Пригожин, положивший десяток русских летчиков, разгуливает по Питеру, Гиркин, жестко осуждавший Пригожина, садится в тюрьму, Shaman, икона патриотической России, выдержан в стилистике гитлеровской Германии, ну и не говоря о Путине, ради которого весь африканский форум сдает тесты ПЦР, в то время как в десятках стран мира коронавирус больше не фисируют, а сам он, едва выйдя с подобных мероприятий, несется целоваться на улице с людьми, возможно отягощенных букетом еще и похлеще заболеваний. Сам по себе абсурд в России можно. Но говорить о нем, и тем более писать, нельзя. Тем не менее, у нас в гостях писатель книжки про абсурд Артур Соломонов, артист Анатолий Белый, правозащитник Ольга Романова и журналист Семен Новопрудский. Ведет программу "Лицом к событию" Елена Рыковцева
Видеоверсия программы
Елена Рыковцева: Абсурд – это главный герой нашей сегодняшней программы. Повод для сбора гостей, которых вы сегодня увидите, выход абсурдистского романа русскоязычного автора, но на территории Российской Федерации этот роман выйти никак не может. Начинаем разговор с личного вопроса к каждому гостю: а много ли абсурда в вашей жизни, и увеличилось ли его количество за последнее время? С нами Семен Новопрудский.
Семен Новопрудский: Да, много. И конечно, больше становится с каждым днем. Причем это больше трагический абсурд, чем трагикомический, хотя много и трагикомического. Во-первых, понятно, что те, кто живут сейчас в России, живут внутри какой-то страшной реконструкторской сказки. Мы видим, что та риторика, которую Россия излучает, она совершенно абсурдистская. Мы живем в выдуманном мире, боремся с выдуманной реальностью, у нас есть главный символ того, что называется "спецоперация", заимствованный у тех, с кем мы, кажется, боремся. Главный придворный певец этой самой "спецоперации" и пишется почему-то латиницей SHAMAN, записывает песню, которая называется "Мой бой". При довольно корректном переводе на немецкий она сильно напоминает то, что называется "Майн Кампф". Не говоря уже о наборе законов, которые есть. Например, поступила от одного из депутатов Госдумы поправка, которая запрещает юристам оказывать юридическую помощь призывникам, если они жалуются на призыв в военкомате. И таких примеров можно приводить массу.
Елена Рыковцева: Сумма увеличилась?
Семен Новопрудский: Да, сумма увеличилась, причем возникает в самых неожиданных местах, с самых неожиданных сторон.
Елена Рыковцева: С нами Ольга Романова. Я сразу приведу свой пример абсурда, который случился в четверг на африканской конференции – там появился Евгений Пригожин, фотографировался. Что вы скажете о том, что вас окружает, о чем вы думаете? Большее ли количество, меньшее этого добра вокруг вас?
Ольга Романова: Конечно, мы живем в ситуации абсурдизма. Я очень много общаюсь с людьми, которые только что приехали из России или сейчас живут в России, у нас разное восприятие того, в чем мы живем. Наверное, я бы сказала, что в России люди больше к этому привыкли, воспринимают это как само собой разумеющееся. Обманули с призывным возрастом. Конечно, а кто ожидал, что не обманут? Запретили юристам заниматься призывниками, будут брать людей с детьми-инвалидами и многодетных отцов. Все это такой трагический абсурд. Я для себя придумала игру, я иногда беру цитаты каких-то российских деятелей и меняю подпись. У меня цитата последняя перед глазами: "Надо взрывать их собственные дома и дома их родственников, искать и ликвидировать их подельников, отказываясь от пресной идеи судебного процесса над ними". Я ставлю подпись: Барак Обама. А это Медведев, два бывших президента. Ставишь другую подпись и думаешь: конечно, нет. Абсурд явление Пригожина в нашей жизни. Абсурд участие заключенных в войне. Абсурд все, что происходит каждый день. Абсурд нынешняя угроза и Лукашенко, и Путина, и Нарышкина, и Пригожина пойти на Варшаву. Это абсурд, но не нулевая вероятность. То, что это не нулевая вероятность – это тоже абсурд.
Елена Рыковцева: Книга, о которой мы сегодня говорим, это тоже абсурд, но совсем не нулевая вероятность то, о чем в ней говорится.
Ольга Романова: Практически настольная.
Елена Рыковцева: Настольная вероятная невероятность. С нами Артур Соломонов. В вашей жизни помимо того абсурда, что ваша книга не может появиться в России, как бы вы сформулировали массу абсурда в вашей жизни, если эта масса действительно увеличилась?
Артур Соломонов: Я, конечно, чувствую увеличение абсурда, увеличение бреда. Абсурд - это может быть слишком высокое слово для описания происходящего. Абсолютная непредсказуемость и полное отрицание того, что человек во власти сказал вчера – это, конечно, законы абсурдистской драматургии, когда полностью прервана связь между мгновениями, не то, что между вчера и сегодня. Поэтому российские граждане привыкли к тому, что все, что было сказано вчера, может обнулиться сегодня, все, что было сделано вчера, может быть отрицаемо. И это в общем-то абсолютное пребывание внутри абсурдистской пьесы довольной страшной. Мне кажется, российская жизнь перешла в какую-то область кровавого совершенно абсурда, кровавого цирка. Он не просто веселенький, такой странный и все-таки причудливый, все-таки обаятельный. Последнее явление абсурда в моей жизни – это было явление Пригожина, когда было совершенно ничего непонятно, против кого он, с кем он, чей он союзник, как это возможно вообще в принципе дойти до Москвы военными какими-то формированиями. Потом звонок из Беларуси, он вдруг после этого звонка говорит: мы всех взбодрили.
Елена Рыковцева: Теперь совместное выступление, Путин на трибуне этого африканского форума, Пригожин в кулуарах. Они встретились опять.
Артур Соломонов: Война идет, серьезная политическая ситуация, кризис, экономика рушится, а он говорит: мы всех взбодрили маршем на Москву. Дальше получается, что его с почетом отправляют куда-то, то ли в Африку, то ли в Беларусь, а сажают в это время того, кто был против этого мятежа, то есть Гиркина и его каких-то соратников тоже будут сажать. Разобраться в этом с помощью мозга довольно сложно, потому что мозг здесь бессилен, мозг использует все-таки логические связки, а здесь это все довольно сложно. Точно так же последнее заявление о походе на Варшаву. В этом странность ситуации, что все безумное воплощается, все самое кровавое и странное при этом становится реальным. До войны мне было очень сложно представить, что будут бомбить Киев, Харьков, разрушать Мариуполь – это тоже было из разряда совершенно странного кровавого абсурда, но он случился. Поэтому я готов ко всему. Мы не 24 февраля не могли представить, что Москва будет бомбить Киев, разрушать храмы в Одессе, но это случилось. Случиться может все, что угодно, и это есть законы абсурдистской трагикомедии, абсурдистского жанра.
Елена Рыковцева: Давайте послушаем людей на улице: им кажется, что они живут в этом мире или не кажется?
Елена Рыковцева: Теперь мы вам расскажем о том поводе, по которому мы собрались. Читки романов и пьес Артура Соломонова носят не случайный характер, они носят характер гуманитарный. Артур, мы сейчас дадим фрагмент знакомства с этими героями, вы все-таки коротко их опишите, а мы расскажем, во что они одеваются в этом фрагменте.
Артур Соломонов: Я закончил этот роман до того, как началось полномасштабное вторжение России в Украину, сдал его в одно из российских издательств, все было договорено, оговорено, мы должны были это выпускать, но война изменила всю эту ситуацию. Это фантасмагорическая история, я как раз и хотел, и думал, и чувствовал, что по-другому не получится, не было другого способа описать реальность, кроме как через совершенно фантасмагорическую, абсурдную, алогичную историю. Поэтому один из героев главных – это говорящий енот по имени Тугрик и Натан Эпельбаум, некое такое человеческое создание, существо. Они вместе проходят через все политические и социальные соблазны сегодняшнего дня, становятся то фашистами, то коммунистами, то либералами, то демократами, то патриотами. Превращения, метаморфозы их сегодняшней политической жизни и социальной, они, мне кажется, равны тому, что сейчас происходит, то есть некоей бесконечной переменчивости их внутренней сущности, то, что и является сутью абсурда, абсурдистской философии и драматургии в первую очередь.
Елена Рыковцева: Имя Натан, мы не должны прочитать ассоциацию с Натаном Дубовицким, это литературный псевдоним Владислава Суркова?
Артур Соломонов: Нет. Те, кто прочитал, с Павловским какую-то связь видят. Нет, я не планировал никакое лицо представить в каком-то сатирическом или комическом виде, преобразить, я скорее пытался отразить свои ощущения от ситуации, но не от какого-то конкретного лица, даже не от Путина, не от его команды.
Елена Рыковцева: Это же абсурд – вот Натан, вот какой-то енот, какой-то человек непонятный, из воздуха взявшийся. Почему его не издать в России, почему действительно его нельзя увидеть в российском магазине?
Ольга Романова: Я думаю, здесь очень много подводных каменей. Действительно Натан живет, как хочет, и управляет Вселенной так, как ему кажется верным. Это абсурдное управление Натаном окружающим миром, в том числе выборами, например, потому что Натана фактически нанимают проводить выборы. Мне на самом деле обидно, что Артур Соломонов отнял у меня образ. У меня не было Павловского, у меня был Щедровицкий, например. Очень многие вещи в Натане, у меня почему-то рисовался образ Щедровицкого, такого бонвивана, повелителя туч.
Елена Рыковцева: Что тут такого в этом абсурде, который автор придумал, еще и до войны? Хороший вопрос возникает у всех, кто это читал, ему не верят, что он это написал до войны.
Семен Новопрудский: Будем откровенны, советская власть и та власть, которая сейчас, вообще не сильно жаловала абсурдистов. Судьба Даниила Хармса памятна. Проблема состоит в том, что в России издавна существует монополия на бред государства. Кроме того понятно, что сейчас любые издательства будут проверять политическую позицию автора, быстро выяснится, что если автор у нас не слишком хорошо относится последней букве латинского алфавита, то это сразу некоторое табу. Когда мы читаем очередные твиты нашего главного алко-блогера, прошлого президента России, кто-то пытается думать, что он юродствует. Но беда в том, что вообще все, что произносится и делается, делается со звериной серьезностью. Он в этом смысле подрывает одну из важнейших духовных скреп, то есть весь бред, который транслируется, он транслируется со звериной серьезностью. Это идеологические и стилистические расхождения с советской властью в чистом виде. Любые попытки показывать жизнь российскую как абсурд, они будут пресекаться, потому что сейчас в моде официально, что это высокий пафос, а абсурд – это один из врагов высокого пафоса.
Елена Рыковцева: Артур, ваши герои объявляют войну всем, кому не лень, научившись в Кремле, переняв исторический опыт у кремлевских небожителей.
Елена Рыковцева: Это ли стало причиной того, что не верится, что вы писали это до войны?
Артур Соломонов: Может быть и это тоже. Там война объявляется Енотом и Натаном, поскольку он все больший и больший вес приобретает в политическом сообществе, вообще в народе, это приводит к тому, что он объявляет войну половине мира. Он говорит, что надо дойти до наших границ, Запад нам не нужен, но Восточная Европа вся – советская территория бывшая. Это, по-моему, не такая уж уникальная идея, по-моему, желание приобрести прежнее влияние в пространстве хотя бы существовало. Здесь нет ничего такого, что только Натан увидел или Енот. Но поскольку это так сильно совпало с происходящим – это именно и стало триггером для того, чтобы книга не была издана в России. По моим ощущениям, мне кажется, не только по моим, было понятно, что это миром не закончится, это не закончится переговорами, какими-то разговорами, ослаблением хватки государства.
Елена Рыковцева: То есть все-таки вы писали то, что, вы чувствовали, случится и не в абсурдной жизни, а в реальной? То есть вы все-таки описывали свой прогноз?
Артур Соломонов: Мне кажется, многие люди чувствовали, что миром это не закончится, но что такой войной, тоже мало кто чувствовал и понимал. Объявление войны Енотом и Натаном всему миру в тот момент, когда они пришли из Кремля, были милитаристами, патриотами и так далее. Потом они изменились, они все время меняются, но в тот момент это было сверхлогично. У него был момент, когда он менял одежды, он какой-то полутеатральный персонаж, то переодевался в одежды Ивана Грозного, то надевал кепку Ленина, то трубку Сталина. Он примерял на себя одежды московских правителей, и это его как-то сильно-сильно заразило. Но потом у него были другие перевоплощения. Во-первых, я благодарен австрийскому изданию, которое решилось издать на русском языке.
Елена Рыковцева: Во-первых, на русском языке, во-вторых, раньше они не издавали книг на русском языке.
Артур Соломонов: На русском – нет. Они издали однажды тоже мою книгу "Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича", но это было на трех языках, и русский был факультативный, но никогда они не издавали книг на русском. Сейчас "тамиздат" начинается – это значит, что мы проходим по всем безумным каким-то путям нашего прошлого. Я благодарен, во-первых, издателю австрийскому, а во-вторых, человеку, который помог мне с типографическими моментами, вообще с изданием - это Андрей Розенбаум, живет в Израиле, кстати. Просто очень много сил задействовано в разных моментах издательства и так далее.
Елена Рыковцева: Заразное прошлое, почему именно в России оно настолько пропитывает, почему в России от него нельзя избавиться? Герой приходит, перенимает этот ужасный, почему-то кровавый опыт, идеологию будущего формирует с помощью принятия всего этого страшного, жуткого опыта?
Семен Новопрудский: Мне не кажется, что только в России, и что вообще нельзя избавиться. Как ни грустно, то, что сейчас происходит – это мучительная стадия избавления от прошлого. У того абсурда, в котором мы живем, есть фундаментальное рациональное объяснение, даже есть примерное представление о том, к чему это может привести. Понятно, что никто не знает точно, чем кончатся конкретные события, но последствия этих событий более-менее понятны. С другой стороны страна, которая привыкла жить веками в некоторой мифологии, Москва – третий Рим, четвертого не бывает, мы истинное царство духовности, все остальные жить не умеют, мы научим. С другой стороны это жить во имя абстрактного светлого будущего с презрением к настоящему и с презрением к людям. То есть просто совершенно презрительное отношение любой власти в России на протяжении веков не менялось, даже при смене формальном общественного строя, даже после революции, власть категорически ходила по людям, продолжает это делать. Но это может измениться. Сейчас мы видим одну из очередных терминальных стадий таких изменений. В России, если что-то меняется, к великому сожалению, меняется через большие потрясения, и через большие потрясения для остального мира, а не только для нас.
Елена Рыковцева: К нашему разговору присоединяется артист Анатолий Белый. Мы знаем, что вам предстоят чтения профессиональные этой книги. Мы знаем, что гуманитарный характер носят эти чтения, потому что в фонд жителей Украины отправляются средства, полученные от этих чтений. Сейчас я хочу спросить о вашем личном восприятии абсурда в вашей жизни. Больше ли его стало вокруг вас этого самого абсурда или вы как ощущали, что вы живете в таком перевернутом немножко мире, так вы это и ощущаете?
Анатолий Белый: Вы знаете, можно назвать это и абсурдом тоже, я бы назвал это каким фантасмагорическим хорром, жанр жизни, в которой мы сейчас живем. Артур говорил о том, что нельзя было в страшных снах предвидеть, что будет так тонуть империя, так утягивать за собой тысячи жизней, и в страшном сне этого не было. Тем не менее, для меня сейчас жанр происходящего вокруг – это какой-то дурной хоррор, плохо срежиссированный, плохо воплощаемый, с дурным совершенно вкусом, тем не менее, мы в нем живем, в этом море крови, в этом абсурде тоже всего этого происходящего. Тем не менее, самое большое определение этого времени – это разочарование. Этим словом я определяю полтора года жизни своей, потому что разочарований на разных уровнях огромное количество. Одно из последних разочарований – это разочарование в международных институциях, которые ни фига не работают, как мы видим. То, что война - это выгодно, это просто циничный бизнес для очень-очень многих бенефициаров этого. Вот это, конечно, меня как человека, у меня мозги не политолога, у меня мозги не философа, я не могу на это смотреть и рассуждать об этом с холодным носом и говорить: ну что делать, человечество всегда жило в войнах, вот еще одна война. Для меня это не совсем так, совсем не так. Я человек не большого ума, у меня больше эмоции работают. Украина – это родина моя, то место, где я родился, то место, где жили и откуда вышли все мои предки. Поэтому для меня это другая история, я не могу смотреть на нее, как на телевизионную картинку.
Елена Рыковцева: Я понимаю, что вы говорите, когда вы говорите о своем разочаровании международными институтциями. Но вы считаете, они не могут, не хотят, они стараются делать, но не получается, потому что не умеют? Почему вы этот результат не видите от них тот, который хотели бы увидеть?
Анатолий Белый: Я думаю, что из того, что вы перечислили, все вместе. Где-то и не могут, где-то и не хотят что-то делать, потому что боятся, наверное. Я не знаю, я сужу со своего холмика, на котором сижу. Думаю, что здесь и выгода, и страх ядерной кнопки, которая находится в руках у сумасшедшего человека, нежелание развязывать третью мировую войну, хотя, по-честному, надо было вдарить так, чтобы уже закончить это. Но нет, этого не происходит. Это очень больно осознавать. Для меня выводом единственным из всего этого происходящего ужаса и хоррора является одно, я уже для себя этот принял, иначе можно сойти с ума, иначе можно впасть в депрессию, чтобы этого не произошло со мной, я всеми силами, с удвоенной, с утроенной силой цепляюсь за жизнь, за близких. По Станиславскому это называлось "малый круг внимания", актеры, выходящие на сцену, имеют малый круг внимания, и с него надо начать, чтобы сосредоточиться на этом, обрести органику своего существования на сцене. Чтобы обрести органику своего существования в сегодняшнем дне, я думаю о своих близких, я занимаюсь малым кругом, я занимаюсь работой. Для меня в сегодняшнем дне это не та работа, которая была раньше, это не просто где-то сняться, в чем-то сыграть, все-таки она обрела осознанный и острый смысл, я стараюсь все, что делаю сегодня в своей профессии, чтобы это не было отвлеченным каким-то. Я не хочу быть мотыльком, который бьется о фонарик или бабочкой.
Елена Рыковцева: Ольга Романова, вам слово по той теме, которую мы обсуждали с Семеном Новопрудским, – это прошлое, которое выжирает у людей способность быть современными, мыслить настоящим. Считаете ли вы, что это свойственно россиянам или все-таки не так это свойственно, как я думаю?
Ольга Романова: 7 сентября будет поставлена в Берлине в театре "Панда" его новая пьеса, она как раз об этом. На основе интервью, которое взял у реального человека Артур Соломонов, журналист, 10 лет назад, он взял интервью у пожилой немки, которой сейчас уже нет с нами. Удивительно совершенно, она, рассказывая о том, как нация сошла с ума, она была молодой девушкой, потом женщиной, довольно длительный период времени она рассказывает о своей жизни, как она верил, как ее брат младший брат верил, чудесный мальчик, он был в Гитлерюгенде, как она была очарована. Она реально упоминала Россию в 2013 году. Она говорила: "Мне кажется, у вас, у русских, происходит очень похожее на то, что происходило с нами в 30-х". Прозорливая, умная немка. Я приглашаю всех в театр "Панда" посмотреть на новую пьесу Артура Соломонова.
Артур Соломонов: "Страна заболела манией величия" - так называлось это интервью. Когда я говорил с этим человеком, это было 10 лет назад, это была совсем другая история. Она рассказывала очень подробно, очень восторженно, как ее подруга, они все жили в центре Берлина, какой-то мячик на улицу выкатился, остановилась машина, из машины вышел Гитлер, погладил ее по головке, и до сих пор эта подруга вспоминает этот момент, невзирая на все произошедшее после. Эта женщина прошла вместе с Германией весь период полной очарованности Гитлером и нацизмом, национал-социализмом и крушение. Я подумал, что из документальной истории можно сделать нечто большее. Я очень благодарен, что Оля согласилась, потому что есть правильное высказывание, есть правильный человек. Я очень рад, что Оля согласилась в этом участвовать. Здесь может быть не должен быть человек абсолютным артистом, но с явным актерским дарованием. Важно будет с помощью режиссера, конечно, сделать эту историю значительной. Я хочу сказать про читки "Сталина", которые проходят в разных городах. Там собраны медийные лица российской оппозиции и одновременно профессиональные актеры. Даже не в этом дело, а важно, что в итоге после того, как покупают люди билеты, мы послали с одной только читки четыре с половиной тонны продуктов, которые пошли семьям Херсонщины и Харьковщины. Я благодарен фонду и НКО, которые этим занимаются, они переводят все эти деньги в Украину. Такого же типа будет читка "Натана", все деньги будут посланы на приобретение гуманитарной помощи в Украину. Сейчас, мне кажется, то, что Оля говорила, - это важный момент. Мне кажется, что сейчас делать вид, что ты занимаешься искусством, порхаешь, любовь, эти все темы: мы вне политики, мы не понимаем, что происходит, нам нужно зрителей облагораживать. Это все сюр, чушь, на самом деле какое-то дурацкое алиби. Невозможно сейчас игнорировать ситуацию, в которой мы все находимся. То, что пытаются делать не только в России, даже за рубежом, многие деятели культуры, делают вид, что самое главное – мы занимаемся искусством высоким. Это немножко низко – война, трагедии людей, это слишком земная какая-то история, нам в нее погружаться не надо, нам нужно облагораживать зрителя с помощью "Ромео и Джульетты", разных других текстов. Это для меня неприемлемо совершенно. Я вообще не злобный человек, но это у меня вызывает злость, такая реакция на происходящее, что можно действительно построить какой-то домик по отношению к страшной катастрофе, которая происходит – это меня выводит из себя.
Елена Рыковцева: Анатолий, я хочу все-таки вас спросить об этой истории, которая происходит в рядах ваших коллег американских.
Елена Рыковцева: Люди выходят на эти протесты, к артистам присоединились сценаристы, студии остаются без новых работ, потому что сокращаются зарплаты, и искусственный интеллект может заменить человека, может дублировать его так, что человек не участвует, ему не нужно платить и так далее. Может ли существовать среди российских актеров такого же рода солидарность хотя бы по профсоюзным поводам? Я уже не говорю сейчас про войну и про политику. По рабочим поводам вы представляете себе ваших коллег, объединившихся на такие протесты?
Анатолий Белый: Нет. Сколько было попыток создать еще один профсоюз, гильдию защиты прав и так далее, агенты собирались что-то делать, создавать гильдию по защите прав актеров, режиссеры тоже что-то делали. Дальше, чем Союз кинематографистов, возглавляемый, не буду называть, кем, дальше этого никто никуда и не пошел. Люди искусства являются отражением, маленьким зеркалом всей страны, какие объединения? Они не могут объединяться.
ПРОГРАММУ ЦЕЛИКОМ СМОТРИТЕ НА ВИДЕО
Комментарии премодерируются, их появление на сайте может занять некоторое время.