Рыцарь на службе дьявола. Лев Термен
 |
На юге Франции в городке Альби, что в полусотне километров от Тулузы, без малого тысячу лет назад появился рыцарский орден альбигойцев — борцов за всеобщее равенство, братство и социальную справедливость. В стародавние времена призрак коммунизма стал там бродить задолго до Маркса и Энгельса. Действительно, нет ничего нового под луною — где только такие прогрессивные идеи не возникали? В древней Греции и в античном Иерусалиме (Христос был одним из таких уравнителей), и поближе к нам по времени были Сен-Симон, Томас Мор, Маркс и Мао, да и сегодня в Америке призрак социализма дурачит миллионы наивных голов.
Как всегда, идеи всех уравнять и всё поделить очень нравились тем, у кого ничего не было, и совсем не нравились тем, у кого что-то было. Вот и с альбигойцами та же история. Поскольку власть и деньги были у церкви, их объявили еретиками и папа натравил на рыцарей инквизицию. Альбигойцев кидали в тюрьмы, рубили им головы, жарили на кострах и через несколько веков дело закончилось Варфоломеевской ночью, когда резали не только гугенотов, но и всех прочих еретиков. Вернее, не закончилось, так как идею убить нельзя, как говаривал киношный анархист Лёва Задов из советского фильма «Хождение по мукам».
Когда началась резня, альбигойцы поняли, что дело плохо, выбрали четырёх рыцарей, чтобы они спаслись из Парижа и тем сохранили идею всеобщего равенства и братства для будущих поколений. Из четырёх красных рыцарей выжил лишь один по имени Theremin. От него и пошла долгая родословная, где появилось множество мыслителей, включая утописта Сен-Симона. Были там ещё ученые, поэты, врачи, ремесленники, музыканты – что и говорить, талантливые гены шли от этого рыцаря. Ветви рода росли, множились и одна веточка протянулась в Российскую Империю, где в Санкт-Петербурге в 1896 году родился мальчик Лёва, фамилия которого на русский лад писалась Термен. О нём и пойдёт здесь рассказ.
— — —
В нём смешались разные гены: французы и немцы по линии отца, поляки и русские по матери. Как часто бывает, такой коктейль выдал совсем неординарную личность. С юного возраста потомка альбигойского рыцаря потянуло к музыке — стал играть на виолончели. А ещё проявился у него недюжинный научный интерес. Увлёкся электричеством, запоем читал работы Фарадея и Теслы. Особенно привлекали его высокие частоты и большие напряжения. Он придумывал и ставил электрические опыты в своей домашней физической лаборатории. Там же имел маленькую обсерваторию, где через свой телескоп открыл новую не то комету, не то астероид. Когда ему было 14 лет, он собрал соучеников в зале гимназии для показа своих электрических опытов. У них над головами на высоте 3 м протянул провода с напряжением в 300 тысяч вольт от трансформатора Теслы. Потом взял в руку металлический стержень и стал подносить его к проводам. Возникал электрический разряд и гудящий звук, тон которого менялся в зависимости от расстояния до провода. Манипулируя стержнем, Лев, как на виолончели, сыграл мелодию “Эй ухнем!” и понял – электричество может превращаться в звук. Про него заговорили, появились хвалебные статьи в петербургской печати.
Окончив гимназию, Лев поступил в консерваторию по классу виолончели и одновременно в Петербургский Университет сразу на два факультета – физики и астрономии. Когда началась Первая Мировая Война, из университета он перешёл в Военно-инженерное училище и параллельно ещё учился в офицерской электротехнической школе. Так, ещё до большевистского переворота, Термен получил три диплома о высшем образовании.
Играла в нём кровь его предков альбигойцев — «революцию» он принял с восторгом и до последних дней своей долгой жизни оставался верующим коммунистом. Именно верующим, а не думающим. Много лет спустя меня с Терменом познакомил цвето-музыкант из Казани Булат Галеев, который впоследствии написал о нём книгу «Советский Фауст», имея в виду, что тот продал душу дьяволу. Я слышал от Булата о встречах Термена с Эйнштейном и попросил Льва Сергеевича рассказать об этом. Но он лишь отмахнулся: «Да что вы все заладили: Эйнштейн да Эйнштейн! Мне куда интереснее было разговаривать с Лениным». Трудно понять, почему этот дворянин, великий изобретатель, всесторонне образованный человек, всю жизнь верил в утопию своих предков. Может, причина в том, что у него была натура новатора, который хочет отвергать старое, чтобы создавать новое? Возможно, видел он в революциях не зло, а механизм прогресса? Впрочем, это слишком поверхностное объяснение, поэтому вернёмся к нашей истории, может, потом станет яснее.
После революции он вплотную занялся радио – служил в радиотехническом батальоне, преподавал электротехнику, строил военную радиостанцию, какое-то время был начальником самой мощной в России радиостанции в Детском (Царском) Селе, а в 1920 году поступил на работу в Петроградский Рентгенологический и Радиологический Институт к крупнейшему в то время российскому физику профессору А.Ф. Иоффе. Абрам Фёдорович давал Льву самые сложные проекты, на которых ломали зубы другие инженеры. Казалось, Термен справится со всем.
Одно такое задание было: придумать прибор для измерения диэлектрической постоянной газов. В те времена электроника было в зачаточной стадии. Лишь за 14 лет до того американец Ли Де Форест изобрёл вакуумный триод – усилитель слабых сигналов. Как им пользоваться, ещё только учились, и потому для таких сложных задач требовались невероятные изобретательность и интуиция. Опыт у Термена с высокими частотами был уже большой, и он довольно быстро построил прибор с двумя пластинами, меж которых пропускался газ. Пластины были частью электрического генератора высокой частоты на триоде. Однажды вместо вольтметра Лев подключил к выходным клеммам прибора наушники и услышал звук, тон которого менялся от свойств газа. Но тут возникла проблема — когда его рука приближалась к пластинам, тон менялся и точность замеров падала.
Другой инженер с этой помехой стал бы бороться, но Термен был настоящий изобретатель, который в каждом недостатке видит преимущество. Он понял, что движением руки можно менять тон звука. Стал делать опыты, подбирать мелодию и совсем скоро смог исполнить на этом лабораторном приборе «Элегию» Массне – всё же был он выпускником консерватории. В институте произошёл фурор, все говорили – Термен играет музыку на вольтметре! Так зародился первый в мире электронный музыкальный инструмент и Лев получил российский патент номер 780. Ему пришла в голову идея использовать тот же принцип для охранной сигнализации – если пластины реагируют на руку, значит будут реагировать и на всего человека. Надо их встроить, например, в стену, и они будут чувствовать любого, проходящего около этой стены. Так появилось его второе изобретение.
— — —
Первую демонстрацию нового музыкального инструмента устроили осенью 1920 года в Политехническом Институте. Там Лев исполнил на нём «Элегию» Массне, «Лебедя» Сен-Санса и соло для виолончели из балета Минкуса. Звук напоминал человеческий голос и немного виолончель, хотя и без красивых обертонов, свойственных деревянным инструментам. В октябре 1921 года Лев выступил с докладом и демонстрацией в Москве на электротехническом съезде в Политехническом музее. Кто-то из зала подсказал название – Терменвокс, то есть по-латыни Голос Термена. Это название и закрепилось. Стал выступать с концертами, а весной 1922 г. его разыскал председатель Радиосовета Николаев и сказал, что он про радио-музыку рассказал Ленину, тот очень заинтересовался и хочет познакомиться. Поехал Лев в Кремль и взял с собой оба изобретения – Терменвокс и охранную сигнализацию.
В одном из кабинетов Кремля был рояль, а ленинская секретарша Л. Фотиева тоже когда-то училась в консерватории, так что у Льва оказался аккомпанемент. В кабинет набились человек 15–20. Народ был весьма кондовый, революционный, и потому их интересовала охранная сигнализация, а не музыка. В технике никто из них не разбирался и датчик, который чувствовал людей на расстоянии, казался чудом. Тем не менее, Лев с аккомпаниатором Фотиевой на Терменвоксе исполнил для них несколько произведений. А самоуверенный Ильич даже сам пытался на нём сыграть «Жаворонка» Глинки, без особого, впрочем, успеха. Но сказал фразу, которую Термен потом всю жизнь с любовью повторял: «Надо это повсеместно пропагандировать». Однако больше всего Ленина очаровала бесконтактная сигнализация и он написал Троцкому: «Обсудить, нельзя ли уменьшить караулы кремлевских курсантов посредством введения в Кремле электрической сигнализации? (один инженер, Термен, показывал в Кремле свои опыты: такая сигнализация, что звонок получается при одном приближении к проволоке, до прикосновения к ней...)”. Одну из первых охранных систем Термена установили в Гохране, куда свозили реквизированные (награбленные) ценности. Ленин распорядился, чтобы Термену выдали «Мандат» для беспрепятственного и бесплатного проезда по всем железным дорогам с лекциями и концертами «радио-музыки». Так с позволения Иоффе он и делал – ездил по городам России с концертами. Как прелестно в тот год писала одна газета: «Изобретение Термена — музыкальный трактор, идущий на смену сохе...». Соха, это, наверное, виолончель.
Трёх дореволюционных дипломов Термену было мало, и в 1923 году он пишет ещё одну дипломную работу в Петроградском Политехническом Институте. Казалось, невыполнимую тему предложил его руководитель А.Ф. Иоффе: «Электрическое Дальновидение», то есть «телевидение». Эту сложнейшую задачу Термен с блеском решил и построил камеру и проекционный телевизор с экраном 1 х 1.5 м. Качество изображения сначала было низкое – 16 строк, но в следующей модели уже 64. Устроил он демонстрацию своего дальновидения в Наркомате Обороны. В зале сидели Орджоникидзе, Ворошилов, Будённый и другие в то время молодые рубаки — тот ещё «интеллектуальный» сброд! Объектив телекамеры Термен выставил в окно на улицу и вдруг на экране все увидели, как по двору идёт Сталин. Это рубакам очень понравилось, выдали Термену похвальную грамоту, большую премию и пропуск в кормушку – спецмагазин, а дальновидение тут же засекретили и положили на полку. Лев Сергеевич пытался проект оживить, но Ленин в то время уже сам был живой труп, поддержать не мог и все попытки развернуть работы по телевидению в СССР провалились. Так это и умерло, пока ТВ не изобрели в Америке.
— — —
В 1924 году он женится на двадцатилетней Кате Константиновой, молодые поселились у его родителей на улице Марата. Вскоре после смерти его кумира Ленина Термен попадает в поле зрения советской секретной службы. Им заинтересовывается лично Ян Берзин, начальник Развдупра (разведывательного управления, позднее ГРУ) Красной Армии, и предлагает Термену подумать о работе на Западе. Как первый шаг, он советует Льву запатентовать Терменвокс в Америке, и заявка подаётся в 1925 г. Тут приближается международная электротехническая конференция и выставка во Франкфурте. Музыка Термена оказывается единственным, чем Советы могли удивить Европу. Его доклад и концерт на конференции стали настоящим триумфом.
Л.С. Термена отправляют на гастроли по крупнейшим городам Европы. Везде аншлаг — на его доклады и концерты невозможно достать билеты. «Радио-музыкой» восторгались Б. Шоу, М. Равель, О. Рeспиги, Б. Вальтер. Обычно концерт проходил так: выносили на сцену Терменвокс, Лев играл стоя, иногда с аккомпанементом — пианистом или даже симфоническим оркестром. Он двигал обеими руками около двух антенн: стержень менял высоту звука и управлялся приближением правой руки, а левая рука управляла громкостью через кольцевую антенну слева.
Его научный руководитель А.Ф. Иоффе писал в газете «Правда»: «Совершенно исключительный успех имели везде за границей выступления сотрудника Физико-технического института Л.С. Термена с радио–музыкой. В парижской Большой Опере за 35 лет не было такого наплыва и такого успеха». Одна берлинская газета в то время писала: «За три месяца гастролей Лев Термен превзошел самого Льва Троцкого: он совершил “мировую революцию“ в музыке!».
В 1927 году Берзин посылает Л.С. Термена с женой и секретарём (соглядатаем?) в длительную командировку в Америку на роскошном лайнере Majestic, с документами. которые ему подписал А.В. Луначарский. Дипломатических отношений между СССР и США тогда не было, и разведке нужна была легальная “крыша”, которую Термен и должен был создать. На том же корабле в Америку плыл знаменитый скрипач Й. Сегеди, который сдружился с Терменом и потом в своих мемуарах писал, что Лев развлекался на палубе писанием стихов. От этого приятного занятия его отвлекали стюарды, приносившие телеграммы с предложениями огромных гонораров за выступления в Америке. Сегеди хорошо запомнил один в 5 тысяч долларов – сумасшедшие по тем временам деньги. Однако по совершенно непонятной причине Термен от всего отказывался. Mожет, инструкции Берзина? Вряд ли, скорее, играла в нём кровь бескорыстных альбигойцев.
Кроме Терменвокса Лев привёз в Америку множество других своих изобретений — систему охраны, которую улучшил, добавив в неё оптические датчики, устройства радиосвязи с самолётами, детекторы инфразвука и другие. Но главный успех всё же был с радио-музыкой. Вот отрывок из газетной статьи: «Лучшие музыканты Америки, слушая Терменвокс, этот изумительный инструмент, единодушно пришли к выводу, что изобретение Термена представляет собою величайшее достижение» (Нью-Йорк Таймс, 27 дек. 1927). Чарли Чаплин заказал у него для себя личный инструмент. Леопольд Стоковский дирижировал оркестром из 12 Терменвоксов. Лев сам давал концерты в лучших залах Америки. На его выступлениях в Карнеги-Холле присутствовали С. Рахманинов, Д. Гершвин, Я. Хейфец, Ф. Крайслер. Некоторые журналисты даже ёрничали: «Зачем оркестру нужен дирижёр? Вот поставьте Термена, он всё равно машет руками - и будет музыка.»
Термен в Америке не только концерты давал, но постоянно совершенствовал своё изобретение, расширяя его возможности, придумывал «синтетические» искусства. Построил «Терпситон», где музыка производилась ногами танцора, построил электронную виолончель, экспериментировал с цветомузыкой (сделал «Люмивокс»), запахо-музыкой и другой экзотикой.
Году в 1935 или около того, у него с женой возникли трения, которые он объяснял тем, что Катерина будто бы спуталась с каким-то «белогвардейцем и фашистом», он боялся провокаций, и это могло помешать его шпионской деятельности. Термен запросил у Берзина разрешения на развод, тот позволил и, поскольку он в США оставался советским гражданином, в советском посольстве их развели, выдав свидетельство о разводе за No. 1.
В Нью -Йорке развернулся его талант бизнесмена. Глава компании RCA иммигрант из Белоруссии Давид Сарнов заключил с Терменом контракт и начал серийное производство Терменвоксов. Лев основал электронную компанию Teletouch, продавал системы охраны, стал довольно богатым, одевался в лучших магазинах, обедал в самых дорогих ресторанах. В Нью-Йорке на улице 54 Еast арендовал на 99 лет шестиэтажный дом, где открыл музыкально-танцевальную студию. Студия служила «крышей» для шпионской работы Термена и других советских нелегалов. СССР ему не платил, а потому шпионскую работу он финансировал из своих доходов, собирал массу ценной информации и чуть ли не еженедельно встречался в маленьком кафе со связниками из другой «крыши» — Амторга.
Круг его знакомых был невероятно широк, включая финансиста Д. Рокфеллера, будущего президента Д. Эйзенхауэра, и будущего строителя Пентагона и руководителя Манхэттенского проекта генерала Л. Гровса. Иногда в своей студии он музицировал с Эйнштейном: физик — на скрипке, Термен — на Терменвоксе или виолончели. Появлялись новые изобретения, подавал заявки на патенты, основывал новые компании, популярность его росла, был знаменит и деньги текли рекой.
На пике своего успеха он делает роковую ошибку, причину которой можно искать в старой французской поговорке «Cherchez la femme». Будучи человеком уже холостым, вёл он образ жизни плейбоя, имел большой успех у женщин и множество интрижек в высшем обществе. Однажды, на свою беду, положил он глаз на двадцатилетнюю чёрную танцовщицу Лaвинию Вильямс из Американского Негритянского Балета. Она посещала его студию, показывала там чудеса соблазнительной грации и Лев Сергеевич устоять не смог. В конце 1937 года он послал шифровку своему шефу Берзину с просьбой разрешить жениться на Лавинии. Не знал он, что в те самые дни из его бывшего шефа на Лубянке зверски выбивали фантастические признания. В Разведупре было не до Термена, шла Большая Чистка, из-за границы отзывали резидентов и расстреливали. Ответа Лев Сергеевич не получил и решив, что молчанье есть знак согласия, отправился в советское посольство и там зарегистрировал брак с Лавинией, получив свидетельство о браке, тоже No. 1.
В те патриархальные времена политкорректность ещё не придумали, поэтому женитьба белого на чёрной в Америка считалась неслыханной дерзостью, а в высшем свете, где вращался наш герой, даже моральным преступлением. Перед ним закрылись многие двери, бывшие приятели и знакомые отказывались пожимать ему руку, не отвечали на звонки, рвались контракты, дела быстро покатились вниз, деньги кончились, росли долги. Новое начальство в Москве об этом узнало, обозлилось на него за такой идиотский поступок, решило, что шпионской карьере Термена пришёл конец и его отозвали. Осенним утром 1938 года в его роскошной нью-йоркской квартире появились два дюжих молодца из Амторга, выдернули его из любящих лавининых рук (впрочем, он особенно и не сопротивлялся) и увезли в порт. Под видом помощника капитана провели на советский пароход «Старый Большевик» и спрятали в потайном отсеке.
На этом закончилась его десятилетняя американская эпопея.
— — —
Пришёл пароход в Ленинград; там Термена никто не встретил, багажа с собой никакого у него не было. Хотел сразу пойти к своим родителям, что тогда жили в чудной пятикомнатной квартире на улице Марата, дом, 50, кв. 4. Их не «уплотняли» — всё же сын был закордонный резидент. Но на подходе к дому к нему подошли три хмурых товарища и настоятельно «посоветовали» туда не ходить. Понял Лев Сергеевич, что дальше будет хуже, и попытался проникнуть на шведский пароход, чтобы уплыть в Европу – но не тут-то было! Клетка захлопнулась. Решил он тогда – надо ехать в Москву к своему начальству, может, там что-то прояснят. На Лубянке его не приняли, но дали направление на жильё в гостинице «Днепр» у Киевского вокзала, где он и поселился. Некоторое время перебивался случайными заработками, переводами с английского, пытался устроиться в какую-то студию грамзаписи. Пошёл на приём к своему старому знакомому маршалу Ворошилову, чтобы просить помощи и совета. Тот его принял, но от разговора ушёл. Проку от этой встречи не было, но последствия были – в марте 1939 г. за ним наконец пришли, арестовали и отвезли в Бутырку.
Однако, зэк он был всё же необычный, поэтому посадили Термена в какую-то привилегированную камеру с прекрасной библиотекой на иностранных языках. Прочие зэки в той камере были старые большевики, и спорили они до полуночи на политические темы. Термен в их споры не ввязывался, читал книжки и этим весьма злил идейных сокамерников. Через несколько дней ему выделили отдельную комнату и велели написать подробный отчёт о своей американской работе. Когда отчёт был написан, начались допросы, впрочем, по тем меркам довольно цивилизованные – 45 минут допрос, 15 минут отдых, но стоя, с утра до позднего вечера. Хорошо хоть не били — он говорил правду и со всем соглашался. И так несколько месяцев. 8 августа привели его в какой-то большой зал, там за столом сидели три человека (особое совещание). Не понимая ещё до конца советских реалий, он думал – сейчас орден дадут за верную службу, но зачитали приговор: по 58–4 статье получил он 8 лет лагеря за «попытку убийства Кирова». Неважно, что он тогда в Америке жил, когда Кирова убили.
Отправили его по этапу на Колыму. Ехали долго, в плацкартном вагоне, по 9–10 человек в одном купе. Политические всё время спорили о чистоте идей, чем немало его раздражали. В Магадане Льва сначала отправили на общие работы возить тачку на каменоломне. Но всё же был он изобретатель и голова работала непрерывно. Придумал что-то вроде деревянного монорельса, чтобы тачку легче и быстрее возить и стал выполнять по нескольку норм. Награждали его за это повышенной пайкой и делился он ею с «социально близкими» — уголовниками, которые его за это опекали. Начальство узнало, что он радиоинженер, и перевели его в «придурки» — чинил он для них радиоприёмники, сигнализацию, электрическое оборудование. За это позволили жить вне зоны, и он даже за грибами там ходил. А тут появилась на Колыме художественная самодеятельность, тогда Лев из деталей от старых радиоприёмников соорудил Терменвокс и его в одну такую музыкальную бригаду включили. Начались концерты радио-музыки, в этот раз для зэков и вертухаев. Коронным номером его было «Болеро» Равеля. Впрочем, на Колыме музицировать ему долго не пришлось. Незадолго до войны пришло из управления лагерей какое-то письмо и Термена повезли назад, в Москву.
— — —
В Москве направили его в знаменитую шарашку ЦКБ-29 «Яуза» на улице Радио 24, где уже работали авиаконструкторы Туполев, Мясищев, Петляков и Бартини. Там он занимался разработкой электронного оборудования для беспилотных самолётов, радиомаяков, неконтактных взрывателей для авиабомб, и других военных приборов. Когда началась война, в июле 1941 г., шарашку эвакуировали в Омск. В той шарашке Термен был начальником инженерной бригады. Работа его увлекала, а коллеги – о лучших и мечтать невозможно.
У него была феноменальная интуиция, и обычно он никаких расчётов не проводил, а сразу давал указания как сделать – и всё работало. Однажды понадобился ему хороший специалист и вспомнил он о своём приятеле по Колыме инженере С. П. Королёве. Попросил начальство, чтобы этого зэка к нему прислали. Шарашке той придавали огромное значение и просьбу немедленно удовлетворили. Королёв у Термена работал некоторое время лаборантом, делал деревянные корпуса для приборов, а потом будущего конструктора космических кораблей перевели в группу Туполева. Ведущим специалистам той шарашки позволяли в Омске жить на воле, и Термена поселили в один дом с семьёй Берии.
Когда война развернулась к победе, Льва Сергеевича перевели в другую шарашку-НИИ под Ленинградом. Там он опять занимался всякими неконтактными системами. У него всё было неконтактное – Терменвокс, сигнализация, беспилотники, бомбы, радиомаяки. Самая удивительная была система подслушивания, за которую Берия в 1947 году представил Термена к секретной Сталинской Премии 2-й Степени. Сталин, увидев имя Термена, «2-ю Степень» зачеркнул и вписал: «1-я Степень». Это значило выход на «свободу», премия в 100 тысяч рублей и квартира в престижном доме НКВД. Денег ему, впрочем, не выплатили — сказали, что хватит с него и квартиры. Суть его системы подслушивания была вот в чём.
— — —
Летом 1952 года атташе американского посольства в Москве решил послушать радиопередачу из Вашингтона и стал крутить ручку своего коротковолнового приёмника. К своему изумлению и ужасу на какой-то волне он вдруг услышал голос своего босса — посла Джорджа Кеннана. Вслушался и понял: прямо сейчас идёт разговор в кабинете у посла и слышно каждое слово! Кинулся он наверх к кабинету, оттолкнул секретаршу, вбежал и под ошарашенными взорами присутствующих прижал палец к губам – молчок! Все оцепенело замерли, атташе поманил посла пальцем, вышли они во двор посольства, и он рассказал ему на ухо, что слышал каждое слово из его кабинета. У посла чуть сердечный приступ не случился. Кабинетом он пользоваться перестал, совещания стали проводить во дворе и срочно вызвали из Вашингтона специалистов.
Прилетела бригада техников из контрразведки, разодрали в кабинете все стены, пол, потолок – ничего. А передачи продолжаются – на приёмнике слышно. Проверили каждый предмет в кабинете – чернильницу, стол, телефоны, кресла – нечего. Наконец обратили внимание на висевшую над письменным столом резную деревянную скульптуру изображавшую герб Соединённых Штатов. Это был подарок послу от пионеров Артека.
В течение многих лет разведка НКВД пыталась проникнуть в посольство США, но это было невероятно сложно. Подсылали «ласточек» — симпатичных девочек из кордебалета Большого Театра, чтобы соблазнять морских пехотинцев из охраны посольства, пытались подкупать и шантажировать сотрудников – не работало. Но была и техническая проблема: подслушивающие устройства (жучки) в те годы были громоздкие, требовали источников питания – ну как такую штуку втихаря упрятать в кабинете у посла, да ещё на долгое время? Берия запросил совета у академиков А.И. Берга и А.Ф. Иоффе, и те вспомнили об изобретателе, что работал в шарашке. Привезли Термена к Лаврентию Павловичу, и тот спросил: «Можете сделать маленький микрофон, чтобы он был без проводов, без питания, чтобы работал сколь угодно долго, чтобы разговор передавал на большое расстояние и который никакими средствами нельзя обнаружить?» Лев Сергеевич обещал подумать и через некоторое время нашёл решение, которое и сегодня поражает своей простотой, элегантностью и эффективностью.
Жучок Термена (код «Златоуст») представлял собой маленький металлический полый цилиндр. С одной стороны на нём была мембрана (диафрагма), как у обычного микрофона. Из цилиндра сбоку торчал хвост-антенна. Вот и всё. Внешне похоже на головастика. Ни проводов, ни батарей, никакой электроники. Работал он так. В соседнем здании через улицу от посольства на верхнем этаже освободили две квартиры. Одну слева, другую справа, но закамуфлировали их под жилые: на балконах развешивали бельё, в окнах горел свет, иногда играла музыка. В левой квартире установили мощный микроволновый передатчик с антенной-тарелкой, направленной на посольство. В правой квартире была такая же тарелка, но подключённая к чувствительному приёмнику. Получался треугольник: передатчик-жучок-приёмник. Антенна-хвост на жучке принимала микроволны от передатчика, которые в металлическом цилиндре резонировали. Настройка резонанса зависела от положения мембраны. Разговоры в комнате заставляли мембрану вибрировать, что модулировало амплитуду микроволн, излучаемых той же антенной-хвостом. Это слабое излучение принималось тарелкой в правой квартире напротив посольства, усиливалось, речь электронным образом выделялась, разговор записывали на плёнку и немедленно доставляли на Лубянку для перевода на русский.
Но встал вопрос – как секретно установить «Златоуст» в кабинет к послу? С помощью «ласточек» организовали пожар в посольстве, но когда прибыли «пожарные», посол их в кабинет не пустил – пусть всё сгорит, но никто не войдёт! Вот проблема – жучок есть, а установить его не получается. Тогда разработали операцию «Троянский Конь».
В феврале 1945 г. в Крыму проходила ялтинская конференция с участием Рузвельта, Черчилля и Сталина. Её и решили использовать для внедрения «Златоуста». 8 февраля Молотов пригласил Рузвельта и Черчилля посетить пионерский лагерь Артек, которому как раз удачно исполнилось 20 лет. Там был праздник, и дети хотели отблагодарить Америку за помощь в войне. Расчёт был тонок – из Ялты дорога в Артек не длинная, но после бомбёжек ухабистая — больному президенту поехать будет тяжело. Скорее всего, чтобы не обидеть детей и Молотова, Рузвельт отправит туда посла. Так и случилось. Американский посол Аверелл Гарриман и английский Сэр Арчибальд Керр в сопровождении Берии поехали в Артек. Там по этому поводу было много радости, цветов, танцев, а напоследок дети на английском языке спели американский гимн и поднесли американскому послу подарок – скульптуру герба США, выполненную с невероятным искусством из ценных пород дерева: самшита, секвойи, слоновой пальмы, чёрной ольхи, сандала. Гарриман был растроган, очарован, и сказал, что обязательно повесит этот чудный герб у себя в кабинете. Так и сделал.
В скульптуре ниже клюва орла дерево было утончено и под ним встроен жучок Термена. Всё было так мастерски закамуфлировано, что никакими приборами того времени обнаружить это было нельзя, ну разве, что рентгеном, но до этого американцы не додумались. Посол повесил подарок у себя над рабочим столом, и так более семи лет все разговоры в кабинете читались на Лубянке и в Кремле. Менялись послы, но герб висел в том же кабинете – уж больно был хорош!
Американские и английские специалисты никак не могли понять, как это работает, так и назвали жучок «Это» (The Thing). Потом всё же разобрались, пытались даже скопировать, но ни дальности, ни качества звука, как у Термена, не добились.
Ну разве это не заслуживает Сталинской премии 1-й степени?
— — —
На «свободе» Лев Сергеевич продолжал работать в той же конторе. Обеспечивали его всем необходимым, любыми заграничными приборами и деталями. Что он там делал – знать нам не дано, однако можно предположить, что не цветочки гладью вышивал. Но жил скучно один в новой квартире. Держали его всё время под колпаком в строжайшей секретности. Как и в прошлый раз, испросил позволения начальства жениться. В этот раз ответили сразу: «Можно, но только невеста должна быть из нашего ведомства». В конторе подыскал себе невесту моложе его лет на 25, Марию Гущину, почти что из музыкальной семьи – брат её на гармошке играл. Родились двойняшки Наташа и Лена. Горевал, что нет у него сына и некому будет передать имя того рыцаря.
Когда перевалило за 70, его отправили на пенсию, но без дела он жить не мог. Одно время переводил на Лубянке техническую литературу и письма, потом сжалились и выделили ему там же под площадью Дзержинского маленькую лабораторию для экспериментов. Через несколько лет его окончательно уволили и даже рассекретили. Тогда устроился он на работу в лабораторию акустики Московской Консерватории.
Как-то раз Термен осмелился дать интервью американскому журналисту. Самый большой секрет, который он выдал, было то, что он жив и здоров – в Америке считали, что Термен погиб ещё в 1938 году. Начальству на Лубянке это не понравилось, лабораторию закрыли и его из консерватории выгнали. Так что свобода в СССР для него была хуже неволи.
Пришёл он в Московский Университет, и, на его счастье, зав. кафедрой акустики С.Н. Ржевкин был его бывший ученик ещё по давней работе на радиостанции в Детском Селе. Он Льва Сергеевича на работу принял на должность механика 6-го разряда с хорошей зарплатой и стал наш герой изучать электрические излучения человеческого тела. Именно тогда я с ним и познакомился, так как сам писал диссертацию на похожую тему. Разговаривать с ним было сложно – никогда не понять, говорит он правду или шутит. Всё время двусмысленные фразы, недомолвки, увёртки. Сказывалась долгая жизнь в двух плоскостях.
На кафедре было ему скучно. Жаловался, что там только и думают о публикациях, званиях, зарплате и хоздоговорах. Не то, что в КГБ – вот там была интересная творческая работа! Он постоянно ностальгировал. Нет, не по Америке. По шарашке. Появились новые технологии, на смену вакуумным лампам пришли транзисторы. Переучиться и угнаться за веком он не мог – возраст не тот. Но хотел изобретать. Наивно верил, что ему всё по плечу. Кинулся было в биологию и генетику, где мало, что понимал. Непрерывно генерировал новые идеи, многие из которых мне казались тогда и сегодня кажутся сумасбродством и старческой болтовнёй.
В его голове постоянно мешался свет с тьмой. Так, в 86-летнем возрасте он хвастался, что получил пятый диплом – на этот раз закончил институт Марксизма-Ленинизма. Когда ему было уже 95 лет он вступил в КПСС перед самым её развалом. Говорил: «Я ведь Ленину обещал, но раньше вступить никак не получалось. В Америке не разрешали, в лагере нельзя, в шарашке нельзя, а теперь вот можно». Он думал, что будет жить вечно, говорил даже, что, если читать его фамилию наоборот получится «Не Мрет».
Третья жена давно умерла, дочки ему внимания уделяли мало. Двухкомнатная квартирка стала тесна для разросшейся семьи. Бывшая его контора, то есть КГБ, на все просьбы помочь с жильём, только отмахивалась. Помогла, однако, знаменитая лётчица В. Гризодубова, депутат Верховного Совета, и получил он комнатку в коммуналке. Стал опять жить один, тоскливо. Всё просил нашего общего с ним приятеля Булата Галеева: «Заберите меня к себе в Казань, я вам много, что напридумываю». Ел он очень мало, но всю еду обильно посыпал сахарным песком, говорил, что это стимулирует мозг. Где-то под 90 надумал опять жениться – всё мечтал о сыне и надеялся, что в этот раз получится. Ну не рыцарь ли! И вот чудо — нашёл себе невесту почти на 60 (!) лет его моложе, дошли они даже до ЗАГСа, но молодуху её родители из-под венца вовремя увезли.
В 1991 смог он наконец побывать в Америке, мечтал с Лaвинией увидеться, но она за два года до его приезда умерла на Гаити. Да и вообще почти никого из его американской жизни в живых уже не было. Он всех пережил. С большими почестями его принимали в Стэнфорде и MIT, даже сыграли для него концерт на Терменвоксе. Эти инструменты и поныне в Америке выпускают и на них иногда играют. Впрочем, популярным Терменвокс так и не стал. Дело в том, что играть на нём довольно трудно – нет для рук исполнителя опорных точек отсчёта, как, например, на рояле (клавиши) или струнных (струны и гриф). Можно, разумеется, в наш век цифровой техники этот чудный инструмент усовершенствовать, но никто пока за это не взялся.
Умер Л.С. Термен 4 ноября 1993 года в возрасте 97 лет.
Вот такие они, эти альбигойцы.
— — —
Я не могу понять этого человека. Откуда у великого изобретателя было такое очарование злом? Допустим, что нечасто в жизни он имел свободу выбора, но даже то, что выбирал сам, всё равно было обращено к утопии. Конечно, можно его 5-й диплом и вступление в партию списать на старческий маразм, но ведь и в молодости он верил в коммунистическую идею и преклонялся перед Лениным. Пожив в Америке и побывав на Колыме, ничего не понял и не разуверился. Так почему такой умный человек, как Термен, да и многие другие его калибра и сходной судьбы, соблазнялись красным жупелом и были верны ему до конца? Почему этот потомок бесстрашных рыцарей охотно служил красному дьяволу?
Может, это было желанием приобщиться к какой-то избранной группе?
Или это Стокгольмский Синдром, когда жертва проникается симпатией к палачу?
Или беспринципные люди, чтобы комфортно работать в своей профессиональной скорлупе, готовы служить любой нечисти?
Или ум человеческий не универсален и можно быть мудрецом в чём-то одном, но дураком во всём остальном?
Не знаю ответа…
Вебсайт автора: www.fraden.com
Комментариев нет:
Отправить комментарий