Слишком много, слишком мало: креативность мудрецов расцветает при толковании запретов
Материал любезно предоставлен Tablet
Поэт и литературный критик Адам Кирш читает даф йоми — лист Талмуда в день — вместе с евреями по всему миру и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз мы узнаем о том, что манна небесная — это не только чудо пропитания и веры, но и важное подспорье при разрешении правовых конфликтов.
Первые семь глав трактата «Йома» описывают праздник Йом Кипур с позиции первосвященника, коэн гадоль, чьи церемониальные обязанности в этот день в Иерусалимском храме анализируются чрезвычайно подробно. Но уже две тысячи лет у нас нет ни первосвященника, ни Храма; даже в то время, когда составлялся Талмуд, в IV–V веках новой эры, о храмовом служении оставались лишь отдаленные и смутные воспоминания. И тем не менее сам Йом Кипур остается ключевым днем еврейского календаря, и в восьмой и последней главе трактата «Йома» мудрецы наконец переходят к тем аспектам праздника, которые релевантны по сей день.
Шесть действий, наставляет нас мишна в Йома, 73б, запрещены в Йом Кипур: «Запрещается есть и пить, мыться, умащаться маслом, носить обувь и вступать в супружеские отношения». Умащать тело маслом в древности было обычной гигиенической практикой, аналогичной мытью и купанию. Применительно к еде и питью мишна уточняет, что именно будет являться нарушением: «Виновен в нарушении тот, кто съест большую гроздь фиников… или выпьет жидкости столько, сколько заполнит полрта его». Эти меры относятся не к одному приему пищи, а к суммарному количеству, поглощенному в течение всего дня: оно не должно выходить за эти пределы.
Эта короткая мишна подробно обсуждается в Гемаре на протяжении целых семи страниц. Всегда увлекательно наблюдать, какие стратегии мудрецы Талмуда, амораи, используют при толковании законов Мишны. Их понимание того, что наиболее важно в законе, трудно предсказуемо, по крайней мере для меня. В данном случае можно ожидать, что они начнут спорить о точном значении названных мер («гроздь фиников» и «полрта»), и действительно, со временем они доходят до этого. Но сначала они обращают внимание на, казалось бы, совершенно недвусмысленное слово «запрещается».
Почему, вопрошают мудрецы, мишна говорит, что еда в Йом Кипур запрещена (асур)? Ведь это очень серьезное прегрешение, которое обрекает нарушителя на карет — самое суровое Б‑жественное наказание, а в таких случаях обычно употребляется не слово «запрещено» (асур), а слово «ответственен» (хайяв). Рабби Ила предполагает, что выбор асур вместо хайяв связан с количеством употребленной пищи или питья. В законе есть некоторая двусмысленность: любая еда или питье вроде как запрещены, но карет грозит лишь тому, кто съест больше грозди фиников. Но значит ли это, что съесть, скажем, полгрозди фиников вполне приемлемо? Или все же это грех, хотя и менее страшный, которого все равно нужно избегать? Мнения мудрецов разделились: рабби Йоханан говорит, что закон Торы запрещает есть вообще, а Реш Лакиш утверждает, что все, что меньше грозди фиников, запрещено лишь раввинистическим законом, который менее авторитетен.
Библейское основание для всех запретов Йом Кипура — это предписание из Лев., 16:29: «Смиряйте души ваши и никакого дела не делайте». Но откуда мы знаем, вопрошает Гемара, что под общими словами «смиряйте души ваши» Тора имеет в виду воздержание от еды и купания? Стараясь прояснить этот вопрос, мудрецы вновь обнаруживают крайне настороженное отношение к аскезе, свойственное мейнстримному иудаизму.
Раннее христианство, бурно развивающееся и распространяющееся в эпоху амораев, высоко ценило монахов и отшельников и рассматривало умерщвление плоти как проявление благочестия. Однако мудрецы ясно дают понять, что Йом Кипур не должен восприниматься как приглашение к радикальному аскетизму: пост — это максимальное испытание для еврея, а не минимальное. Читая Левит, мудрецы говорят: «Я мог бы подумать, что “смирять души” означает сидеть на жаре или в холодном месте» или причинять себе другие неудобства. Но это неверно: в Йом Кипур требуется просто «сидеть и ничего не делать». Далее мудрецы доказывают это, используя другие случаи употребления слова «смирять» в Торе.
В ходе этой дискуссии мудрецы цитируют стих из книги Второзакония: «Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною» (Втор., 8:3). Это достаточный повод для Гемары отклониться от обсуждения Йом Кипура и переключиться на увлекательную тему манны небесной, которой и посвящены последующие несколько страниц. Согласно Исходу, Всевышний кормил блуждающих по пустыне евреев манной, которая ежедневно выпадала на землю подобно росе. Ее нужно собирать каждый день, чтобы она не испортилась, и количество ее было ровно такое, чтобы каждый получил по порции.
Манна — одно из величайших чудес в Торе, знак Б‑жественного участия в жизни Израиля. При этом мудрецы обнаруживают некоторые несоответствия в том, как Библия рассказывает о ней. К примеру, почему во Втор., 8:16 Моисей говорит, что Б‑г кормил евреев «в пустыне манною <…> дабы смирить тебя и испытать тебя»? Скорее, манна была лекарством от испытания голодом, чем самим испытанием? Согласно рабби Ами, Тора имела в виду, что евреи страдали от тревожности, связанной с выпадением манны. Поскольку они собирали ее ежедневно, только на этот день у них не было уверенности, что на следующий день она вновь выпадет и им хватит еды. «Нельзя сравнивать, — говорит рабби Ами, — того, у кого есть хлеб в корзине, и того, у кого нет хлеба в корзине».
Рабби Аси, напротив, полагает, что смирение и испытание состояли в том, что манна всегда выглядела одинаково. Хотя вкусом она могла походить на что угодно, неизменный внешний вид мог надоедать и утомлять: «Нельзя сравнивать того, кто видит еду и ест ее, и того, кто не видит еды и ест ее». Исходя из этого принципа, что видеть свою пищу столь же важно, как ощущать ее вкус, Абайе выводит общее правило касательно трапез: «Тот, у кого есть еда, должен съедать ее обязательно в дневное время», когда ее можно рассмотреть.
Мудрецы продолжают рассуждать о вкусе, текстуре и внешнем виде манны. Исход сообщает, что манны была «бела, как семя кориандра», но на самом деле семя кориандра коричневого цвета. Мудрецы, разумеется, не могут счесть это простой ошибкой, ведь в Торе нет ничего случайного. Скорее, полагают они, фраза означает, что манна была «кругла, как семя кориандра, но бела, как жемчуг». Согласно другому объяснению, она сравнивалась с кориандром, потому что ивритское слово, обозначающее семя кориандра, «гад», похоже на слово «говорящий» (магид), а манну можно было использовать для получения ответов на важные вопросы.
Здесь проявляются выдающиеся способности мудрецов к спекулятивным построениям. Они пытаются реконструировать ситуации, в которых манна могла быть использована для решения различных правовых дилемм. Допустим, женщина овдовела и через два месяца снова вышла замуж, а затем узнала, что беременна. Как ей узнать, это ребенок от ее прежнего мужа или от нового, просто он родился недоношенным? Манна даст ответ. Поскольку каждое домохозяйство по Б‑жьей милости получало столько манны, сколько нужно было всем его членам, можно было посмотреть, у какого домохозяйства прибавилась порция манны для ребенка — у семьи прежнего мужа или у нового; тот, у кого появилась дополнительная манна, мог претендовать на ребенка.
Эта же логика могла помочь разрешить споры о владении рабами. Тот, кто собирал манну для раба, был его истинным владельцем. И этот же принцип можно было использовать, чуть более изобретательно, при решении дел о разводе. Скажем, муж и жена оспаривали условия развода: каждый утверждал, что согрешила другая сторона. Этот вопрос имел серьезные материальные последствия, поскольку согрешившая жена лишалась своего приданого. В таком случае «Моисей говорил им: утром будет суд. На следующий день, если ее омер манны будет найден в доме мужа, станет ясно, что она согрешила против него». Раз она была виновата, ее манну продолжал собирать муж, потому что он не сделал ничего, что могло бы лишить его роли законного опекуна жены. Если же манна «была найдена в доме отца ее, то ясно, что он согрешил против нее», поскольку, покинув мужа, возвращалась под опеку отца.
О мировоззрении мудрецов Талмуда красноречиво говорит то, что манна для них не просто чудо пропитания, но и чудо юриспруденции. Далее Гемара предлагает еще один виртуозное толкование, связанное с манной. Если вы регулярно устраиваете или ходите на седер, то наверняка помните ту часть Пасхальной агады, где мудрецы делают вывод, что 10 казней на самом деле были 50 казнями, или 200, изобретательно интерпретируя библейскую ссылку на пальцы и руки Б‑га. Что‑то похожее происходит и в Йома, 76а, где рабби Эльазар А‑Модай делает вывод, что «манна, выпадающая для еврейского народа, была 60 локтей в вышину», то есть где‑то 27 метров. Поначалу рабби Тарфон относится к этой выкладке скептически и говорит: «Модай, сколько еще ты будешь нанизывать слова?», то есть заниматься пустословием. Но Эльазар А‑Модай приводит доказательства для своих подсчетов. Когда во времена Ноя случился потоп, напоминает он, вода поднялась на 15 локтей над уровнем земли. Причем потоп произошел, поскольку «окна небес распахнулись». Про манну же в псалмах сообщается, что Всевышний «распахнул двери небес». А дверь, подсчитывает Эльазар, в четыре раза больше окна. Следовательно, высота манны должна была быть в четыре раза больше, чем высота воды, то есть 60 локтей.
Тут есть, конечно, очевидная проблема: Эльазар говорит о высоте воды и манны, но не учитывает площадь. 15 локтей воды по всему миру несравненно больше, чем 60 локтей манны на территории лагеря евреев в пустыне. Но буквальная точность здесь не так важна, как вдохновение. Креативность мудрецов Талмуда выражалась в таких жанрах, как комментарий или толкование, но, как показывает пример Эльазара, жанровые рамки не ограничивали ее.
Оригинальная публикация:
Комментариев нет:
Отправить комментарий