“Иранцы скучают по прошлому и завидуют Израилю”

АНАЛИТИКА 14.03.2024

Интервью с Бени Себти.

Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.

Бени (Армин) Себти – сотрудник Института исследований национальной безопасности при Тель-Авивском университете. Он родился в Иране и после репатриации в Израиль служил в военной разведке. Себти был одним из создателей пресс-службы ЦАХАЛа на фарси, а также консультировал авторов сериала “Тегеран”.

Беседовал Шауль Резник. 

Первого марта в Иране прошли парламентские выборы. Как иранское общество реагирует на формально демократическую процедуру в стране, уровень свобод в которой оценивается в 11 баллов из 100?

По официальным данным, явка составила 41%, это рекордно низкий показатель со времен Исламской революции. В Тегеранском округе число забракованных бюллетеней было выше, чем количество голосов за первого в списке кандидата-победителя. Люди намеренно указывали на бюллетенях имена кандидатов, которые не участвовали в выборах, писали ругательства и тому подобное. Другие избиратели просто не пришли на избирательные участки. Это единственно возможное выражение несогласия с происходящим после того, как были подавлены массовые протесты, вызванные гибелью Махсы Амини.

Выборы в парламент Ирана – спектакль для заграницы. Раньше, когда власти ощущали себя в сложном положении, они позволяли умеренным кандидатам участвовать на выборах. Сейчас ситуация другая: с протестующими расправились, ХАМАС и “Хизбалла” воюют против Израиля, США не осмеливаются атаковать Иран, и режим чувствует себя довольно уверенно. Все кандидатуры были одобрены Советом стражей конституции, неугодных режиму политиков забраковали изначально. 290 кандидатов в члены парламента – это практически клоны в мировоззренческом плане.

Для освещения выборов даже были приглашены иностранные журналисты из CNN и Reuters. Репортеры рассказывали, что многие избирательные участки были пусты, предполагая, что явка составила около 20%. Это и есть настоящее число иранцев, поддерживающих режим. В последнее время идут разговоры о том, что преемником Высшего руководителя Ирана, 85-летнего аятоллы Али Хаменеи, станет его сын Моджтаба. Это очень нетривиально для страны, Исламская республика – это не монархия, власть по наследству не передается. Но режим, как я уже сказал, уверен в себе, и эта возможность обсуждается. Иран движется к тотальной диктатуре. 

Почему Иран, несмотря на воинственные заявления и перформансы вроде рекламного щита с изображением гиперзвуковой ракеты и подписью “400 секунд до Тель-Авива”, не переходит к активным действиям против Израиля?

Во-первых, страна находится в тяжелом экономическом положении. Львиная доля товаров импортируется из-за границы. Курс доллара вырос за десять дней до и после выборов на 14-17% при том, что в других странах он понизился. Понять настоящее положение дел в Иране можно, изучая его экономику. Курс доллара и цены на золото растут, потому что люди чувствуют: режим становится всё более и более одиозным, торговые отношения с другими странами будут ухудшаться.

Местные законы и коррупция убивают практически любое индивидуальное начинание. Если предприниматель не связан с КСИР и не дает взяток, его бизнесу не выжить. Кстати, многие талантливые люди покинули Иран. Утечка мозгов распространяется не только на ученых и специалистов, но и на торговцев, столяров, медсестер, спортсменов. И сейчас, после подавления протестов, эта тенденция усилилась.

Ветераны КСИР, которые хотят отдохнуть от “революционной” деятельности, часто получают в подарок какое-нибудь предприятие. Понятно, что такие люди ничего не понимают в торговле и сельском хозяйстве. Недавно компанию, занимающуюся искусственным интеллектом, передали представителю “Басидж” (полувоенному ополчению в составе КСИР). Не знаю, есть ли у него аттестат зрелости.

Во-вторых, Израиль периодически атакует склады вооружений, которые Иран поставлял ливанской “Хизбалле” и Сирии. Режим, помня об итогах ирано-иракской войны, не хочет, чтобы страна оказалась в огне. Народ не особенно сплочен, воевать за идеалы революции не спешит. Это не Израиль, где 7 октября правые и левые помчались на фронт.

Именно поэтому власти Ирана не спешат нажимать на “кнопку войны”, провоцируя, но так, чтобы не пришлось расплачиваться. Это уровень традиционного восточного базара, где покупатель хочет максимума за минимальную цену. За плакат с ракетой и за финансирование террористических организаций демократические страны атаковать Иран не будут. Да, были точечные ликвидации, взрывы, но это можно пережить, это не происходит ежедневно и не ослабляет иранский режим.

Режим отдает себе отчет в том, что атака на Израиль, напрямую или при помощи “Хизбаллы”, может привести к серьезному вмешательству США. ХАМАСу терять нечего, у него нет сельского хозяйства, инфраструктуры, собственного государства. Это движение живет везде – и нигде. Иран не хочет быть уничтоженным. Как минимум, не на этом этапе. 

Но в Израиле очень популярна версия, согласно которой 7 октября планировалось нападение не только с юга, но и с севера.

Возможно, Иран планировал вмешаться позднее, ближе к президентским выборам в США. В такой период Америка традиционно куда менее готова начинать военную операцию против другого государства. Параллельно Иран продолжает помогать и шиитской “Хизбалле”, и суннитскому ХАМАСу. Это государство традиционно является спонсором самых разных террористических групп. В 80-е Иран пытался помочь ирландскому подполью и турецким суннитским структурам, отрицательно относившимся к Ирану.

Когда речь идет о ненависти к Израилю, дискуссии и религиозные различия блекнут, уходят на задний план. Боевики ХАМАСа прилетели в киббуцы на глайдерах. Этому их учат в Иране с 2009 года, вполне открыто. Режим как бы говорит: “Давайте забудем о разногласиях. Лет через двадцать, когда мы победим Израиль, тогда и возобновим религиозные споры”.

Отдельная тема – вклад Ирана в пропаганду. Учебники с призывами убивать евреев, которые используются в летних лагерях ХАМАСа, были составлены в Иране. Я помню, как в классе третьем мы с друзьями пошли на детское мероприятие. Обещали выступление клоуна и угощение, но сначала показали представление, где расправлялись с врагами – кажется, американцами. Иран экспортирует такую пропаганду и на Запад, а потом мы удивляемся, откуда берутся сотни тысяч человек на антиизраильских демонстрациях в европейских столицах. 

Как относится к еврейскому государству иранское общество?

В августе-сентябре 2022 года израильское министерство иностранных дел окольными путями провело в Иране опрос общественного мнения. У 50% участников нет проблем с существованием Израиля, есть и те, кто воспринимает еврейское государство положительно, это беспрецедентные показатели среди мусульманских стран. Враг моего врага – мой друг. Поскольку Израиль является врагом иранского режима, он воспринимается в качестве своеобразного друга простых иранцев.

Facebook в Иране заблокирован, но есть Telegram и X (бывший Twitter). Поэтому государственная пресс-служба Израиля и пресс-служба ЦАХАЛа ведут деятельность на фарси. Лет 12 назад, до распространения соцсетей, не с кем было контактировать напрямую.

Сейчас иранцы восхищаются Израилем, уровнем жизни, различными свободами, равноправием мужчин и женщин. Наконец, атмосферой радости. Иран – одна из самых депрессивных и озлобленных стран. Они видят, что мы по целому ряду показателей приближаемся к скандинавским странам. Иранцы задаются вопросом: “Как им удалось этого добиться за 75 лет существования, при том, что Иран существует 2500 лет и только регрессирует?” До революции в семьях было по шесть-семь детей, сейчас – один. Люди потеряли надежду. Они скучают по своему дореволюционному прошлому. И завидуют нам.

За пределами Ирана есть СМИ, созданные эмигрантами. По их телеканалу демонстрировался многосерийный документальный фильм о жизни в Израиле. Израильтяне поддерживали протесты в Иране, а иранцы-эмигранты сейчас ходят на демонстрации вместе с евреями, под флагами Израиля и шахского Ирана. Им вместе достается от пропалестинских активистов, а также от соплеменников, поддерживающих режим. 

Что происходит с евреями, которые предпочли остаться в Иране? Периодически публикуются репортажи об антиизраильских акциях, в которых они вынуждены участвовать.

Это добровольные заложники. В Иране проживает около 9000 евреев. Некоторые говорят про 30000, но это данные двадцатилетней давности. Естественно, иранским евреям приходится делать то, что требуют власти. Не все могут эмигрировать – из-за возраста, из-за имущества. Нередки ситуации, при которых часть семьи живет в Израиле, а другая часть ходит на антиизраильские демонстрации и скандирует соответствующие слоганы.

В каком-то смысле это выгодно обеим сторонам. Иранский режим демонстрирует, что и местные евреи протестуют против действий Израиля. Евреи, в свою очередь, в обмен на эту активность пользуются защитой режима. Надо также понимать, что от евреев в Иране ожидается гораздо больше, чем от сограждан других национальностей. Обычный иранец может критиковать власть в определенных границах, евреи же должны держать свое мнение при себе, демонстрируя полнейшую солидарность с режимом. 

Давайте коснемся иранского периода вашей биографии.

Я родился в 1972 году. Родители – представители среднего класса, работали в госсекторе, в культурном плане они были полностью интегрированы. В Иране тогда проживало 120 тысяч евреев, крупнейшая после Израиля община на Ближнем Востоке.

Мы жили в центре Тегерана. С одной стороны находился Тегеранский университет, с другой – Площадь Свободы, как она сейчас называется. Помню фонари окрестных ресторанов и пабов. Чтобы сократить путь домой, я протискивался через решетки вокруг университета. Судя по видео с прошлогодних демонстраций, эти зеленые решетки так и не перекрасили.

В синагоге стояли копилки израильского земельного фонда “Керен каймет”, в городе работал офис компании “Эль-Аль”. После исламской революции все это исчезло, здание посольства Израиля было подарено “Организации освобождения Палестины”.

Мы думали, что жизнь продолжается. Родители – обычные госслужащие, чего им опасаться. Году в 1983-м мама вышла на прогулку с моей сестрой. Подъезжает джип, оттуда вылезли сотрудники полиции нравов. Им не понравилось, что у мамы сдвинулся хиджаб. И что сестра, которой было три года, одета в шорты и футболку: “Это возбуждает мужчин!” Мать несколько раз ударили, о затылок сестры потушили сигарету, там до сих пор есть рубец от ожога.

Отца на работе стали обвинять, что он сионист и помогает Израилю. 4 ноября 1985 года папу сбила машина. Он остался жив, отделавшись переломами. Мы поняли – надо бежать. Контрабандист помог нашей семье добраться в приграничный с Пакистаном город. Ночью другой контрабандист направил нас через границу. Часть пути мы проделали пешком, часть на автомобиле. По поддельным паспортам – и благодаря взяткам – мы вылетели в Германию, а оттуда – в Израиль. Это произошло 7 февраля 1987 года, в мамин и мой день рождения. 

Поддерживаете ли вы контакты с иранской оппозицией?

С теми, кто находится в эмиграции. В самом Иране люди готовы к смене режима, но у протестующих нет лидера. Они боятся возглавить протест, это чревато арестами и физической расправой. За границей живет наследник шаха Реза Али Пехлеви, в последнее время он стал активнее. В прошлом году он посетил Израиль.

Я был среди организаторов конференции эмигрантских иранских СМИ в Лондоне. Журналисты – тоже лидеры в определенном смысле. Всякий, кто готов выражать четкое мнение по поводу происходящего в Исламской республике, может считаться лидером.

Оппозиции также нужна международная поддержка. Если бы Байден хотя бы на словах поддержал протесты 2022-2023 годов, это прибавило бы уверенности активистам, целеустремленным молодым людям, которым больше всего страдают от режима и навязанных им ограничений. Это поколение Z, которое сравнивает свою жизнь с жизнью западных сверстников. Но Байден промолчал, а молчание в отношении оппозиции – косвенная поддержка режима. 

Чем объясняется тот факт, что именно гибель Махсы Амини переросла в массовые демонстрации?

Иранцы еще помнили положительное влияние предыдущего правительства во главе с Хасаном Рухани. Он подписал “ядерную сделку”, позволял себе критиковать “Корпус стражей исламской революции” (КСИР), призывал улучшить экономическое положение, боролся с коррупцией. Люди воспрянули. Затем к власти пришел ультраконсерватор Ибрахим Раиси и начал закручивать гайки. Соломы для протеста было предостаточно, убийство Махсы Амини стало спичкой. 

Испытываете ли вы ностальгические чувства к стране, в которой провели первые 15 лет жизни? К традиционному восточному уважению, например.

По той ментальности я точно не скучаю. Не хочу прозвучать по-снобски, но, изучая Иран и его режим много лет, я вижу, что поведение властей – во многом отзвук того, что происходит в обществе. Для иранского общества характерны ксенофобия и межэтническая рознь, персы не любят курдов, курды не любят белуджей. Распространено домашнее насилие. Чтобы государство было нормальным, люди должны уважать друг друга, начиная с членов своей семьи.

Я скучаю по традиционной еде, запахам, своей улице, мальчишками, с которыми я играл в футбол. Недавно я обнаружил фотографии – дом, в котором мы жили, разрушен. Пару дней я ходил сам не свой. Как будто мне сказали: “Не возвращайся. Некуда”.

Источник