гриншпан‑Фример поделилась с Групинской своими впечатлениями о поездке в Польшу впервые за долгие годы после переезда в Израиль: «Я не хотела ехать в Польшу, но меня все время мучило, что я не попрощалась с домом, в котором родилась <…> В каком‑то доме, неподалеку от места, где мы жили, увидела на втором этаже у окна женщину. Окликнула, спросила, как ее звать, она сказала, что ее зовут Андзя. Я тогда представилась. Она меня помнила… Я ее не узнала. И что оказалось?! Эта женщина работала у нас, была служанкой! Но знаете, я никак не могла смириться с тем, что она даже на минутку не пригласила меня к себе домой, даже на секунду не спустилась ко мне. Но все же со мной разговаривала — назвала всех, кто жил в нашем доме».

Особая роль в книге отводится размышлениям Марека Эдельмана и Адины (Инки) Блады‑Швайгер, поскольку оба они после войны остались в Польше. Инка на вопрос, почему не уехала из Польши, как ее друзья Антек (Ицхак Цукерман), Цивия (Целина Любеткин) и Казик (Ратайзер) отвечает: «Они были сионистами, это совсем другое дело. Не будь войны, все равно бы рано или поздно уехали. Они вернулись домой. Я была в Польше у себя дома, а они нет <…> Многие люди уехали потому, что считали невозможным жить на кладбище. А мне казалось, что кладбище бросать нельзя».

Марек Эдельман, называющий себя хранителем еврейских могил и известный своими антисионистскими взглядами, и вовсе заявил о гибели еврейской культуры, которая могла существовать только в Восточной Европе: «Еврейство — это бассейн между Вислой и Днепром. Все, что происходило в Америке, во Франции, в Англии, не создавало еврейскую культуру <…> А вот у пяти миллионов евреев от Одессы до Варшавы была общая культура и даже одинаковые условия, в которых они жили. Но всего этого уже не существует. У Государства Израиль совсем иная культура. Даже если оно устоит, через какое‑то время в культурном отношении станет арабским. С этим ничего не поделаешь. Это ведь не еврейское государство, а Моисеево. В Израиле собрали евреев из Эфиопии, Египта, Китая, между ними нет ничего общего, кроме того, что все они Моисеева исповедания. Поэтому, если оно удержится, возникнут новый народ, новая культура, которая не будет иметь ничего общего с Европой, с Шагалом, Перецем, с тем еврейством, которое жило здесь».

Вторая часть книги под названием «Чтение имен: Рассказы о солдатах в Еврейской боевой организации» представляет собой сборник биографий повстанцев Еврейской боевой организации — «армии, которую никогда не описывали». Основой для него послужил поименный список погибших во время восстания в Варшавском гетто евреев, который в июле 1943 года по памяти составили Ицхак Цукерман, Целина Любеткин и Марек Эдельман. В ноябре того же года один из ключевых деятелей еврейского подполья Варшавы Леон Файнер отправил фотопленку со списком в Лондон. В начале 2000‑х годов Ханка Групинская привезла в Варшаву копию «лондонского списка», хранившегося почти 60 лет в коробке с надписью «Евреи». «Я воспроизвожу список и тщательно его расшифровываю, после чего упорядочиваю: добавляю новые имена участников январского и апрельского восстаний, отмечаю имена тех, кто появился в списке по ошибке, вписываю. Пытаюсь понять, сколько было повстанцев, и рассказываю о них» — так описывает свою работу над второй частью книги автор.

Предисловие ко второй части написал Марек Эдельман, давая оценку колоссальному труду по увековечиванию имен бойцов Варшавского гетто: «Ханка Групинская создает памятник. Возводит памятник каждому из них, каждому бойцу Варшавского гетто. Вот оно, кладбище Еврейской боевой организации. На нем нет зелени, нет цветов, нет камней. Это кладбище из букв, кладбище из слов о погребенных на нем людях. Пусть это кладбище найдет себе место на наших полках и каждодневно напоминает о тех, у кого нет могил и каменных надгробий».

Еврейское царство

 

Еврейское царство

Ламед Шапиро. Перевод с идиша Исроэла Некрасова 3 марта 2024
Поделиться
 
Твитнуть
 
Поделиться

Поэт и прозаик Ламед (Лейви-Иешуа) Шапиро (1878–1948) прожил трудную и беспокойную жизнь, со множеством переездов между Киевом, Одессой и Варшавой, а далее Лондоном, Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Творческое наследие оставил камерное. В этом наследии велика была роль русской литературы, в частности Достоевского. И среди рассказов Шапиро попадаются настоящие жемчужины. Они впервые переведены на русский язык и готовятся к выходу в свет в издательстве «Книжники».

Продолжение. Начало в № 374–383

Дым

Памяти И.‑Л. Переца 

1

С первой затяжки он покраснел, будто поднял непосильную тяжесть, и зашелся надсадным кашлем. Но взрослые же курят, значит, что‑то в этом есть. Он проявил упорство — и привык.

Его отец был бедняк‑меламед, и вообще детям курить нельзя — приходилось окурки собирать.

Потом, в ешиве, он в открытую завел кисет. Никогда не отказывался поделиться, когда был табачок, и не стеснялся попросить, когда не было.

Звали его Менаше.

Прямо из ешивы он попал в зятья к реб Шоелу Мараванеру. Реб Шоел лично явился вместе со сватом в ешиву. Рослый, грузный, из‑под косматых бровей молча оглядел Менаше. Высокий парень, плечистый, крепкий, сюртук купца‑хасида явно будет ему к лицу. Реб Шоел заглянул в книгу, которую изучал молодой человек, задал пару вопросов, потом завел беседу якобы ни о чем, а сам, глядя в сторону, внимательно слушал скромные, краткие ответы Менаше. И вдруг, встав со скамьи, прервал разговор на полуслове:

— Бери свои филактерии.

 

2

В один из самых интимных моментов молодая жена спросила:

— Интересно, что ты в этом табаке находишь? Дай‑ка попробовать, чтобы мне тоже знать.

Он вынул изо рта горящую самокрутку и поднес к пухлым губкам Иты. Она вытянула их в трубочку, глубоко затянулась и сразу закашлялась.

— Фу! Дым как дым.

— Но очень приятный, — улыбнулся Менаше.
— Чего приятного? Горький, глаза щиплет.

Менаше засмеялся.

— А все равно хорошо, — не согласился он с женой.

И молодую пару подхватил и закружил неистовый вихрь сладострастия.

 

3

Переехав в зажиточный дом тестя, Менаше воспринял свое новое положение спокойно, без алчности бедняка. Он позволил себе единственную роскошь — лучший табак, который только можно найти. Зная об этом, парни в синагоге часто и охотно запускали пальцы в его табакерку.

Однажды старший зять реб Шоела Нехемья отозвал Менаше в сторону:

— Зачем ты этим свиньям табак раздаешь? Обойдутся! Пускай себе махорку покупают.

Менаше пожал плечами:

— Разве можно щепотки табака не дать?

Нехемья внимательно посмотрел вокруг. Один глаз прищурился, второй хитро сверкнул.

— Дурак, что тут непонятного? Делай, как я: два сорта.

И захихикал.

Менаше ничего не ответил и двух сортов табака заводить не стал.

Он немало времени проводил в синагоге, дома учил Тору и гулял с тросточкой в руке. Иногда сидел и молча слушал разговоры о торговле, которой занимался реб Шоел. В те годы ездили в Данциг, или в Лейпциг, или в Кенигсберг. Реб Шоел был из тех, кто ездил в Данциг. Для старшего зятя, Нехемьи, реб Шоел открыл мануфактурную лавку: «Сиди себе, холст меряй». Нехемья как‑то заикнулся о Данциге, но тесть только рукой махнул. А с Менаше он о торговле вообще не заговаривал. Менаше тоже помалкивал. И так, пока Ита не родила двойню — мальчиков.

Вечером после обрезания тесть позвал Менаше в отдельную комнату, протянул пачку ассигнаций и сказал:

— Поезжай.

Менаше даже испугался:

— Я ведь не знаю, что да как…

— Узнаешь. Сперва немного потеряешь, потом научишься.

Это было на Хануку, а к Пейсаху Менаше вернулся домой. Весело отпраздновали два первых дня. О Данциге даже не вспоминали. Только на второй день вечером, когда начался холь а‑моэд, реб Шоел пригласил Менаше к себе в кабинет.

— Ну, как дела?

— Кое‑чему научился. — Менаше слегка покраснел.

Реб Шоел кивнул.

После Пейсаха Менаше опять получил пачку ассигнаций и отправился в Данциг. С тех пор он стал постоянно туда ездить, на два‑три месяца каждый год, а то и два раза в год.

Рыночная площадь в Данциге. Почтовая открытка. 1910-е

4

С годами детей стал полон дом. Одни уже подросли, другие еще по полу ползают, третьи только что родились. Реб Менаше — теперь к нему обращались «реб Менаше» — смотрел на них и тихо смеялся. Реб Шоела уже не было в живых, и реб Менаше унаследовал дела и старый дом с просторными комнатами.

В те месяцы, что он проводил в Мараване, реб Менаше жил как прежде: два раза в день ходил в синагогу, днем учил Тору, вечером беседовал с кем‑нибудь о торговле. Заграница изменила его только в одном: он стал курить сигары.

— Самокрутки — это для мальчишек, — объяснял он с улыбкой. — Солидный человек, отец семейства должен сигары курить. Немцы не дураки.

Впрочем, кроме сигар, изменилось еще кое‑что, но об этом знала только Ита. Вернее, не знала — чувствовала. «Как он там живет, за границей? Что такое вообще эта заграница?» — Она не думала об этом, но ей казалось, что муж становится полнее и выше ростом, и она удивлялась, почему у него не меняется размер одежды. У реб Менаше была такая способность улыбаться одними глазами. Его улыбающийся взгляд подхватывал Иту и уносил, как широкая, глубокая река, что год за годом медленно течет через город куда‑то в далекие края. Это не пугало Иту, наоборот, она чувствовала себя очень спокойно в этом могучем потоке. Часто она ластилась к мужу и даже пробовала затянуться его сигарой. На глазах выступали слезы, Иту начинал душить кашель, а Менаше легонько похлопывал ее по спине и улыбался.

 

5

В доме уже слонялись двое взрослых парней, а у них под ногами путалась целая стайка малышни.

Данциг стал не тот. Ита все больше сокращала расходы, только на сигарах для реб Менаше не позволяла себе экономить, а он не возражал. В конце концов дошло до того, что семье пришлось оставить старый дом с просторными комнатами и перебраться в другой, по соседству. Тогда реб Менаше целый день просидел, запершись в комнате и размышляя, что делать с Данцигом. Сидел, смотрел в окно, курил сигару за сигарой и думал. А назавтра отправился на Дон.

Несколько недель реб Менаше разъезжал по оживленной местности от Нижнего Дона до Каспия, присматривался, думал, прикидывал, подсчитывал, потом правой рукой загнул мизинец на левой и сказал: «Икра». И начал налаживать связи между Доном и Данцигом.

Следующие два года оказались для семьи самыми тяжелыми. Но когда на третий год он оставил Дон, чтобы несколько недель отдохнуть, там уже вели счет времени по новому календарю: говорили, что такое‑то и такое‑то событие произошло до или после того, «как реб Менаше Мараванер стал на Дон приезжать». А вернувшись, он выкупил старый дом реб Шоела, и жизнь пошла по‑прежнему.

В Данциг реб Менаше ездил теперь раз в два‑три года, зато почти все время проводил на Дону. После икры занялся копченой воблой, после воблы — местным сортом сардин, который он там обнаружил. Реб Менаше много зарабатывал и много проживал. Дети росли, учились, с отцовской помощью вставали на ноги. На свадьбу младшей дочки он созвал всех ее братьев и сестер. Веселились от души, не хуже, чем в былые времена, а когда покончили с трапезой, реб Менаше встал со своего места во главе стола:

— Дети, больше я на Дон не поеду. Я себе оставил сколько нужно, чтобы нам с вашей матерью дожить несколько лет, а остальное — ваше. Теперь вы поезжайте, и дай вам Б‑г жизнь прожить не хуже, чем мы прожили. А о нас не беспокойтесь, мы вам на шею садиться не собираемся.

6

Жизнь текла, как река: чем ближе к устью, тем шире и глубже, тем тише и спокойнее. На высоком, гладком лбу реб Менаше появилась единственная морщина, тонкая и длинная, от виска до виска, а волосы слегка, местами, поседели. Летними вечерами, в оранжевом огне заходящего солнца, реб Менаше, как прежде, гулял с тросточкой в руке, и его шаг был тверд, спина держалась прямо, но глаза смотрели задумчиво.

Раньше он учил Тору про себя, но теперь его голос часто раздавался по вечерам в древней синагоге. Тревожный, старинный напев витал под потолком, становясь все слабее, пока совсем не замирал в тишине, как последнее дрожание струны. И опять — громко, в полную силу, одновременно сладкий и горький, как слеза ребенка.

Реб Менаше любил сидеть в синагоге, беседовать с молодыми о Торе. А о загранице, о своей жизни на чужбине рассказывал неохотно. Когда спрашивали, кратко отвечал, улыбаясь глазами:

— Везде живут и умирают точно так же, как у нас. В Славуте Талмуд напечатан или в Лейпциге — какая разница? Такие же буквы, такой же переплет. И содержание, само собой.

И смотрел на струйку дыма, и следил, чтобы беловатый пепел, будто черкесская папаха сидевший на кончике сигары, не падал как можно дольше.

Однажды, вернувшись из синагоги с утренней молитвы, реб Менаше застал дома Зисла, младшего сына.

— Ага! Так и знал, что ты придешь.

Молодой человек смутился.

— Ладно‑ладно, — успокоил его отец, — я не собираюсь тебя стыдить. Иди‑ка сперва умойся, да позавтракаем.

Реб Менаше кивал, слушая рассказ сына: «Отличный был план. Кто бы мог подумать…»

— Я ждал, что ты придешь. Ты человек рисковый и слишком нетерпеливый. Ну, ничего, научишься. Отложил я для тебя небольшую сумму. Немного, но хватит, чтобы начать сначала. Только будь поосторожнее. На, бери, но больше за деньгами не приходи, больше у меня нет. Мы люди старые, если помру раньше, нельзя твою мать на бобах оставить. К вам, детям, она не поедет.

— Да, еще кое‑что, — вернул он сына от дверей. — Сейчас другое время. Раньше‑то, когда еврей приезжал в Данциг, длинной бороды и честного взгляда было достаточно. Есть хорошая рожь или пшеница — продашь с прибылью, нет — убыток понесешь, вот и все. Мы торговлю не вели, сама шла. Не мне тебе рассказывать, что теперь все иначе, ты молодой, лучше меня знаешь. В общем, понимаешь, Данциг уже не тот, одной бороды маловато будет. Сейчас дела вести надо, понял? Ну, поезжай с Богом. Удачи тебе!

Русский еврей. Почтовая открытка. Начало XX века

7

Лето, зима, лето и опять зима, ранняя и суровая, со снегами, морозами и буйными, ледяными ветрами. В месяце тевете  реб Менаше простыл. Он кашлял, горлом шла кровь: сказалось давнее, еще с ранних поездок в Данциг, воспаление легких, о котором все и думать забыли. Весть быстро дошла до детей, и вот пасмурным утром, когда снежная каша на улицах стремительно превращалась в воду, а в воздухе без всякой причины повеяло чем‑то новым, они, приехав с разных концов света, собрались у постели отца. Раввин и еще двое‑трое уважаемых людей города находились тут с вечера.

Через пару часов кашель отпустил больного, температура спала, но молодой доктор не ушел. Сидел за столиком, нервозно вертел в пальцах карандаш и молчал.

Реб Менаше открыл глаза. Он сильно изменился, но взгляд остался прежним: в нем таилась та же улыбка. Старик попросил закурить.

— Папа, ты что?..

Но врач пожал плечами — отменил протест Зисла. Тот, побледнев, подал отцу сигару.

— Не то, — сказал больной. — А для самокрутки табачку не найдется?

И улыбнулся глазами.

Затянулся тонкой самокруткой и позвал:

— Ита…

Она отняла руки от лица и подошла ближе. В последнее время она располнела, появилась одышка. Сейчас ее круглое лицо сморщилось, стало похоже на детский кулачок, взгляд был беспомощным и растерянным. Река возле устья вынесла ее на чужой берег, а сама потекла в море‑океан, куда впадают все реки.

— Менаше, Менаше! — тихо сказала Ита.

— Хочешь затянуться? — Его глаза смеялись. — Дым как дым, но очень приятный.

Вихрь подхватил и закружил старую женщину. Она одновременно заплакала, засмеялась, закашлялась, будто задыхаясь от дыма. Реб Менаше отложил самокрутку и кивнул раввину. Тот подошел к постели и начал читать с больным исповедальную молитву. Реб Менаше произнес несколько слов и вдруг зашелся кашлем. Так этот кашель и не прекратился. Застыл в воздухе. Навсегда.

Недельная глава «Ваякгель». Тень Б‑га

 

Недельная глава «Ваякгель». Тень Б‑га

Джонатан Сакс. Перевод с английского Светланы Силаковой 4 марта 2024
Поделиться53
 
Твитнуть
 
Поделиться

В «Ваякгель» мы во второй раз встречаем Бецалеля — человека, который в иудаизме стал олицетворением художника.

«Моше сказал сынам Израиля: “Вот, Г‑сподь призвал именно Бецалеля, сына Ури, внука Хура, из колена Йеуды, и наполнил его духом Б‑жьим, [дал ему] мудрость, разумение, знание и мастерство во всем, [так что] он владеет искусством работы по золоту, серебру и меди, [умеет] резать камни для вставки [в оправу], а также резать дерево для любой художественной работы» (Шмот, 35:30–33).

Именно Бецалель вместе с Оолиавом будет изготавливать Святилище и утварь для него, именно Бецалеля будут столетиями восхвалять как вдохновенного мастера, который всеми своими умениями старался как можно лучше прославить Б‑га.

Эстетический аспект иудаизма обычно — по крайней мере, вплоть до наступления современной эпохи — оставался в тени. Дело в том, что сыны Израиля поклоняются незримому Б‑гу, Тому, Кто превыше вселенной. Б‑г не имеет никакого образа, кроме человеческой личности. Даже когда Он открыл Себя народу на Синае, «вы слышали Его речи, но образа не видели — только голос [Его звучал]» (Дварим, 4:12).

Если учесть, что примерно до XVIII века искусство было тесно связано с религией, любое изобразительное искусство считалось потенциальным идолопоклонничеством. Вспомним вторую из десяти заповедей: «Не делай себе изваяния и никакого изображения того, что вверху на небе, и что внизу на земле, и что в воде, ниже земли» (Шмот, 20:4).

Библейская эпоха миновала, а опасливое отношение к искусству сохранялось еще долгое время. Древние греки, добившиеся в изящных искусствах непревзойденного мастерства, в области религии оставались языческим народом со всеми его мифами и мистериями, а у древних римлян был подозрительный обычай обожествлять своих цезарей и воздвигать их статуи.

И все же нельзя сказать, что в иудаизме полностью отсутствует визуальный аспект. Есть зримые символы, такие как цицит и тфилин. Как указывают мудрецы, есть мицва, регулирующая соблюдение других мицвот: она называется «идур мицва» («украшение заповеди») и предписывает заботиться о том, чтобы все используемые для соблюдения заповедей вещи были как можно красивее.

Самым существенным вкраплением эстетического аспекта в иудаизм было Святилище (Мишкан): его каркас и завесы, его убранство, керувы над ковчегом, менора, а также облачения священников и первосвященника, изготовленные ле‑кавод улетифарет — «для почета и великолепия» (Шмот, 28:2).

Маймонид в «Путеводителе растерянных» (III:45) пишет, что большинство людей поддаются эстетическому влиянию. Потому‑то Святилище всей своей конструкцией должно было будить восторг и благоговейный трепет; потому‑то в нем всегда горел светильник; потому‑то одежды священников выглядели очень внушительно; потому‑то в Святилище звучала музыка — левиты пели хором; потому‑то там воскуряли благовония, призванные заглушить запах жертвоприношений.

Сам Маймонид в труде «Предисловия», или «Восемь глав» — предисловии к своему комментарию к Мишне Авот, — говорит о целительной силе красоты и ее важности для победы над унынием: «А если пробудилась в нем меланхолия, пусть изгоняет ее слушанием пения и музыки, и прогулками в садах, и пребыванием среди предметов искусства, и тому подобным, ободряющим душу…»  («Предисловия», глава 5).

Словом, искусство — целительный бальзам для души. Среди мыслителей современной эпохи красноречивее всего об эстетике говорил рав Кук. Он писал в своем «Комментарии к сидуру»: «Литература, живопись и ваяние выражают в материальной форме все духовные понятия, зароненные в глубины человеческой души, и пока хотя бы одна из закорючек, сокрытых в душевных глубинах, остается не выраженной вовне, дело искусства [аводат а‑уманут] — раскрыть ее миру» (Олат реия, II, 3).

Раввин Авраам‑Ицхак Кук. 1924.

Вероятно, в этом утверждении нашли что‑то спорное: в последующих переизданиях «Комментария» словосочетание «литература, живопись и скульптура» заменено на «литература, ее композиция и ткань».

Именем Бецалеля художник Борис Шац нарек Школу искусств и ремесел, основанную им в Израиле в 1906 году. Рав Кук высказался в поддержку создания этой школы, написав проникновенное письмо. На его взгляд, возрождение искусства на Святой земле символизировало возрождение еврейского народа на его собственной земле, в его родном ландшафте, в месте его рождения. Иудаизм в диаспоре, отлученный от естественных взаимосвязей с исторической природной средой, был обречен оставаться умозрительным и духовным, так сказать, «отчужденным».

Студентка Бецалеля в образе Рут. Иерусалим. 1919.

Только в Израиле могла возникнуть подлинная еврейская эстетика, черпавшая силы из еврейской духовности и, в свою очередь, эту духовность укреплявшая.

Пожалуй, самое проникновенное высказывание рава Кука об искусстве — его слова в разговоре с одним еврейским скульптором: «Когда я жил в Лондоне, то часто посещал Национальную галерею, и больше всего мне полюбились картины Рембрандта. Я всерьез полагаю, что Рембрандт был цадиком. А знаете, когда я впервые увидел полотна Рембрандта, мне вспомнилось, что сказано в раввинистической литературе о сотворении света.

Нам говорят: когда Б‑г сотворил свет [в первый день Творения, а не в четвертый, когда было сотворено естественное освещение — свет солнца], этот свет был настолько ярким и лучезарным, что можно было видеть весь мир насквозь, от края до края, но Б‑г испугался, что нечестивцы воспользуются этим во зло. Что же Он сделал? Он приберег этот свет для праведников в Мире грядущем. Но время от времени некоторым великим людям даруется благословение и честь лицезреть этот свет. Полагаю, в их числе был и Рембрандт, и свет на его картинах — тот самый свет, который Б‑г сотворил в день Творения».

Я не раз размышлял, чем же так очаровали рава Кука картины Рембрандта. В Амстердаме Рембрандт жил в еврейском квартале, был знаком с евреями и писал их портреты, а также многочисленные библейские сцены. Правда, вопрос о том, были ли у Рембрандта тесные взаимосвязи с евреями и можно ли вообще говорить о взаимосвязях, доныне остается спорным. Подозреваю, рав Кук восхищался этим художником вовсе не потому, что Рембрандт водил знакомство с евреями, а исключительно за то, что Рембрандт видел на лицах простых людей внутренний свет и писал их такими, совершенно не пытаясь приукрасить их внешность. Его творчество открывает нам глаза на сверхъестественные качества человека — единственного существа во вселенной, в которое Б‑г впечатал Свой образ.

Портрет старого еврея. Рембрандт Харменс ван Рейн. 1654.

Ивритское слово «оманут» («искусство») семантически родственно слову «эмуна» («вера» или «верность», «достоверность»). Настоящий художник хранит верность своим материалам и своему делу, он учит нас

 

В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир — в зерне песка,
В единой горсти — бесконечность
И небо — в чашечке цветка .

Имя Бецалель означает «в тени Б‑га» . Искусство — это тень, которую отбрасывает сияние Б‑га, пронизывающее собой все сущее:

 

Мир полон до краев величьем Б‑жьим.

Оно слепит, как слитков мириад .

 

Или, говоря словами Гёте: «Где ярче свет, там гуще тени» .

Когда искусство открывает нам глаза на то, что чудо творения — плод труда Б‑га, а человеческая личность — образ Б‑жий, оно становится могучим элементом религиозной жизни — правда, с одной оговоркой.

Греки верили, что красота священна. Евреи верят в адрат кодеш — красоту святости: иначе говоря, они ценят не искусство ради искусства, а искусство, призванное открыть глаза на высочайшее художественное мастерство Творца. Таким образом оманут укрепляет эмуну: искусство обогащает веру восторженным изумлением.

КОММЕНТАРИИ