понедельник, 1 января 2024 г.

Еврейское царство

 

Еврейское царство

Ламед Шапиро. Перевод с идиша Исроэла Некрасова 31 декабря 2023
Поделиться95
 
Твитнуть
 
Поделиться

Поэт и прозаик Ламед (Лейви-Иешуа) Шапиро (1878–1948) прожил трудную и беспокойную жизнь, со множеством переездов между Киевом, Одессой и Варшавой, а далее Лондоном, Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Творческое наследие оставил камерное. В этом наследии велика была роль русской литературы, в частности Достоевского. И среди рассказов Шапиро попадаются настоящие жемчужины. Они впервые переведены на русский язык и готовятся к выходу в свет в издательстве «Книжники».

Продолжение. Начало в № 374–381

 

Громче!

1

Несколько деревянных подпорок, пара старых, дырявых кусков брезента для крыши и стен, и палатка готова. В одной стене оставили вход. Четвертой стороной палатка примыкала к дому, откуда в нее смотрели два окна: одно из кухни, через которое подавали блюда, другое из зала, где вокруг стола сидели музыканты и аккомпанировали ужину.

За длинным, на всю длину палатки, столом сидели мужчины, ели и пили, беседовали и смеялись. За другим столом, поменьше, сидели женщины, пожилые — в платках, молодые — в париках. Ели чинно, из уважения к мужчинам разговаривали негромко, вполголоса. Между столами мельтешили дети, среди них мелькала какая‑то девочка‑подросток с огромными коровьими глазами и алыми ленточками в двух тоненьких льняных косичках.

Когда у входа появился Лейпцигер, по палатке пролетел удивленный шепоток. Бородатые евреи в легком недоумении подняли брови. Девушки, что грудились в углу, зашушукались, искоса посматривая на нового гостя. Двенадцатилетний братишка невесты, русый, веснушчатый мальчуган в восьмиугольной каскетке, уставился на Лейпцигера да так и застыл с открытым ртом.

И действительно: хилая фигура Лейпцигера, его засаленный черный пиджак, светлые брюки, дешевый белый галстук, очки и худые, выбритые до синевы щеки — все это плохо гармонировало с окружающим.

Бейла, старшая сестра невесты, молодая женщина лет двадцати четырех, с остреньким носиком и маленькими, серыми, веселыми глазками, вышла навстречу гостю. Слегка покраснев, подала ему руку и повела к столу, где сидели сваты с женихом. Реб Шмуэл встал.

— Спасибо, спасибо, — ответил он на «поздравляю» Лейпцигера. — А это жених…

Лейпцигер поздоровался за руку, что‑то буркнул и облегченно вздохнул, когда его наконец‑то усадили за стол, недалеко от сватов. От ужина он отказался, и перед ним поставили стакан чаю с бисквитом. Пару раз сват из вежливости обратился к Лейпцигеру с ничего не значащими фразами, но вскоре о нем забыли.

2

К молодым женщинам подсел брат жениха, тридцатидвухлетний торговец в не слишком длинном сюртуке, рубашке с отложным воротником и твердой шляпе. Начал шутить, анекдоты рассказывать. Женщины смеялись, прикрывая рот ладонью. Бейла металась по палатке, распоряжаясь обоими столами. Брат жениха поймал Бейлу за руку.

— А это кто? — кивнул он на Лейпцигера.

Бейла сверкнула глазами и высвободила руку.

— Родственник наш дальний.

— Не‑е‑емец!.. — протянул торговец с комически‑серьезной миной. — И чем этот господин занимается?

— Он учитель.

— Ага! Уроки, значит, дает? — тем же тоном предположил торговец.

Бейла хотела уйти, но он не пустил:

— Куда вы, что за спешка?

— От вас лучше подальше держаться, — улыбнулась Бейла.

— В чем же я перед вами провинился?

— Вы такой насмешник… Откуда мне знать, что вы надо мной не смеетесь за глаза?

Она поиграла золотой цепочкой у него на груди и опять кокетливо улыбнулась. Молодой человек покраснел.

— Б‑же упаси! Наоборот, чтоб я так жил, как…

— Как сахар сладок, — игриво перебила Бейла. — Надо пойти посмотреть, что там на кухне творится.

Снова сверкнула глазами и удалилась, шурша подолом. Молодой человек проводил ее взглядом.

— Какая женщина! Огонь!..

 

3

Музыканты наяривали бодрый марш, а вдобавок колотили в железный противень, трясли жестянку с песком, зажигали красные бенгальские огни и лихо посвистывали. Дети побежали к музыкантам в дом, молодые осадили окно зала, пожилые сидели за столом и перемигивались, дескать, «ловко придумано!». На столах появились бутылки пива.

Лейпцигер тосковал. Какой черт его принес на эту свадьбу? Что он тут забыл? Но иначе старик обиделся бы. «Нос задирает, — сказал бы, — евреев стыдится». Нет, прийти, конечно, надо было, но — посидел, и хватит!

Снаружи, возле палатки, отплясывали гои: парни, девки. Лейпцигер слышал, как они орут, озоруют, дерутся, наваливаются на стены. В брезенте, прямо рядом с Лейпцигером, была дыра, и вдруг он заметил, что какой‑то мальчишка, просунув внутрь голову, корчит рожи: моргает, жует губами, язык показывает. Лейпцигер сделал строгое лицо — мальчишка растопырил пальцы и показал ему нос. Лейпцигер скорее отвернулся. Через пару минут посмотрел украдкой — мальчишка показал ему кукиш. Лейпцигер так разозлился на мальчишку и еще больше на себя, за то что разозлился, что даже зубами заскрипел. Теперь, куда ни повернись, мерещатся гримасничающая рожа и наглый смех… Лейпцигер сидел как на иголках. Сват увидел, что он томится в одиночестве:

— Ну, как поживаете?

— Да так… — неопределенно ответил Лейпцигер.

— Есть хорошие уроки?

— Не жалуюсь…

— А сколько примерно зарабатываете?

«Черт! — подумал Лейпцигер. — А этому‑то что от меня надо?!» Но вслух сказал:

— Как получится…

— Ну, рублей… рублей сорок в месяц выходит?

Лейпцигер покраснел:

— Около того…

— Ого!.. — с уважением протянул реб Шмуэл.

Оба замолчали, не зная, о чем еще разговаривать. Лейпцигер рассматривал свои ногти, сват перебирал двумя пальцами в бороде, будто пересчитывая волоски. Вдруг обрадовался, найдя новую тему:

— Может, стакан пива?

— Нет, спасибо…

— А что так? Один стаканчик не повредит!

— Спасибо, я не пью, — не поддался Лейпцигер.

— А, наверно, врачи запретили? — догадался реб Шмуэл. — С сердцем плохо?

— М‑м‑м… Да! — промычал Лейпцигер, обливаясь потом.

— Угу! — Сват глубокомысленно наморщил лоб.

Разговор иссяк окончательно. Реб Шмуэл повернулся к другому гостю.

Хупа в еврейском местечке. 1920–1930‑е.

4

Было уже совсем поздно. Парни, осаждавшие палатку, исчезли, только у входа еще стояли несколько нищих, да двое парубков и курносая девка лущили семечки, дивясь на «жидовско весилля».

Столы давно вынесли наружу, чтобы освободить место для танцев. Музыканты переместились в палатку, расселись на скамье — и заиграли фрейлехс  за фрейлехсом. В круг вышел брат жениха, молодой купец, который, как он сам хвалился, сегодня влил в себя целый Иордан. Сбросил сюртук, развязал галстук и пустился в пляс с бутылкой водки в одной руке и соленым огурцом в другой. Багровая шея торговца, подстриженная бородка, вся его крепкая, полноватая фигура почему‑то вызвали у Лейпцигера отвращение. Особенно раздражали белые рукава рубашки: они взлетали вверх, раздувались, морщились и нахально сверкали в свете керосиновых ламп. «Животное!» — по‑русски проворчал Лейпцигер и отвернулся.

Гости разошлись не на шутку, а музыканты, отбарабанив очередной фрейлехс, останавливались именно в тот момент, когда народ входил во вкус, ни раньше ни позже. Танцующие сердились, бросали музыкантам серебряные монеты и требовали играть дальше.

— Играйте! — кричал брат жениха, кидая контрабасу целый рубль. — Брат женится! В жизни только раз!.. Гуляй, рванина!.. Вот так, вот так! Пока теща не мешает… Вот так! Вот так! Громче, гром‑че!..

Тех, кто не танцевал, силой затаскивали в круг, он становился все шире, уже невозможно было сидеть на скамейках у стены. Танцующие наступали сидящим на ноги, задевали колени, хлестали по лицу полами кафтанов. Брат жениха схватил Лейпцигера за руку и тоже втащил в круг. Сначала Лейпцигер попытался сделать строгое лицо, потом злое, но не помогло: брат жениха держал его за одну руку, кто‑то взял за другую, и палатка закружилась перед глазами. Лейпцигер не танцевал, а только перебирал заплетающимися ногами, растерянно и глупо улыбаясь.

У входа стояла Бейла, смотрела, и, когда танец закончился, брат жениха подошел к ней.

— Ну, потанцуете со мной? — весело спросил, тяжело дыша и вытирая пот со лба.

— Что вы к нему привязались? — Она не ответила на вопрос.

— Вы про кого, про интеллигента? А что такого? Чего он сидит надутый, как индюк? Не люблю таких панов спесивых! Ха‑ха! Видали, как он ножками дрыгал? Точно аист! А то надулся как мышь на крупу.

— Отстаньте, не хочу с вами разговаривать! — Бейла еле сдерживалась, чтобы не прыснуть. — Вам лишь бы посмеяться над кем‑нибудь.

Глаза молодого человека масляно заблестели.

— Не хотите со мной разговаривать?..

Вдруг он вытянул руку и двумя пальцами ущипнул Бейлу за щечку. Девушка вспыхнула и испуганно огляделась.

— С ума сошли? — тихо спросила, оттолкнув его обеими руками.

— Как раз наоборот! — Он захохотал и вернулся в палатку.

 

5

Снаружи царила такая тишина, что шум и музыка из палатки выделялись на ней так же резко, как чернильное пятно на ослепительно белом снегу. Синевший в дверях кусочек неба светлел, становился прозрачнее. Потянуло прохладным ветерком, свежим и нежным, как быстрый поцелуй, от которого пробирает легкая дрожь. Ночь еще царствовала вокруг, но чувствовалось, что кто‑то идет, наступает, и скоро кончится ее власть.

После «танца» Лейпцигер, к своему удивлению, почувствовал себя свободнее. Отчужденность между ним и остальными растворилась в воздухе сама собой. Лейпцигер заговорил с кем‑то, тот ответил, оба засмеялись; он даже попросил стакан пива и с удовольствием выпил. Музыканты заиграли новый фрейлехс, и вдруг Лейпцигер сделал открытие, что его пальцы в ботинках шевелятся в такт. Стало весело, легко на душе, и когда брат жениха опять потащил его в круг, Лейпцигер уже не сопротивлялся.

Играли какой‑то непонятный мотив, то ли веселый, то ли грустный. Иногда казалось, что скрипка жалуется, тихо плачет, но вдруг, на одном дыхании, она назойливо влезала в печенки и начинала звучать громче остальных инструментов. Но какое до нее дело барабану? Он рассказывал свою историю, так быстро и дерзко, что ноги не могли устоять на месте, сами начинали пританцовывать. У Лейпцигера не одна, а несколько гор с плеч свалились. Глаза засверкали, прозрачные щеки загорелись, спина выпрямилась, голова поднялась, он крепче сжал руки соседей по кругу и задвигался быстрее. Горячий поток устремился из сердца, залил все тело и ударил в голову… И с ногами случилось чудо! Сначала они вышагивали медленно, важно, солидно, но потом заспешили, побежали, цепляясь друг за друга, стукаясь коленями, а затем и вовсе поднялись на цыпочки!.. И тут барабан заглушил весь оркестр, начал выдавать совершенно безумные трели, и Лейпцигер вдруг заметил, что его колени, обтянутые светлыми, почти белыми штанинами, прыгают ему прямо в лицо! Он мог бы поклясться, что перед ним маячит престарелая сватья, тряся жирным подбородком, под которым болтаются концы шелкового платка… Кто‑то крикнул: «Ай, молодцы, евреи!» Издалека, словно из‑под воды, доносился голос: «Громче! Громче!» Перед Лейпцигером вырос брат жениха со стаканом в руке:

— Пей, друг!

Пиво? Лейпцигер схватил стакан, и в нос ударил запах водки. Но Лейпцигер одним махом опрокинул в себя все, лишь чуть‑чуть пролив на воротник, и сразу по жилам побежал огонь, и камень за камнем покатились с души. Кто‑то хлопнул его по плечу, и он услышал мощный, ликующий голос:

— Вот это мне нравится! Наш человек! За это люблю! Эй, музыканты, черт бы вас побрал! Играйте! Веселей! Вот так, вот так!.. Громче! Громче! Гром‑че! Гром‑че!..

Скандал: Верховный суд ввергает Израиль в конституционный кризис, пытаясь отменить основной закон

 

                                  Фото из ФБ

Скандал: Верховный суд ввергает Израиль в конституционный кризис, пытаясь отменить основной закон

Сегодня Верховный суд вопреки своим полномочиям вынес постановление, отменяющее основной закон, ранее утвержденный Кнессетом.

Речь идет о законе, который ограничивает произвол самого Верховного суда, запрещая тому в своих вердиктах исходить из субъективного "принципа приемлемости". Этот принцип, не имеющий точных юридических критериев, в последние годы активно применяется судьями в аргументации, давая им по сути возможность выносить любые вердикты вне связи с существующими законами, оправдывая это туманной "неприемлемостью" того или иного действия различных инстанций, вплоть до решений Кнессета и правительства.
Этим летом Кнессет абсолютным большинством голосов утвердил закон, запрещающий суду прибегать к произвольной аргументации, отменяя решения государственной важности под предлогом "неприемлемости".

Хотя у Верховного суда нет полномочий вмешиваться в законодательство и тем более "дисквалифицировать" какие-либо законодательные акты, не говоря уже о конституционных законах, судьи приняли к рассмотрению иск левых организаций, требующих отмены.

Судьи рассматривали иск на протяжении 13 часов и сегодня вынесли заведомо незаконный вердикт – большинством в 8 против 7 голосов они объявили конституционный закон, утвержденный абсолютным голосом депутатов Кнессета, недействительным.

Таким образом, БАГАЦ создал конституционный кризис – поскольку его решение не имеет юридической силы (из-за отсутствия реальных полномочий по отмене законов у судей), закон, запрещающий судьям оперировать аргументами о "неприемлемости", продолжает действовать.

Вместе с тем, судьи, считающие, что им по-прежнему разрешено выносить вердикты на основе подобной аргументации, наверняка будут ею пользоваться. Госучреждения, и в первую очередь правительство, могут игнорировать подобные вердикты как противозаконные, и продолжать делать то, что суд пытается им запретить. Это создаст ситуацию юридической неопределенности, при которой судебные решения уже не авторитетны и могут игнорироваться на прочной юридической основе.

Отметим, что в дополнение к общему отсутствию полномочий, запрещающих им отменять или утверждать законодательные акты, в данном случае судьи действовали еще и в ситуации явного конфликта интересов – они решали, отменять ли закон, который ограничивает их собственные полномочия.

При этом аргументация БАГАЦа, использованная при отмене решения, не обоснована никакими законодательными актами и ссылками на полномочия этого суда. Часть из них ссылается на "Декларацию независимости", которая сама по себе не является законодательным актам и не содержит никаких положений, наделяющих суд подобными исключительными полномочиями.

Часть упоминает основной закон о судействе, который дает Высшему суду справедливости полномочия "оказывать помощь гражданам в тех случаях, которые находятся вне юрисдикции остальных судебных инстанций" и "отдавать распоряжение государственным учреждениям по поводу необходимости тех или иных действий или воздержания от таковых".

Однако оба эти аргумента уже неоднократно обсуждались в контексте попыток суда отменять закона. Кнессет по определению не является государственным учреждением – это законодательное собрание, не подчиняющееся исполнительной власти, а, наоборот, руководящее таковой. Полномочия Высшего суда справедливости решать правовые коллизии, находящиеся вне полномочий других судов, тоже отнюдь не означают права на отмену конституционных норм, определяемых Кнессетом.

По сути этим скандальным решением судьи формально присвоили себе диктаторские полномочия – они решили, что вправе отменить любое решение парламента и правительства, то есть полностью повелевать страной в зависимости от своих субъективных желаний.

Два из семи судей, голосовавших против отмены закона (Давид Минц и Ноам Сольберг), считают, что БАГАЦа в принципе нет полномочий рассматривать и отменять основные законы.

"Нет сомнений в том, что ни один основной закон не дает суду четких полномочий на существенный судебный контроль за основными законами. В законодательстве нет ни малейших ограничений для Кнессета в плане утверждения основных законов, как нет и никаких указания на то, что какая бы то ни было судебная инстанция, включая нашу, вправе отменять основные законы", - отметил судья Минц.

Ноам Сольберг выразился в своем заключении еще резче. "Предпочительнее было бы вообще не принимать к рассмотрению подобные иски, отклонив их на том основании, что у нас нет полномочий контролировать конституционное законодательство, поскольку они - высшая юридическая сила. Но при нынешнем составе суда коллеги оказались многочисленнее меня, и то, что раньше разумелось само собой, в очередной раз перестало быть всеобщим достоянием", - написал Сольберг.

Министр юстиции Ярив Левин резко отозвался как о самом вердикте, так и о его публикации в разгар войны.

"Этим решением судьи по сути забрали себе всю власть, которая при демократическом режиме должна делиться между тремя ветвями. Ситуация, при которой Кнессет не может принять основной закон, а правительство – провести то или иное решение без разрешения БАГАЦа, отбирает у миллионов граждан их право на волеизъявление и их право на равноправное участие в решениях", - отметил Левин.

Министр национальной безопасности Итамар Бен-Гвир счел, что решение суда "подрывает боевой дух армии". "Решение БАГАЦа незаконно, он в беспрецедентной форме отменил основной закон, не имея на то полномочий, действуя в ситуации конфликта интересов. Это опасное и антидемократическое действие, а в военное время – еще и наносящее удар по боевым действиям нашей армии против врагов страны", - написал Бен-Гвир в "Твиттере".



Председатель крупнейшей оппозиционной фракции "Еш атид" Яир Лапид, напротив, выразил удовлетворение ослаблением роли Кнессета и узурпацией высших полномочий судьями.

"Сегодня Верховный суд добросовестно выполнил свою роль по защите граждан Израиля, и мы оказываем ему полную поддержку", - сообщил он, не уточнив, от кого именно суд "защитил" граждан.

Первые слихот

 

Первые слихот

Давид Шехтер 31 декабря 2023
Поделиться
 
Твитнуть
 
Поделиться

На улицах Кролевца было тихо и темно. Шестилетний Хейшке впервые в жизни оказался за полночь вне дома. Дед, Менахем‑Мендл Дубравский, за руку которого держался мальчик, и бабушка Мирьям, за которую он держался другой рукой, шли в этой темноте хоть и уверенно — они ведь знали тут каждую ямку, — но медленно. Хейшке задрал голову, и звезды кольнули его глаза острыми лучиками. Черные тучи почти полностью заволокли луну, строго и грозно висевшую в небе. Тишина, окутавшая местечко, была торжественной и даже немного зловещей. Казалось, весь мир готовился к тому, что начнется через несколько минут в Старой синагоге Кролевца: первому чтению молитв раскаяния слихот.

По обычаям любавичских хасидов их начинают читать на исходе последней субботы перед праздником Рош а‑Шана. Собственно, это никакой не праздник. Дедушка в субботу объяснил Хейшке, что в Рош а‑Шоно (так, на ашкеназском наречии и дед, и мальчик называли праздник) происходит Суд на каждым человеком: Всевышний взвешивает его дела и делишки за прошлый год и записывает его человека в книгу жизни или в книгу смерти. Поэтому евреи за несколько дней начинают просить о прощении за все совершенные ими грехи. «Слихот», от ивритского слова «слиха», означает извинение, раскаяние. В этих молитвах на высоком, красивом иврите евреи умоляют Владыку мира не обращать внимания на совершенные ими проступки. Умоляют и обещают больше не повторять их. «Поэтому слихос вещь очень ответственная и серьезная, — закончил объяснения дед. — И ты, Хейшке, вполне уже взрослый мальчик, чтобы это понять и принять в них участие. Тебе уже исполнилось шесть лет, ты готов?»

Конечно, Хейшке был готов. Еще как готов! Пойти за полночь, когда все вокруг спят, как взрослый, в синагогу на слихос? Вместе с дедом и бабушкой? Что могло быть лучше! Но на сердце у мальчика было неспокойно. Он точно знал, что в уходящем году совершил несколько плохих дел. Очень плохих!

Местечко. Яаков Штейнхардт. 1920‑е

За первым его словила старшая сестра Менуха. На самом‑то деле она была старше всего на два года, но держалась с братом так, будто была старше и несла за него ответственность. Менуха обратила внимание, что во время шахарит (утренней молитвы) Хейшке слишком быстро перелистывает страницы сидура (молитвенника).

— С такой скоростью даже дедушка не читает, — сказала она строгим голосом. — Как же это у тебя получается?

Вместо ответа Хейшке пожал плечами. Но сестра не успокоилась: «Не прикидывайся. Я все прекрасно вижу и понимаю — ты просто пропускаешь куски молитвы. Пропускаешь! А это преступление».

Она подняла вверх руку с оттопыренным указательным пальцем и, описав ею полукруг, уперлась пальцем в грудь мальчика: «Очень большое преступление!»

Сестра не ошиблась. Шестилетнему мальчику было скучно читать длинные тексты на лошен койдеш (святом языке), все еще не вполне ему понятные. И он пропускал сложные куски, останавливаясь на тех, которые понимал. Он знал, что делать так не следует, но и представить себе не мог, что совершает преступление — очень большое преступление!

Хейшке знал за собой еще один грех. И тоже немаленький. Как‑то мать раздобыла где‑то с десяток груш. Хоть и жила семья уже не в северном Невеле, а в теплой, щедрой фруктами и овощами Украине, мальчику почти ничего не перепадало от этих щедрот. Семейного бюджета едва хватало на хлеб да кашу. Фрукты считались хоть и желанным, но необязательным деликатесом. Мать спрятала груши на кухне, чтобы угостить детей и гостей во время субботней трапезы. Сказано ведь в Торе: «Помни день субботний, чтобы святить его». Вот и стараются евреи все лучшее, что могут раздобыть из еды в будни, сохранить для субботы и насладиться этим во время трапезы. И тем самым освятить субботу. На свою беду Хейшке случайно обнаружил эти груши. Эх, если бы он знал, что предназначены они для субботы! Рука бы у него не поднялась дотронуться до них. Но о планах матери он не догадывался и не сумел устоять перед соблазном. «Я только попробую одну, — чуть слышно прошептал он. — Я только попробую, и все».

Груша оказалась мягкой и сладкой. Сок залил мальчику подбородок, но он вытер его не рукавом, а пальцами. И облизал их, чтобы не потерять даже грамма остро пахнущей, липкой и безумно вкусной жидкости. Но когда он посмотрел на грушу, то понял, что так оставлять ее нельзя: маленький, на «попробовать» укус оставил от груши чуть больше половины.

— Лучше съесть ее всю, и тогда никто ничего не заметит, — решил мальчик. — Одной груши не досчитаются, ничего страшного. А укус сразу бросится в глаза.

Он впился зубами в сочный плод. И тут что‑то с ним произошло. Руки его сами тянулись за следующей и следующей грушей, зубы откусывали и пережевывали пахучую мякоть, рот был полон сока, а нос — запаха. До этого мальчику всего лишь несколько раз в жизни довелось попробовать груши. Но такие ароматные и сладкие попались впервые. Он хотел остановиться, он очень, очень хотел остановиться. Но ни руки, ни рот его просто не слушались. И лишь когда остались три самые маленькие груши, он сумел себя превозмочь.

Малка быстро обнаружила недостачу и позвала сына на разбирательство.

— Ты знаешь, что случилось с грушами? — спросила она мальчика. Но тот не ответил — сперва пожал плечами, а потом начал что‑то мямлить, запинаясь и заикаясь на каждом слове. Матери стало все понятно. Она очень рассердилась и объяснила сыну из‑за чего.

— Груш мне не жалко. Съел, и пусть тебе будет на здоровье. Но меня совершенно не устраивает, что ты не говоришь мне правду! — сказала она. — Запомни на всю жизнь: врать плохо. Надо стараться всегда говорить только правду, какой бы неприятной для тебя она ни была и к каким бы неприятным для тебя последствиям ни приводила.

«Простит ли меня Всевышний за два таких больших прегрешения?» — думал мальчик после разговора с дедом. Эта мысль не оставляла его и не давала заснуть, когда после авдалы мать потребовала, чтобы он сразу же пошел спать. Это было ее условие для полуночного похода в синагогу. Ведь по обычаям любавичских хасидов первые слихот всегда читаются после завершения субботы, ближе к часу ночи. Мать пообещала разбудить Хейшке, и его уложили на кровати деда, поскольку сам дед дремать до слихот не собирался. Мальчик лежал, укрытый одеялом, но заснуть не мог. Все мысли его вертелись вокруг слихот и того, сможет ли Всевышний простить ему два греха. Когда мать тронула его за плечо, Хейшке сразу подскочил — уснуть ему так и не удалось.

Хотя они вместе с дедом и бабушкой шли медленно, сердце мальчика билось так, что он боялся: в тишине, нависшей над местечком, его услышат, и тогда придется объяснять, почему он так волнуется. Но дед то ли не услышал, то ли сделал вид. Так, шаг за шагом, в кромешной темноте они и добрались до единственной сохранившейся синагоги местечка. На ее пороге дед оправил рукой пейсы и бороду и сказал то ли самому себе, то ли мальчику: «Даже если ты точно или не очень точно понимаешь слова молитвы, нужно всем умом стремиться и всем сердцем верить, что завтра будет лучше, чем вчера».

Войдя в синагогу, Хейшке зажмурился — она была залита светом. Свет исходил не только от электрических лампочек, но и от людей, которыми, несмотря на поздний час, полна была синагога. Мальчик был знаком с каждым, но в этот вечер у всех были какие‑то другие лица: более торжественные, возвышенные, более углубленные в себя. И с ним вели себя иначе. Обычно его либо щипали за щеку, либо гладили по голове. Но этим вечером все пожимали ему руку, как взрослому, и говорили пусть разными словами, но по сути одно и тот же: «Честь и хвала тебе, Йеошуа, что ты пришел на слихос».

Шохет Гилель подошел к биме и начал «Ашрей йошвей бейсехо» («Счастливы, сидящие в доме Твоем»). У шохета — маленького, тщедушного человека — был глубокий и громкий бас.

— С Тобою, Г‑сподь, справедливость, а у нас стыд. Что говорить нам, как оправдаться? Будем искать пути наши, исследуем их и вернемся к Тебе, — голос Гилеля наполнял весь большой зал синагоги.

— Душа каждого человека принадлежит Тебе, и тело наше— тоже Твое создание. Сжалься же над творением рук Твоих, — вел он за собой собравшихся. После этих слов с женского балкона отчетливо раздался чей‑то плач.

— Прости нас, Отец наш, ибо по глупости великой ошиблись мы! Помилуй нас, Владыка наш, ибо умножились грехи наши, — вился, переливался под сводами зала голос шохета. Скоро Хейшке почти перестал его слышать. Со всех сторон раздавались плач, крики и причитания — евреи от всего сердца просили о прощении.

Мальчик стоял вместе с дедом на почетном месте у восточной стены. Хотя официально Менахем Дубравский считался пролетарием, поскольку трудился рабочим на фабрике по производству обувных шнурков, фактически он был раввином местечка. Даже его обычно суровое и грозное лицо в этот момент изменилось: Хейшке с удивлением увидел, как из глаз деда текут слезы. С женской половины слышались рыдания, среди которых мальчик различил голос бабушки. Она плакала даже при чтении таханун в обычной полуденной молитве, а тут, в слихос, когда, можно сказать, решалась судьба, дала волю чувствам.

Хейшке пытался тщательно, не пропуская ни одного, читать слова. Но они убегали от него, прыгали, плясали перед глазами. Он никак не мог уследить за Гилелем. И только когда тот медленно произносил какие‑то особо важные фразы слихос, мальчик улавливал, в каком месте молитвы находится. Горло Хейшке сжимал обруч, не дававший дышать, в носу свербело. И вдруг он почувствовал, как по щекам его покатились слезы, а из горла вырвался плач. К счастью, в этот момент Гилель воскликнул: «Шма колейну!» («Услышь голос наш!»). Его призыв подхватили мужчины и женщины.

— Услышь наш голос, Г‑сподь Б‑г наш, сжалься и смилуйся над нами и прими милостиво и благосклонно нашу молитву! Помоги нам вернуться к Тебе, и мы вернемся! — во всю мощь своего баса провозгласил шохет. И плач мальчика потонул в нем. Хейшке спрятал голову за стендером деда, надеясь, что тот ничего не заметит. Но дед заметил и протянул мальчику платок. Хейшке вытер слезы и подумал: «Все, как в прошедшем году, я больше никогда делать не буду. Всевышний, Ты слышишь — я обещаю! Прости меня за то, что я сделал по глупости».

Он повторил это несколько раз подряд, и тут молитва закончилась. Выйдя из синагоги, Хейшке искал во всем, что можно было разглядеть, какой‑нибудь признак, что Всевышний услышал и принял его обещание. И нашел. Звезды перестали быть колючими, как по пути на слихос, а весело и ласково подмигивали мальчику, словно говоря: «Все в порядке, милый, теперь у тебя все в порядке». Тучи разошлись, луна перестала быть грозной, а вся сияла, словно от радости. Ее ровный, яркий свет освещал дорогу домой. И главное, на душе у мальчика вдруг стало легко и спокойно.

Он с трудом добрался до кровати и, засыпая, повторял про себя: «Я теперь никогда не пропущу ни одного слова в молитве. Ни одного слова! Мама, я теперь никогда не буду врать. Ни тебе, ни вообще никому».

Недельная глава «Шмот». Быть лидером евреев — нелегкая задача

 

Недельная глава «Шмот». Быть лидером евреев — нелегкая задача

Джонатан Сакс. Перевод с английского Светланы Силаковой 1 января 2024
Поделиться
 
Твитнуть
 
Поделиться

Я частенько шутил (но в этой шутке была доля истины): Моше — самый прозорливый из пророков потому, что он четыре раза отказывался вести за собой еврейский народ, отклоняя просьбу Б‑га. Моше отвечал: да кто я такой, чтобы вести за собой других? Люди не поверят в меня. Я не умею красиво говорить. Пожалуйста, пошли кого‑нибудь другого.

Моше словно бы со сверхъестественной точностью предвидел, в какое трудное дело ввязывается. Он догадывался: да, быть евреем порой нелегко, но быть лидером евреев — почти невозможно.

Откуда Моше это знал? Разгадка в том, что случилось, когда Моше был молод, за много лет до его встречи с Б‑гом. Повзрослев, Моше впервые пошел проведать свой народ. И увидел, что эти люди порабощены, их насильно отправляют на тяжелые работы.

Он увидел, как его собрата‑еврея избивает египтянин. Моше вмешался, спас еврею жизнь. А на следующий день увидел драку между двумя евреями и снова вмешался. И тут один из драчунов, которых он разнял, воскликнул, обращаясь к Моше: «Кто поставил тебя начальником и судьей над нами?»

Моше убивает египтянина. Юлиус Шор. Гравюра. 1873

Обратите внимание: Моше пока даже не посещала мысль стать лидером, но его лидерство уже оспаривали. Причем это первые, так сказать, документально зафиксированные слова, услышанные Моше от собрата‑еврея. Так‑то вознаградили Моше за то, что днем раньше он спас жизнь одному из сынов Израиля!

И хотя Б‑г убедил — или приказал — Моше повести евреев за собой, эти обязанности неизменно были трудными и часто доводили его до отчаяния. В Дварим Моше вспоминает миг, когда он сказал: «Но как же мне одному нести [бремя] ваших забот, тягот и споров?» (Дварим, 1:12). А в Беаалотха описывается ситуация, когда у Моше случился форменный нервный срыв: «Зачем Ты сделал зло рабу Твоему? — спросил Моше у Г‑спода. — Чем я так неугоден Тебе, что Ты взвалил на меня бремя всего этого народа? Разве я зачал этот народ, разве я родил его? Почему же Ты велишь мне: “Неси его на груди, как воспитатель несет малое дитя, — [неси их] в ту землю — [в землю] которую Ты поклялся [отдать] их праотцам <…> Я не могу один нести весь этот народ, для меня это слишком тяжелая [ноша]! Если так Ты поступаешь со мной, то — коль скоро я Тебе угоден! — лучше убей меня сразу, лишь бы мне не видеть моей беды”» (Бемидбар, 11:11–15).

Учтите: эти слова вырвались у величайшего на все времена еврейского лидера. Отчего же евреями почти невозможно руководить?

Ответ дал Корах — самый буйный мятежник против лидерства Моше. Вслушайтесь в слова Кораха и его соратников: «Они пришли скопом, чтобы выступить против Моше и Аарона, и сказали им: “Вы зашли слишком далеко! Вся община свята — каждый из них (из членов общины), и с ними Г‑сподь. Отчего же вы возноситесь над общиной Г‑спода?”»  (Бемидбар, 16:3).

Корах руководствовался дурными мотивами. На словах он был демократом, но на деле жаждал стать автократом. Он сам метил в лидеры. Но нотки, звучащие в его словах, вскрывают суть проблемы.

Евреи — нация сильных личностей. «Вся община свята — каждый из них, и с ними Г‑сподь». Евреи всегда были людьми такого склада. Были и остаются до сих пор. Это их сильная сторона и одновременно слабое место.

Порой евреи находили, что им трудно дается служение Б‑гу. Но они ни за что не соглашались служить тем, кто мельче Б‑га. То был «жестоковыйный»  народ — гнуть шею не приучен, а когда шея не гнется, трудно склонять голову перед другими людьми.

Пророки не склоняли голову перед царями. Мордехай не склонял голову перед Аманом. Маккавеи не склоняли голову перед греками. Те, кто пришел на смену Маккавеям, не склоняли голову перед римлянами. Евреи свирепо отстаивают свое право на индивидуальность. Иногда эта черта характера дарует им несокрушимость. Но одновременно она означает, что евреями почти невозможно управлять, почти невозможно вести их за собой.

Моше узнал об этом на практике еще в молодости: попытался помочь соплеменникам, а те сразу воскликнули: «Кто поставил тебя начальником и судьей над нами?» Вот почему Моше долго не решался взять на себя роль лидера, вот почему он четыре раза отказывался от нее.

Когда я писал эти строки, в кругах британского и американского еврейства много спорили о том, как нам лучше поступить: занять единую коллективную позицию — а именно безоговорочно поддержать Государство Израиль и израильское правительство — либо отразить в своей публичной позиции глубокие разногласия, существующие между евреями как в Израиле, так и за его пределами.

На мой взгляд, в критические моменты Израиль нуждается в нашей поддержке. Но споры, о которых я упомянул, пустопорожние. Евреи — нация сильных личностей, и эти личности, за редкими исключениями, никогда ни в чем не приходили к единому мнению. Поэтому ими невозможно управлять, и благодаря этому их невозможно сокрушить. Это их качество — палка о двух концах. Но если (а мы в это веруем) Б‑г полюбил наш народ и продолжает его любить, невзирая на все его недостатки, неужели мы будем относиться к нему хуже, чем Сам Б‑г?

ПЕРРИ ЗАЯВИЛ: ПРОТИВ БАЙДЕНА ЕСТЬ СУЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

 

Подключайтесь к Telegram-каналу NashDom.US


 Дата: 01.01.2024 08:06

В недавнем интервью Newsmax член палаты представителей Скотт Перри обратился к заявлениям лидера меньшинства в Палате представителей Хакима Джеффриса о том, что бывший президент Дональд Трамп настаивает на импичменте президента Джо Байдена. Перри подчеркнул, что он и его коллеги-члены Конгресса ставят потребности и мнения своих избирателей превыше всего.

Перри отклонил претензии Джеффриса, заявив, что он не получал такого приказа и будет только следовать указаниям своих избирателей. Он также рассказал о предыдущих процедурах импичмента Трампу, которые, по его мнению, не имели доказательств и проводились в секретной обстановке, где были представлены сфабрикованные доказательства. Перри утверждает, что демократам следует воздерживаться от выдвижения необоснованных обвинений и позволить представить доказательства до голосования.

Конгрессмен также обратил внимание на неравенство в обращении со взрослыми детьми Трампа и сыном Байдена Хантером. Детей Трампа подвергали длительным допросам, а Хантер Байден появился только в день запланированных показаний, не проявив никакой приверженности расследованию. Перри раскритиковал Министерство юстиции за бездействие по делу Хантера Байдена, предположив, что аресты были бы произведены немедленно, если бы ситуация изменилась и в нее был вовлечен Дональд Трамп-младший.

Перри заявил, что против президента Байдена имеются существенные доказательства, и их становится больше. Он сослался на сообщения о подозрительной деятельности, многочисленные проверки,  подставные компании и происхождение средств от китайских компаний. Перри раскритиковал демократов и администрацию за то, что они отвергли эти доказательства, поскольку в чековых ведомостях указано «займ», а не «взятка от китайской компании». Он утверждал, что деньги в конечном итоге достались президенту Байдену из Китая.

Что касается расследования по импичменту, Перри подчеркнул, что его одобрение указывает на вероятную причину для дальнейшего расследования в отношении президента Байдена. Он выразил разочарование в связи с препятствованием со стороны таких агентств, как ФБР и IRS, а также отказом Министерства юстиции предоставить Конгрессу информацию для законного расследования. Перри счел эту ситуацию абсурдной, но подчеркнул, что необходимо добиваться истины.

В заключение член палаты представителей Скотт Перри оспорил утверждения о причастности Дональда Трампа к импичменту президента Джо Байдена и подчеркнул необходимость принятия решений на основе фактов. Он призвал к прозрачности и подотчетности расследования, призвав демократов отказаться от партийных предубеждений и объективно рассмотреть факты.