Недельная глава «Корах». Иерархия и политика: нескончаемая история
Это была классическая битва за власть. От уже привычных нам драм при королевских дворах, на парламентских заседаниях и в недрах министерств она отличалась лишь тем, что происходила в зоопарке Бюргерса в нидерландском Арнеме, а ее главными действующими лицами были самцы шимпанзе.
Научная работа Франса де Вааля «Политика у шимпанзе» по праву стала классикой. Автор описывает, как альфа‑самец Йерун, некоторое время господствовавший над группой, обнаружил, что ему все чаще бросает вызов молодой претендент на роль вожака — Лёйт. Лёйт был недостаточно силен, чтобы свергнуть Йеруна в одиночку, и заключил союз с Никки — таким же молодым претендентом на власть. В конце концов Лёйт добился успеха и сверг Йеруна.
Лёйт хорошо справлялся с обязанностями вожака. Умело восстанавливал мир, если члены группы ссорились. Заступался за слабых, чем снискал широкое признание. Самки чуяли, что он обладает лидерскими качествами, и всегда охотно вычесывали ему шерсть , позволяли играть с их детенышами. Подняв мятеж против Лёйта, Йерун ничего бы не выиграл. Он был уже слишком стар, чтобы снова стать альфа‑самцом. Тем не менее Йерун решил объединиться с молодым Никки. Однажды ночью они застали Лёйта врасплох и убили. Свергнутый альфа‑самец отомстил обидчику.
Читая об этом, я вспомнил историю Гилеля в «Пиркей авот» (2:6): «Он увидел плывущий по воде череп и сказал: “За то, что ты утопил, тебя утопили, а в конце утопившие тебя потонут”» .
Собственно, борьба за власть в мире шимпанзе и мире людей настолько похожа, что в 1995 году американский политик‑республиканец Ньют Гингрич, в то время спикер палаты представителей конгресса США, включил труд де Вааля в список из 25 книг, рекомендованных для прочтения молодым конгрессменам‑республиканцам .
Корах принадлежал к той же политической школе: как и вышеупомянутые шимпанзе, он словно бы учился у Макиавелли. Он усвоил три главных правила. Во‑первых, надо быть популистом. Играй на народном недовольстве и делай вид, будто встаешь на сторону народа против нынешнего лидера. «Полно вам! — сказал он Моше и Аарону. — В этой общине все святы, и среди них — Г‑сподь! Отчего же вы возноситесь над общиной Г‑спода?»
Второе правило — сплотить вокруг себя союзников. Сам Корах был левитом. Его уязвило то, что Моше поставил первосвященником своего брата Аарона. Очевидно, Корах полагал, что этот пост должен был достаться ему, поскольку он приходился Моше двоюродным братом: отец Кораха Ицар был братом Амрама, отца Моше и Аарона. Корах счел несправедливым, что одному и тому же семейству из их колена достались обе высшие руководящие должности.
Корах вряд ли мог рассчитывать на энергичную поддержку своего колена. Остальные левиты ничего не выиграли бы, если бы свергли Аарона. Так что Корах нашел союзников среди двух других групп недовольных: его поддержали потомки Реувена — Датан и Авирам, а также «двести пятьдесят человек, вождей общины, представителей собрания, людей известных». Потомки Реувена обиделись на то, что им, хотя они происходили от первенца Яакова, не досталось никаких особо важных лидерских ролей. А 250 «вождей общины», согласно истолкованию Ибн‑Эзры, были недовольны тем, что после греха с золотым тельцом лидерские роли, прежде полагавшиеся первенцам из каждого колена, были переданы одному колену — колену Леви.
В итоге мятеж был обречен на провал, поскольку у разных участников причины для недовольства были разные, а удовлетворить желания всех оказалось невозможно. Но такие разногласия никогда не становились помехой для нечестивых союзов. Люди, считающие, что их обидели, стремятся главным образом к свержению нынешнего лидера, а не к осуществлению каких‑то конструктивных планов. «Ненависть берет верх над здравомыслием», — говорили мудрецы . Ущемленная гордость, убежденность в том, что почесть должны были оказать не другому человеку, а тебе самому, — все это толкает к разрушительным и саморазрушительным поступкам вновь и вновь, столько лет, сколько существует человечество.
Третье правило: необходимо выбрать момент, когда тот, кого вы хотите свергнуть, уязвим. Рамбан отмечает: мятеж Кораха случился сразу после эпизода с лазутчиками и последовавшего за ним вердикта — решения Б‑га, что народ войдет в страну после того, как нынешнее поколение сменится следующим. Пока сыны Израиля, на что бы они ни роптали, полагали, что приближаются к цели, не было реальных шансов подбить их на мятеж. Только когда сыны Израиля поняли, что сами не доживут до перехода через Иордан, мятеж стал возможен. Людям показалось, что терять нечего.
Сравнение политической жизни людей и шимпанзе не стоит воспринимать легкомысленно. Иудаизм давно понял, что хомо сапиенс — смесь двух начал, которые в «Зоаре» названы «нефеш а‑беамит» и «нефеш а‑Элокит», животная душа и Б‑жественная душа. Человек — вовсе не бестелесное сознание. У нас есть телесные желания, причем они закодированы в генах. Современные ученые описывают три системы: «рептильный мозг», продуцирующий самые примитивные реакции по принципу «бей или беги», «обезьяний» мозг, отвечающий за социальные навыки и эмоции, умеющий чуять иерархическое положение собратьев, и, наконец, человеческий мозг (префронтальная кора головного мозга) — неторопливый, мыслящий аналитически, способный продумывать последствия альтернативных вариантов действий. Эта концепция лишь подтверждает то, что давно было известно евреям и не только евреям, например Платону и Аристотелю. Именно из конфликтов и взаимодействий этих систем складывается драма человеческой свободы.
В одной из последующих книг Франс де Вааль отмечает: «Среди шимпанзе иерархия пронизывает собой всё». Во взаимоотношениях самок это воспринимается как должное и не приводит к конфликтам. Но во взаимоотношениях самцов «власть — всегда объект захвата». За власть «необходимо бороться и цепко держаться, отражая натиск соперников». Самцы шимпанзе — «истые макиавеллисты, мастера сговора и интриги» . Напрашивается вопрос: а мы, люди, тоже такие?
Вопрос не праздный. Возможно, это даже важнейший из вопросов, если человечество намерено избежать гибели в будущем. Антропологи сходятся во мнении, что среди первых людей — в племенах охотников‑собирателей — обычно было равноправие. У каждого человека была своя роль в группе. Главные задачи состояли в том, чтобы выжить, найти пищу и спастись от хищников. Накопленного богатства не существовало в принципе. Иерархия стала доминирующей чертой людских сообществ только с развитием сельского хозяйства, городов и торговли. Обычно в таком обществе были абсолютистский правитель, правящий класс (сословие грамотных людей), а также широкие народные массы, людские ресурсы для строительства монументальных сооружений и набора в имперскую армию. Иудаизм появляется в мире как протест против такого общественного устройства.
Мы видим это в первой главе Торы, где Б‑г создает человека по Своему образу и подобию: это значит, что все мы в равной степени — частицы Б‑жественного. Почему, спрашивали мудрецы, сотворен был только один человек? «Чтобы никто не мог заявить: “Мои предки были знатнее твоих”». Этот эгалитаризм сквозит в словах Моше, обращенных к Йеошуа: «О, если бы все в народе Г‑спода были пророками, лишь бы Г‑сподь послал на них дух Свой!»
Однако, как и многие другие идеалы Торы (в том числе вегетарианство, отмена рабства и институт моногамного брака), эгалитаризм не мог возникнуть в одночасье. На это ушли сотни и тысячи лет, причем во многих отношениях мы все еще не достигли полного равноправия.
В библейском Израиле существовали две иерархические структуры. Были цари и были священники, в том числе первосвященник. Обе структуры были внедрены после кризиса: монархия — после краха правления «судей», а левитское и ааронитское священство — после греха с золотым тельцом. Существование обеих структур неминуемо привело к трениям и расколу.
Библейский Израиль просуществовал как единое царство лишь при трех поколениях царей, а затем распался на две части. Священство стало одним из главных предметов раздоров в конце периода Второго храма, что привело к дроблению на секты саддукеев, боэтусеев и других. Причины этого объясняет история Кораха. Там, где есть иерархия, будет и соперничество за роль альфа‑самца.
Может, иерархия неизбежно свойственна всем развитым цивилизациям? Маймонид, по‑видимому, отвечает: «Да, это так». Он считал монархию благим институтом, а не просто уступкой человеческой природе. Абарбанель, по‑видимому, отвечает: «Нет, это не так». Судя по некоторым местам его трудов, он был анархистом‑утопистом и полагал, что в идеальном мире никто не будет править другими людьми. Всякий из нас будет признавать над собой только верховную власть Б‑га.
Если объединить историю Кораха и рассказанную Франсом де Ваалем историю о шимпанзе, напоминающую телесериал «Карточный домик», напрашивается вывод: там, где есть иерархия, будет и борьба за роль альфа‑самца. В результате возникает то, что Томас Гоббс назвал «вечным и беспрестанным желанием все большей и большей власти, желанием, прекращающимся лишь со смертью» .
Вот почему законоучители эпохи Талмуда сосредоточили свое внимание не на иерархических венцах царской власти или священства, а на неиерархическом венце Торы, достижимом для всякого, кто хочет его обрести. Здесь соперничество ведет не к конфликту, а к умножению мудрости , само Небо, наблюдая разногласия мудрецов, говорит: «И то и другое — слова Б‑га живого» .
При жизни каждого поколения история Кораха разыгрывается вновь. Но есть противоядие: каждый день погружаться в мир, который служит ей альтернативой: в мир изучения Торы, где стремятся не к власти, а к истине и одинаково дорожат всеми — как голосами, участвующими в святой беседе.
Комментариев нет:
Отправить комментарий