Эдуард Бормашенко: О Тшуве

 

Эдуард Бормашенко

О Тшуве

«Мы не в силах изменить прошлого, но это

единственное, что отличает его от настоящего».

Рав Адин Штейнзальц

Еврейское слово «тшува» не вполне адекватно переводится на русский язык существительным «раскаяние». Ущербность  перевода связана с тем, что, пасуя перед невозможностью абсолютной точности, подыскивают слово близкое «по смыслу», наиболее полно передающее смысловую нагруженность переводимого. Между тем, прямой, «лобовой», точный перевод «тшувы» - «возвращение», ведь корень шин-вав-бет и все растущие на нем словесные производные так или иначе связаны именно с  «возвратом». Невозможность адекватного перевода в данном случае вредоносна более чем когда-либо, разнося в клочья философский заряд, несомый «тшувой».

Тшува-возвращение направлена в прошлое, вернуться можно лишь назад. Ивритское слово указывает на работу памяти, которую нам предстоит провести, реконструируя и переосмысливая прошлое, прожитое. Тысячи нитей, идут к нам из прошлого, сплетаясь в узле настоящего и развиваясь в будущее. Прошлое нам не подвластно, а будущее от нас скрыто. Но будущее загадочным образом прорастает из прошлого. Феномен памяти, позволяя рыться в прошлом, переосмысливая и перелопачивая ушедшее, дает возможность  формировать будущее. «Тшува» всегда в настоящем, она здесь и сейчас, нет вчерашней тшувы, и нет тшувы завтрашней; недаром мудрецы, благословенна их память, говорили: соверши тшуву сегодня, ибо «завтра» может и не быть (Вавилонский Талмуд, Шабат, 153А). Парадоксальность усилия, именуемого «тшувой», и состоит в том, что реализуемая сегодня и устремленная во вчера, «тшува» вылепливает мое «завтра».  

 Рав Штейнзальц обращает внимание на то, что в иврите ле-фанай – передо мной, одновременно означает и в моем прошлом. Воистину «язык -  дом бытия» (М. Хайдеггер). Тшува находится в нетривиальной но не расторжимой связи с феноменом свободы, над которым тысячелетиями тщетно бьется человеческий разум. Совершая «тшуву», я в состоянии оборвать нить, тянущуюся ко мне из прошлого или завязать новый узел. Свобода – это искусство плести ткань жизни, под руками же у меня лишь только материал, доставляемый прошлым. Парадоксальным образом свобода выявляется в нашей способности управляться с нашим прошлым, а вовсе не с будущим.

Но опора свободы на «тшуву» еще более фундаментальна, чем это нами уже прояснено. Тшува, приклонена к прошлому, а в прошлом владычествует память. «Тшува», замкнута на возможности нашей памяти, сознательной памяти, работа же нашего сознания - спонтанна. Нельзя, напрягшись, по заказу, влюбиться, подумать и далеко не всегда удается по приказу вспомнить. Несмотря на вся наши усилия, память зачастую  выбрасывает в сознание, то что ей, памяти, приглянулось, а не то, что нам хочется. Представление о свободе неотделимо от представления о произволе, самопроизвольности, спонтанности. Я, конечно, могу поднять сейчас правую руку, а могу и левую, реализовав свою свободу воли. Но что заставляет поднять меня именно эту руку? Если этот выбор определен чем-то кроме самопроизвольности моего сознания, например, тем что правая рука у меня болит, так тут уж не до свободы. Если бы не спонтанность сознания, мы бы и понятия не имели о свободе.

Итак, память (как и сон) проводит перед нашим разумом картины прошлого, как ей заблагорассудится. И тут мы не властны, припомните ильфпетровского монархиста Хворобьева: ему бы увидеть во сне выход царской семьи, а снятся упорно и постыло сберкнижка и заседания парткома. Какая уж тут свобода? Но здесь мы подходим к великому открытию, сделанному еврейской мыслью: нет бессмысленного прошлого. Любое, даже самое кошмарное прошлое имеют значение и смысл. Нужно только их понять, и тогда будущее выплеснется из прошлого по тому  каналу, по которому мы его направим.

Талмуд говорит: «там где стоит совершающий тшуву, недостоит стоять праведник» (Брахот 34, Б). Традиция полна историями об ужасных злодеях вроде разрушившего Иерусалим полководца Навузардана, раскаявшегося и ставшего великим праведником. Смысл этих историй состоит в том, что всякое прошлое имеет свой единственный и неотменимый смысл. Раскаяние и состоит в отыскании этого смысла.

Еврейская религиозная мысль давным-давно осознала значимость осмысленного прошлого, объявив всю еврейскую историю священной. И все-таки авторам Танаха приходилось отбирать материал. Отбор этот кажется и странным и произвольным. Священные книги еврейского народа буднично повествуют об исторических событиях, кажущихся нам сегодня малозначимыми. Сражения и войны порой опускаются, а малозанимательные детали храмого  служения обсуждаются подробно и мелочно¹.

Смысл такой селекции станет ясен, если мы поймем, что отбирается важное для духовной истории народа, а для нее перечисление полков и точные даты битв могут быть и несущественны. В тех же случаях, когда военные победы духовно значимы, они могут подняться и до статуса Праздников, как это случилось с Ханукой.

Скончавшийся недавно врач, философ и праведник, прошедший фашистские лагеря уничтожения, - Виктор Франкл, положил пристальное вглядывание в прошлое и выявление его потаенного смысла в основу своего метода лечения неврозов и депрессий. Он рассказывает о женщине, захворавшей тяжелой депрессией, после того как ей сообщили о неизлечимости и скоротечности обрушившейся на нее болезни. Пациентке была невыносима мысль о расставании с любимыми людьми: детьми, внуками. Парадоксальный (и успешный!) ход, примененный Франклом, состоял в том, что он заставил пациентку еще пристальнее вглядеться в столь дорогое ей прошлое, в своих близких и осознать всю меру любви к ним и всю тяжесть потери. Он заставил ее понять, что ее жизнь была полна смысла. Ведь если бы ей не с чем было расставаться, именно тогда ее жизнь была бы бессмысленна и пуста. Напрашивающийся и естественный вывод состоит в том, что тшува представляет собою исцеление души и в самом прямом медицинско-терапевтическом смысле слова.

Огромная значимость прошлого возлагает на меня  ответственность за мое «вчера». Нет ничего более чуждого еврейской мысли, чем хорошо нам знакомое: «не погрешишь – не покаешься». В той же мере, в какой человек ответственен за свое лицо, в той же мере он отвечает и за свое прошлое. Такой вот парадокс: всякое прошлое значимо и может быть переосмыслено, но прошлое к тому же - неотменимо, так что уж лучше с ним не шутить.        

--------------------------------------

¹См. статью рава Адина Штейнзальца «Понятие времени» в сборнике «Взгляд», Институт Изучения Иудаизма в СНГ, 2002.