Борис Гулько: Казаки и евреи, Гоголь и Бабель

 

                                  Фото из ФБ

Борис Гулько

Казаки и евреи, Гоголь и Бабель

Часть II. Бабель

27.7.2023

Подвиги казаков в их войне с Польшей, воспетые Гоголем в «Тарасе Бульбе», привели левобережную Украину в состав Российской империи. Поэтому национальная катастрофа России, которой стала Гражданская война 1919–25 годов, захватила эту часть Украины не меньше, чем остальные территории бескрайней империи. И. Э. Бабель служил в казачьей Первой конной армии. Жизнь в ней во время той войны стала фоном его великой книги «Конармия», состоящей из более трёх десятков небольших рассказов. За неё Бабеля в 1924 году едва не погубил командовавший Конармией Будённый. Заступился за Бабеля тогда его ментор Горький, написавший: Бабель украсил бойцов его (Будённого) изнутри и, на мой взгляд, лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев, соединив тем «Конармию» с «Тарасом Бульбой». Об «украшении конармейцев изнутри» можем судить по прочтении книги.

После казни Бабеля в 1940 году (смертный приговор подписал Сталин) российская словесность надолго лишилась этих рассказов, написанных необыкновенным, подстать гоголевскому по образности языком. Сейчас на своей полке я обнаружил постсоветское издание 1998 года, в котором были напечатаны несколько неизвестных мне рассказов, примыкающих к Конармии, скрывавшихся цензурой и после реабилитации Бабеля в 1954 году.

Поражает многообразие сил, сражавшихся на Украине в Гражданскую. За годы войны в Киеве свергли друг друга 6 украинских правительств. Удивителен путь народной армии Нестора Махно. Сперва она грабила «богачей» и банки, затем воевала против немецких и австрийских войск, против гетмана Скоропадского, потом против петлюровцев, против немецких колонистов; затем в составе Красной армии против деникинцев. После Махно воевал против белой армии под командованием Шкуро, снова с Деникиным, чем спас Москву. В 1920 году Махно предложили союз и Врангель, и красные. Махно принял предложение красных, но после победы над Врангелем красные разгромили и его армию. По ходу Махно был награждён орденом Красного знамени под №4.

Бабель в «Учении о тачанке» повествовал: «Таков Махно, сделавший тачанку осью своей таинственной и лукавой стратегии, упразднивший пехоту, артиллерию и даже конницу и взамен этих неуклюжих громад привинтивший к бричкам триста пулеметов. Таков Махно, многообразный, как природа. . . Такую армию, с растыканной по углам амуницией, Махно в один час приводит в боевое состояние; еще меньше времени требуется, чтобы демобилизовать ее».

Бойцы Махно появляются и в другом рассказе Бабеля: «У батьки нашего Махно». Мне помнится, я видел его в старом издании Конармии. В советских изданиях после реабилитации автора его не было, сейчас он появился, но не включён в Конармию.

Рассказ жутковатый. Он – о групповом изнасиловании еврейки. Казаченок Кикин на следующее утро жалуется девушке, молча стирающей бельё: Как тебя поймали, а я за голову держал, я Матвей Васильичу говорю: что же, говорю, Матвей Васильич, вот уже четвертый переменяется, а я все держу, да держу. Вы уже второй раз, Матвей Васильич, сходили. . . Это когда они тебя уже в лесок тащили, Матвей Васильич мне и говорит: сходи, Кикин, ежели желаешь. Нет, — говорю, — Матвей Васильич, не желаю я опосля Васьки ходить, всю жизнь плакаться…

Бабель писал свои рассказы с натуры. Но, при всей честности своего пера, этот сюжет он перенёс к Махно. За него и сам Горький не спас бы...

Геноцид евреев всеми воевавшими сторонами – одна из тем Конармии. Вот статистика безымянного «мужика»: Мужик заставил меня прикурить от его огонька.

— Жид всякому виноват, — сказал он, — и нашему и вашему. Их после войны самое малое количество останется. Сколько в свете жидов считается?

— Десяток миллионов, — ответил я и стал взнуздывать коня.

— Их двести тысяч останется, — вскричал мужик».

Обыденность и ужас убийства евреев в ту войну возникают уже в первом рассказе сборника: «Поздней ночью приезжаем мы в Новоград. Я нахожу беременную женщину на отведенной мне квартире и двух рыжих евреев с тонкими шеями; третий спит, укрывшись с головой и приткнувшись к стене. . . Они кладут на пол распоротую перину, и я ложусь к стенке, рядом с третьим, заснувшим евреем. Пугливая нищета смыкается над моим ложем. . . я просыпаюсь, потому что беременная женщина шарит пальцами по моему лицу.

— Пане, — говорит она мне, — вы кричите со сна и вы бросаетесь. Я постелю вам в другом углу, потому что вы толкаете моего папашу...

Она поднимает с полу худые свои ноги и круглый живот и снимает одеяло с заснувшего человека. Мертвый старик лежит там, закинувшись навзничь. Глотка его вырвана, лицо разрублено пополам, синяя кровь лежит в его бороде, как кусок свинца.

— Пане, — говорит еврейка и встряхивает перину, — поляки резали его, и он молился им: убейте меня на черном дворе, чтобы моя дочь не видела, как я умру. Но они сделали так, как им было нужно, — он кончался в этой комнате и думал обо мне... И теперь я хочу знать, — сказала вдруг женщина с ужасной силой, — я хочу знать, где еще на всей земле вы найдете такого отца, как мой отец...

Иной вопрос: отношение евреев к революции, развернувшейся в войну всех против всех. Евреи жаждали интернационала, но не такого. Это излагает старьёвщик Гедали, которого Бабель встречает в Житомире незадолго до наступления Субботы:

— "Да", кричу я революции, "да", кричу я ей, но она прячется от Гедали и высылает вперед только стрельбу...

— Она не может не стрелять, Гедали, — говорю я старику, — потому что она — революция...

— Но поляк стрелял, мой ласковый пан, потому что он — контрреволюция. Вы стреляете потому, что вы — революция. А революция — это же удовольствие. И удовольствие не любит в доме сирот. Хорошие дела делает хороший человек. Революция — это хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают. Значит, революцию делают злые люди. . .

Пане товарищ, — сказал он, вставая . . . — привезите в Житомир немножко хороших людей. Ай, в нашем городе недостача, ай, недостача! Привезите добрых людей . . . Интернационал... мы знаем, что такое Интернационал. И я хочу Интернационала добрых людей, я хочу, чтобы каждую душу взяли на учет и дали бы ей паек по первой категории. . .

Наступает суббота. Гедали — основатель несбыточного Интернационала — ушел в синагогу молиться, завершает Бабель рассказ о неосуществимой еврейской мечте.

Активнее отношение к революции сына рабби Моталэ Брацлавского Ильи, последнего принца в династии, которого Бабель видел в описанную субботу в Житомире. В рассказе «Сын рабби» Полки двенадцатой армии открыли фронт у Ковеля. В городе загремела пренебрежительная канонада победителей. . . Тифозное мужичье катило перед собой привычный горб солдатской смерти. Бабель втащил в поезд политотдела умирающего принца. Тот поведал: — Кулачье открыло фронт. Я принял сводный полк, но поздно. У меня не хватило артиллерии...

Он умер, не доезжая Ровно. Он умер, последний принц, среди стихов, филактерий и портянок. Мы похоронили его на забытой станции. И я — едва вмещающий в древнем теле бури моего воображения, — я принял последний вздох моего брата. Бесславное завершение династии хасидских цадиков.

Как и казаки Тараса Бульбы, конармейцы поражают своей звериной жестокостью. Вот письмо матери, продиктованное мне мальчиком нашей экспедиции Курдюковым. Оно не заслуживает забвения, – сообщает Бабель. После тревоги мальчика из-за оставшихся дома поросёнка и коня, идёт: Во-вторых строках сего письма спешу вам описать за папашу, что они порубали брата Федора Тимофеича Курдюкова тому назад с год времени. . . папаша начали Федю резать, говоря — шкура, красная собака, сукин сын и разно, и резали до темноты, пока брат Федор Тимофеич не кончился. Прошло время, и уже другой брат, Семен Тимофеич, убивал отца. Ничего человеческого, только классовое.

Рассказ «Их было девять» я увидел в сборнике 1998 года впервые; в постсталинском СССР его не публиковали. Главный герой рассказа – Голов, взводный командир из сормовских рабочих. Воспитанный на советской литературе, прочтя такую характеристику, захочет встать и отдать честь.

— Ты через очки смотришь на свет, — сказал он (Голов), глядя на меня с ненавистью.

— Через очки, — ответил я. — А ты как смотришь на свет, Голов?

— Я смотрю через несчастную нашу рабочую жизнь, — сказал он и отошел к пленному, держа в руках польский мундир с болтающимися рукавами.

С проблемой очков Бабеля в Конармии мы познакомились ещё в рассказе «Мой первый гусь»: — Ты из киндербальзамов, — закричал он (начдив Савицкий), смеясь, — и очки на носу. Какой паршивенький!.. Шлют вас, не спросясь, а тут режут за очки. Очки – значит грамотный, враг трудового народа.

Здесь тема иная. Автор в рассказе повторяет дважды: Девяти пленных нет в живых. Я знаю это сердцем. Конфликт повествования: делёжка добычи. Андрюшка Бурак, румяный казачок с шелковыми волосами, тот самый, который стаскивал штаны с умирающего поляка. Штаны эти были переброшены через его седло. Смеясь, Андрюшка подъехал к Голову, осторожно снял у него с руки мундир, кинул к тебе на седло поверх штанов и, легонько взмахнув плетью, отъехал от нас. Взводный опустился на колено, взял прицел и выстрелил, и промахнулся. Андрюшка вернулся и разбив Голову голову (невольный каламбур получился).

Такие вот революционеры! Тема их обсуждается в «Песне» – рассказе, начатом восхитительно: О устав РКП! Сквозь кислое тесто русских повестей ты проложил стремительные рельсы. Три холостые сердца со страстями рязанских Иисусов ты обратил в сотрудников "Красного кавалериста".

Когда номер газеты готов, к полуночи, из вагона выходил (выпускающий) Галин (с бельмом) для того, чтобы содрогнуться от укусов неразделенной любви к поездной нашей прачке Ирине. Он читает ей политграмоту, а затем мордатый Василий, повар, уводит её блох давить.

 . . . дверь в кухне свистнула и приоткрылась. Четыре ноги с толстыми пятками высунулись в прохладу, и мы увидели любящие икры Ирины и большой палец Василия с кривым и черным ногтем. . .

— Конармия, — сказал мне тогда Галин, — Конармия есть социальный фокус, производимый ЦК нашей партии. Кривая революции бросила в первый ряд казачью вольницу, пропитанную многими предрассудками, но ЦК, маневрируя, продерет их железною щеткой...

И Галин заговорил о политическом воспитании Первой Конной. Он говорил долго, глухо, с полной ясностью. Веко его билось над бельмом.

В Гражданскую войну сражались разные армии: красные, белые, зелёные; армии русских и армии украинцев. Все они были злом. 

Конармия – бесконечно печальное произведение, повествующее о крушении мечты поколений евреев о братстве с народами, среди которых мы жили, о тщетной надежде на материализацию их социалистической мечты о светлом будущем. И это рассказ о ещё одной трагедии евреев Украины, не первой и не последней.

 

 Двухтомник «Поиски смыслов». 136 избранных эссе, написанных с 2015 по 2019 годы.

$40 в США, 100 шекелей в Израиле. Е-мейл для заказа: gmgulko@gmail.com

По этому же е-мейлу можно заказать и другие книги Бориса Гулько