Несколько месяцев назад мне пришлось срочно бежать из России. И, как многим другим людям, которых преследовали в России по политическим мотивам, возвращаться мне обратно нельзя: посадят. Но даже если путинский режим неожиданно быстро рухнет, я всё равно не хочу назад. Потому что убежден: в обозримом будущем (то есть при моей жизни) в России возможна разве что очередная кратковременная оттепель, радикальные и бесповоротные перемены – нет.
Исправительные работы по приговору суда за "военные фейки" я отбывал в Прокопьевске – малом сибирском городе, в котором жил. Работал кочегаром в допотопной котельной, где уголь в топку кидают лопатами. Напарник Коля – беззлобный и крепко поддающий мужичок на шестом десятке – вспоминал, как в молодости проходил срочную службу в ГДР, а потом остался на сверхсрочную, из России привёз туда, в военный городок, жену. Советские военнослужащие жили обособленно, за высокой бетонной стеной, но иногда их отпускали в город. Особенно Коле понравились картошка фри, которой в СССР не было, и немецкое пиво. "Чем мы немцам не угодили? Почему нас выгнали из Германии?" – искренне сокрушался Коля, вернувшийся в Прокопьевск после разрушения Берлинской стены. Ему и в голову не приходило, что в конце 80-х на советских солдат кто-то мог смотреть как на оккупантов. На "СВО" Коля тоже просился, но жизнь в депрессивном городе и алкоголизм настолько его разрушили, что в военкомате Колю развернули.
Другой пожилой кочегар несколько раз заводил разговор про своего знакомого, который уцелел в двух чеченских кампаниях, а пошёл на войну с Украиной и погиб. Злорадства эта история во мне не рождала, но и сочувствия тоже. Кажется, отсутствие ожидаемой реакции ставило кочегара в тупик.
Ещё один диалог состоялся за полтора года до котельной. В марте 2022 года, на второй день моего ареста, начала первого судебного заседания я дожидался в боксе суда, куда меня привезли в автозаке из изолятора. В этом же боксе сидел мужчина, вдвое моложе упомянутых выше кочегаров. Водитель грузовика. В кузове обнаружили наркотики. Говорил, что его подставили и он понятия не имел, что в одном из ящиков, которые вёз, наркота. Не знаю, как было на самом деле, но парень настолько наивный, что его и впрямь легко обмануть. И заговорил он со мной – вы не поверите – о геополитике. Такого слова он, разумеется, не знал, но рассуждал примерно так: "Путин – молодец. Хочет возродить Советский Союз. Вот сейчас Украину завоюет, а остальные испугаются и сами к Путину прибегут".
С такими людьми коммуницировать не смогу, а потому не мечтаю о возвращении
Не знаю, какое у него гражданство, а по национальности он узбек и по-русски говорил не очень правильно, но тем рельефнее в его речах проступала суть "русского мира". Его план восстановления СССР меня не впечатлил, и он решил сообщить нечто, способное убедить любого скептика. "В СССР банка солёных огурцов стоила один рупь. И вот везде, везде, везде – в какой город ни приедешь – везде банка огурцов за один рупь!" – говорил он с необъяснимым восторгом и по-восточному жестикулируя. Меня коробит от уравниловки и унификации всего и вся, а миллионы людей в России и на постсоветском пространстве ностальгируют по этим достижениям советской цивилизации.
Этот парень не надеялся доказать свою невиновность. Очень переживал, что сядет, а его жену и детей будет некому кормить. Спрашивал, может ли рассчитывать на амнистию. До начала массовой вербовки в "вагнера" оставалось несколько месяцев. Почти уверен, что мой собеседник позже записался в ЧВК и сейчас его уже нет в живых.
"Автозак", "изолятор", "исправительные работы" – наверное, кто-то подумает, что я решил рассказать о своих злоключениях. Нет. Всего лишь воспроизвожу диалоги, врезавшиеся в память из-за экзотичных для меня интерьеров, в которых они состоялись. Да и кого сегодня удивишь пенитенциарной лексикой. Подобные "разговоры о важном" после 24 февраля много раз случались и в более привычной обстановке.
В первые месяцы войны украинские лидеры мнений говорили, что война закончится, а россияне в качестве соседей останутся. И что уже сейчас надо думать, как выстраивать с ними отношения. Сегодня понятно, что война будет идти гораздо дольше и труднее, чем казалось два года назад, но вопрос этот актуальности всё равно не теряет.
Отношения с россиянами, которые сейчас поддерживают войну, придется выстраивать и эмигрантам, мечтающим вернуться при первом же проблеске надежды на перемены. К сожалению, понимаю, что у меня это не получится. Первая аналогия, приходящая на память, – освобожденные и реабилитированные после смерти Сталина политзэки. Многие из них вспоминали, что и соседи, и коллеги, и начальство всё равно относились к ним как к отверженным. Дескать, пожалело государство "врагов народа", но, может, ещё и передумает.
Как только режим рухнет, почти все, сегодня поддерживающие военную агрессию, публично от своих взглядов отрекутся, но всё равно будут думать: "Путин всё правильно делал, это из-за вас, национал-предателей, не получилось. Ну, ничего, мы своё ещё возьмём". С такими людьми коммуницировать не смогу, а потому не мечтаю о возвращении.
Не хочу быть несправедливым к россиянам. Преклоняюсь перед сегодняшними политзаключёнными, которые, понимая, что сядут, не уехали, чтобы доказать свою нравственную правоту. И многие из тех, кто не ожидал репрессий, оказавшись в неволе, ведут себя так, что язык не поворачивается рассуждать о каком-то там "гене рабства" в ДНК россиян. Тысячи людей, несмотря на беспрецедентный прессинг, участвовали в антивоенных акциях, не побоялись прийти на похороны Навального. Но это – именно тысячи, а в России живёт более 140 млн.
Несколько лет назад я писал про активиста, которого за правозащитную деятельность избили до полусмерти. Он рассказывал: "Когда нос ломают – это больно, но в десять раз больнее, когда хирург нос вправляет". Выздоровление России, возвращение от людоедства к цивилизации – процесс долгий и болезненный. Нужны воля и мужество, чтобы его начать. Требуется хотя бы осознание чудовищности совершённых против человечности преступлений. Сегодня я не вижу никаких предпосылок, позволяющих верить, что Россия сменит вектор. Остаётся жизнь без иллюзий и надежд.
Андрей Новашов – журналист
Комментариев нет:
Отправить комментарий