Фото: "КГБ"

Неизлеченное юдофобство

АВТОР:

АЛЕКСАНДР КУМБАРГ

 

I

 

4 ЯНВАРЯ 2024

 

22:20

Солженицын и евреи – тема очень объемная. Ведь для русского националиста писателя Солженицына еврейская тематика была не просто очень важной, а какой-то идеей фикс. Так или иначе она звучит во многих его произведениях. А итоговую картину своего восприятия евреев он не поленился нарисовать в увесистом двухтомнике "Двести лет вместе".

"Кому-то Цезарь подмазал"

Антисемитизм неизменно сопровождал творчество Солженицына. Уже в первом его произведении "Один день Ивана Денисовича" находим… Цезаря Марковича. "В Цезаре всех наций намешано: не то он грек, не то еврей, не то цыган – не поймешь". Солженицын показывает, что в лагере для заключенных ему лучше, чем другим: "Цезарь богатый, два раза в месяц посылки, всем сунул, кому надо, – и придурком работает в конторе, помощником нормировщика" ("придурками" называли зэков, которые не занимались в лагерях тяжелой физической работой. – А. К.). Ходит Цезарь в новой меховой шапке, присланной с воли: "Кому-то Цезарь подмазал, и разрешили ему носить чистую новую городскую шапку. А с других даже обтрепанные фронтовые посдирали и дали лагерные, свинячьего меха". Главный герой – заключенный, русский Иван – обслуживает Цезаря: "Шухов помнил, что одну миску надо Цезарю нести в контору (тот "сам никогда не унижался ходить в столовую"). "Цезарь оборотился, руку протянул за кашей, на Шухова и не посмотрел, будто каша сама приехала по воздуху". Шухов ждал, не угостит ли его Цезарь покурить. Но разговаривающий Цезарь "совсем об нем не помнил, что он тут, за спиной". И так далее в том же духе.

В романе "В круге первом" встречаем во многом нелицеприятно показанного филолога с коммунистическими убеждениями Льва Рубина. Его прообразом выступил писатель, диссидент, еврей Лев Копелев, с которым Солженицын пересекался в тюрьме и одно время дружил. Негативно изображен бухгалтер Соломон в пьесе "Олень и шалашовка". В романе "Август Четырнадцатого" писатель акцентирует, что Дмитрий Богров, убивший премьера-министра Петра Столыпина, – еврей, а Столыпин даровал бы России светлое будущее и избавил бы от революций. "Ленин в Цюрихе" иллюстрирует зловещий образ революционера Александра Парвуса, составившего план обрушения Российской империи и предложившего его Ленину.

В "Архипелаге ГУЛАГ" Солженицын сладострастно констатирует, что верховодили ГУЛАГом евреи. Например, Нафталий Френкель "стал нервом Архипелага… Лагеря как будто и были до Френкеля, но не приняли они еще той окончательной и единой формы, отдающей совершенством…" А строителям Беломорканала "впору было бы… выложить на откосах канала шесть фамилий – главных подручных у Сталина и Ягоды, главных надсмотрщиков Беломора, шестерых наемных убийц, записав за каждым тысяч по тридцать жизней: Семен Фирин. – Матвей Берман. – Нафталий Френкель. – Лазарь Коган. – Яков Раппопорт. – Сергей Жук. Да приписать сюда, пожалуй, начальника ВОХРы БелБалтЛага – Бродского. Да куратора канала от ВЦИК – Сольца..." В общем, куда ни глянь – "если в кране нет воды…" И всё это написано в период госантисемитизма в СССР.

А где русские в руководстве ГУЛАГа? Смотрим список руководителей: первый (с 1930-го) – Ф. Эйхманс, латыш, затем действительно идут евреи (Коган, Берман, Плинер – все расстреляны во время чисток НКВД) до ноября 1938-го. Затем идут русские – Г. Филаретов, В. Чернышев, В. Наседкин и еще пять русских.

Евреи в работах Солженицына всегда вызывали множество вопросов, но многие литературоведы и читатели предпочитали не подозревать автора в антисемитизме, а списывать всё на конкретных зловредных исторических личностей, ибо не может же быть антисемитом мужественный борец с тоталитарной советской системой, выдающийся писатель, нобелевский лауреат, кумир свободомыслящей интеллигенции и т. д. А почему, собственно, не может? И среди диссидентов юдофобы встречались, и среди хороших писателей. Одно ведь другому порой не мешает. Но вспомним пушкинское "Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад".

 

Заблуждение

При этом в жизни Александра Исаевича евреи играли весомую положительную роль. Например, его старту в литературе поспособствовали Лев Копелев, его жена, еврейка Раиса Орлова, передавшая в 1962 г. "Один день Ивана Денисовича" в популярный "Новый мир", и редактор этого журнала Анна Берзер, порекомендовавшая рукопись главному редактору Александру Твардовскому. Заметны евреи среди писавших хвалебные рецензии на солженицынские произведения. И среди писателей, подписывавших в 1967 г. заявление в поддержку Солженицына. И среди тех, кто тайно помогал ему, когда его усердно прессовала советская власть: распространяли, хранили его работы, поставляли материалы для "Архипелага ГУЛАГ". Солженицын признавал, что "эту книгу непосильно было бы создать одному человеку".

Диссидент Александр Гинзбург после ареста Солженицына в 1974 г. помогал его супруге Н. Светловой прятать рукописи, наладил нелегальное ксерокопирование "Архипелага". Спасал рукописи и литературовед Евгений Пастернак, сын поэта. А после высылки писателя провожал в аэропорту его семью, уезжавшую за границу к Солженицыну. Это дорого обошлось Евгению – потерял работу в московском институте. Для написания романов из цикла "Красное колесо" Солженицыну нужно было посмотреть здание Таврического дворца в Ленинграде, где в начале ХХ в. заседала Госдума. Друг Солженицына историк литературы Ефим Эткинд познакомил его с профессором-историком Давидом Прицкером, и тот водил писателя по дворцу, после чего Давида едва не уволили с работы. Воспоминания Л. Копелева пригодились при написании "Архипелага". Помогали писателю правозащитник В. Гершуни, ученый Н. Каверин, авиастроитель В. Теуш и его супруга С. Красносельская, литературовед Е. Чуковская…

Когда ему было нужно, Солженицын охотно использовал либерально настроенных евреев для решения своих вопросов, а они были рады в этом поучаствовать. А ведь советская власть за это почетные грамоты не выдавала.

Прозрение от заблуждения пришло много позже. Впрочем, были и те, кто быстро разглядел за парадным фасадом антикоммуниста слегка прикрытые, а то и без оного националистические воззрения Солженицына. Например, философ Г. Померанц, предлагавший ему охладить свой ксенофобский пыл.

 

"Ограждение интересов русских"

В 2001–2002 гг. Солженицын издал два тома книги "Двести лет вместе (1795–1995)" в качестве попытки "объемно и равновесно, обоесторонне" осветить русско-еврейские взаимоотношения для признания обеими сторонами "своей доли греха". Но самым доброжелательным и достоверным в книге оказалось ее заглавие. А дальше… Вся первая часть труда, рассказывающая о событиях до 1917 г., посвящена тому, что не так уж и плохо жилось евреям в Российской империи. Да, были отдельные притеснения, не без того, но не стоит преувеличивать их масштабность. Да и те проистекали не из антисемитизма властной верхушки, не из недобрых намерений, а просто так карта легла. Вспоминается ильфпетровское, вложенное в уста отца Федора: "Не корысти же ради, а токмо во исполнение воли пославшей мя жены" Да и сами евреи во многом виноваты.

Вот, например, процентная норма для евреев в учебных заведениях. Да, говорит Солженицын, для "талантливой к учению еврейской молодежи" нарушалась "самая основная справедливость": доступ к общероссийскому образованию по способностям и прилежанию. Но правительство боялась революции, непримиримости еврейской молодежи к государственному строю, а также, что ее лучшая подготовленность к учебе приведет к непропорциональности евреев среди образованных людей, а ведь "образованные получат преимущественное положение в обществе". Процентный барьер был обоснован "ограждением интересов и русских и национальных меньшинств, а не стремлением к порабощению евреев". Вот оно как. Очевидно, нужно не только не гневаться на самодержавие, но и благодарность выразить. Вообще евреи сами повинны – слишком уж умными оказались. Да и не так уж и страшна была эта норма: не на все заведения распространялась, порой превышалась, а учиться и за границей можно было.

Или вот – "черта оседлости". Тоже не всё так однозначно. С каждым десятилетием становилась всё проницаемее, "не помешала евреям занять прочные позиции в самых жизненно важных областях народной жизни" Денежная верхушка евреев, интеллигенция, ремесленники свободно расселялись по стране.

Даже с погромами у Солженицына далеко не всё так просто. Не поджигался антисемитизм в народной массе правительством, как утверждала об этом либеральная и левая печать. И вообще погромы – всегда и только на Юго-Западе России. Проводили их преимущественно поляки, украинцы, молдаване… В самой же Великороссии никогда и ничего. Только против революционных интеллигентов бывало.

Кишиневский погром 1903 г. – "погромщики были в основном молдаване". Полиция не проявила распорядительности. Дряхлеющий правительственный аппарат, но никак не злая воля правительства. Гомельский погром – тот вообще был обоюдным: и христиане, и евреи нападали друг на друга. Погромы 1905 г. в Киеве, Одессе и других местах – это, когда самодержавие обронило порядок в стране. Но и "еврейская молодежь… весомо делит ту ответственность". Выделялась в революционной толпе, рвала портреты "особы Государя императора", вот народ и не выдержал, мстил за поруганное национальное чувство. Стихийный взрыв масс.

Солженицын полагает, что нельзя говорить о преследованиях евреев в России, слово не то: "Это было не преследование, это была: череда стеснений, ограничений, – да, досадных, болезненных, даже и вопиющих". И тут же рядом использует слово "преследования" в адрес русских старообрядцев, духоборов, молокан.

Заявляет, что ограничения для евреев в России рубежа ХIХ–ХХ вв. обуславливались не расовыми причинами, а антикапиталистическими – боязнью, что будут они простой народ эксплуатировать. Вот только не уточняет, почему такая боязнь была именно в отношении евреев.

Ругая Российскую империю за бездарных правителей, за неумение решить проблемы еврейского населения, Солженицын незыблемо выступает противником ее разрушения: "Эволюционность развития определенно брала верх и обещала строительную основательность впереди". А либералы и левые использовали еврейский вопрос в борьбе с самодержавием, растравляя, что равноправия евреев в России нельзя добиться другим путем, кроме как свержением самодержавия. А что, был другой путь? Сколько же ждать? Еще сотни лет "эволюции"?! По такой логике, почему же сам Солженицын не стал терпеливо ждать эволюции СССР, почему восстал против ГУЛАГа государства? Тоже ведь можно сказать, что не всё было так уж ужасно. И ведь произошла в итоге перестройка.

 

"Русская интеллигенция усвоила взгляд евреев"

Вторая часть "Двести лет" проникнута рассказом о том, как в СССР всё было плохо и как евреи сыграли в этом очень большую роль. Февральская революция – лучшее из случившегося с Россией за долгие столетия, предоставившая равноправие евреям России, для Солженицына – национальное крушение, разнесшее взрывом государственное устройство и "надежды на расцветную жизнь". Хотя именно Февраль давал надежды на цивилизованное демократическое развитие. Лучшая часть политизированной российской интеллигенции осуществила этот давно назревший революционный взрыв. Настоящие сливки общества. Но Солженицыну демократия не нужна. Он ругал ее, Запад, даже, живя в Швейцарии и США после изгнания из СССР.

Большинство российских евреев встретили Февральскую революцию восторженно. Некоторые даже заняли высокие посты. И вот по Солженицыну в "февральские" месяцы незримо управлял страной исполком Совета рабочих и солдатских депутатов, его лидеры продиктовали самодовольно-слепому Временному правительству программу действий и повели страну "кратчайшим путем к гибели". А лидеры кто в исполкоме? Естественно, евреи – Нахамкис-Стеклов и Гиммер-Суханов (хотя он вообще-то немец). И других евреев в исполкоме предостаточно.

Писатель признает: "Февральскую революцию – не евреи сделали русским, она была совершена, несомненно, самими русскими" Но, если же судить, кто больше всего выиграл от революции, – "то можно было бы ее назвать иначе… еврейской?.." А "русское население почти от начала получило только вред и развал". В идеологии Февраля сыграла "доминирующую роль та абсолютная непримиримость к русской исторической власти, на которую у русских достаточного повода не было, а у евреев был. И русская интеллигенция усвоила этот взгляд…"

Солженицын согласен, что еврейское общество получило от Февральской революции всё, за что боролось, и "Октябрьский переворот был уже никак не нужен ему". Кроме "головорезной части еврейской секулярной молодежи". Говоря об Октябре, констатирует, что русских "было в большевиках удручающе, непростительно много", но посвящает им лишь редкие строчки: Ленину (подчеркивая, что и тот "был метис, самых разных кровей", т. е. этнически нерусский), командирам Красной армии, генералам и офицерам императорской армии, кто пошел служить большевикам, части крестьян, пошедшей за большевистской пропагандой.

Внимание сосредоточено на евреях: на вождях, чекистах, командном составе Красной армии, на шеренгах тех, кто после прихода к власти большевиков легко пошел за ними, заменил бастующих против большевизма российских чиновников и тем самым выручил большевистскую государственность в решающие годы. А благоразумная часть еврейского народа их не остановила (интересно, как себе Солженицын эту "остановку" представлял?). Следовательно, по Солженицыну, всему еврейскому народу и следует за них отвечать.

А вот жертвы революции, красного террора – русские. "Во множестве расстреливаемые и топимые целыми баржами": офицеры, дворяне, священники, земцы, крестьяне. Говоря о многочисленных жертвах ЧК, кратенько упоминает, что среди них находим и евреев – в основном торговцев. А где белый контрреволюционный террор? Как-то совсем забыл о нем сверхобъективный писатель.

Правда, "главную боевую массу красных составляли русские" – "загнанные террором мобилизаций" или "в обезумелой вере в счастливое будущее". Но сформировал-то Красную армию "Лев Троцкий с помощью Склянского и Якова Свердлова", и евреев в ее рядах было много.

Отмечает, что сначала евреи служили и в белой Добровольческой армии. Но затем белые стали отождествлять большевизм с еврейством, и путь евреям к Белой армии оказался перерублен. Сквозь зубы признает "стихийные погромы", но всячески пытается затушевать их оговорками: главнокомандующий Деникин стремился пресечь бесчинства и т. п. А как же красным удалось прекратить погромы своих войск?

Сетует, что еврейство не распознало благо от возможной белой победы: разумную эволюцию российского государства. Вот только не говорит: с дальнейшими погромами или без.

 

Евреев видимо-невидимо

Устаканившаяся в 1920-х советская власть действовала "отчетливо антирусски, на разрушение русского государства и русской традиции". "Нет, власть тогда была – не еврейская, нет. Власть была интернациональная. По составу изрядно и русская" – "одной рукой" соглашается Солженицын, но "другой" – старательно показывает, что евреев в той власти видимо-невидимо. Например, православие громила "шайка воинствующих безбожников" во главе с Губельманом-Ярославским. Да, участвовали и крестьянские сыновья, но "было разительным, обидным и несмываемым участие каждого иноплеменника".

С середины 1920-х в Советском Союзе поднялась волна антисемитизма. Солженицын плавно подводит к мысли, что она явилась отнюдь не отголоском старого антисемитизма, а реакцией масс на засилие евреев во власти, на массовый приход еврейского населения в столицы.

Он вынужденно признает, что и жизнь части евреев в 1920–1930-х была не сахар: на буржуазию наезжали, в "военный коммунизм" гражданских прав лишали, нэпманов-евреев громили, сионистов и иудаизм преследовали. Однако русские страдали больше. А для евреев смягчалось связями в советских кругах.

Злорадно отзывается о послевоенных репрессиях против "космополитов": вливаясь в революцию, евреи могли бы ждать, что когда-нибудь она ударит и по ним. Антисемитскую политику при Хрущёве называет непоследовательной: "надо думать, Хрущёв и недолюбливал евреев, но и не влекся бороться против них".

Когда в конце 1960-х многие евреи отшатнулись от советского режима, для Солженицына это стало одним из главных признаков того, что СССР обречен. Отмечает: только когда власть начала теснить самих евреев, они стали отважными диссидентами, ядром оппозиционной общественности.

 

"А напоследок я скажу"

В 1968 г. Солженицын написал книгу "Евреи в СССР и в будущей России" – самую юдофобскую из своих работ. О ней даже говорить не хочется – во многом та еще мерзость. Правда, он тогда не пытался ее опубликовать, полагая еще не вполне завершенной. Однако, если не судьба ему к ней прикоснуться, просил напечатать "в этом виде и считать мои взгляды на вопрос именно такими". В 2000 г. сочинение опубликовали без ведома автора. Но Солженицын отказался признавать его своим, говорил о "хулиганской выходке психически больного человека". А ведь как присущ ему морализаторский пафос: "Никогда я не признавал ни за кем права на сокрытие того, что было". Сомнений в его авторстве быть не может. Легко сравнить с вышедшими позднее "Двести лет вместе": тот же стиль, многие мысли и фразы такие же.

Солженицын – это не вариант политического антисемитизма, когда политику безразлична национальность угнетаемых, но он играет на предрассудках толпы, разжигая в ней еще большую юдофобию. Нет, у Солженицына устоявшийся биологический антисемитизм. Хотя, конечно, не погромщик, не нацист. Можно назвать его таким себе умеренным антисемитом с внутренними границами.

"Двести лет вместе" – попытка писателя на исходе жизни ("а напоследок я скажу") объемно затронуть сильно зудящую у него еврейскую тему, но и уменьшить свой ранее проявленный градус юдофобства – то ли только показные реверансы, чтобы не замарать неминуемой критикой свою "Нобелевку", то ли действительно явить "городу и миру" эволюцию представлений, войти в историю не прожженным антисемитом, а объективным исследователем, стоящим над крайностями баталий.

Что-то из объективности получилось. Скажем, можно отметить признание им огромной неоднородности евреев: "…именно о евреях… выносить общенациональные суждения наиболее затруднительно. Вероятно, нет на Земле нации более дифференцированной, более разбросной по характерам и типам. Редко какой народ являет собой такой богатый спектр типов, характеров и мнений, от светлейших умов человечества до темных дельцов. И какое бы правило вы ни составили о евреях… тотчас же вам справедливо представят самые яркие и убедительные исключения из того". Собственно, такое признание опровергает идею Солженицына о покаянии народов. Одной фразой о разнообразии евреев можно было бы и ограничиться, и не писать сотни страниц тенденциозного "исследования".

На самом деле ни о какой нации нельзя говорить однотонно. Покаяние народов может быть применимо при соответствующих составляющих только для политических наций. Например, уместно говорить о покаянии всего советского народа за мрачные страницы советской истории, но не делить его при этом на отдельные этносы с требованием их какого-то отдельного покаяния. И не забывать, что были в СССР и положительные вещи, что Солженицын, стремясь показать вину евреев, старался не замечать.

Еще один позитивный аспект – преимущественно доброжелательные отзывы об Израиле, осуждение советских кампаний против сионизма. В этом его разногласия с советским антисемитизмом. Объясняется просто: Солженицын был бы рад, если бы все евреи из России уехали в Израиль или в другие страны.

"200 лет вместе" – явный шаг вперед по сравнению с его первой версией "русско-еврейской истории" от 1968 г. Но шаг явно недостаточный для отображения сложнейшей темы. Во многом Солженицын так и не смог усмирить укорененные в душе антисемитские эмоции. В первых рядах обвиняемых – евреи. Книга выглядит как пресловутое "дело врачей" – направлена-то против евреев, но приправлена и русскими, для фона. И с фактами писатель нередко не дружит. Например, порой зачисляет по фамилиям в евреи немцев, поляков, латышей. Вот немало обвинительных строк он посвятил большевику, наркому А. Шлихтеру, а тот и не еврей вовсе. Рука может устать перечислять банальные противоречия и классические двойные стандарты.

"Мы" – у Солженицына – это русские. А евреи – это "они". "Свои" и "чужие". Народ и евреи. В этом, собственно, квинтэссенция солженицынских русско-еврейских взаимоотношений. 

Источник: "Еврейская панорама"