Недельная глава «Хукат». Исцелить травму утраты
После смерти отца, да будет благословенна память о нем, я два года не мог прийти в себя. И до сих пор, спустя без малого двадцать лет, не вполне понимаю, почему потрясение оказалось таким сильным. Его смерть не была ни внезапной, ни безвременной. Он скончался, когда ему было далеко за восемьдесят. В последние годы жизни ему пришлось перенести пять операций, и каждая подтачивала его силы. Вдобавок, будучи раввином, я обязан совершать обряды на похоронах и утешать скорбящих. Зрелище скорби было мне не внове.
Законоучители эпохи Талмуда критиковали тех, кто скорбит слишком сильно и слишком долго . По их словам, Сам Б‑г говорит о таком человеке: «Неужели ты милосерднее, чем Я?» Маймонид постановляет: «Не нужно чрезмерно упорствовать в скорби об умершем, как сказано: “Не плачьте по умершему и не скорбите по нему” (Ирмеяу, 22:10); имеется в виду — чрезмерно; ведь так устроен мир, а тот, кто расстраивается из‑за законов природы, — глупец» . Согласно еврейскому закону, самый долгий срок оплакивания умерших — не более года, за редкими исключениями.
Но все эти знания не приносили мне облегчения. Мы не всегда властны над своими эмоциями. Да и опыт утешения других людей не готовит тебя к личному опыту утраты. Еврейский закон регулирует наружное — наши поступки и поведение, а не внутреннее — не наши чувства; когда же закон говорит о чувствах — например, в заповедях любить и не испытывать ненависти, — алаха обычно переводит это в категорию поведения, предполагая, что, как сказано в «Сефер а‑хинух», «сердце (человека) берет пример с (его) дел» .
Мне казалось, что разверзлась экзистенциальная черная дыра, и в сердцевине бытия — пустота. Из‑за этого у меня омертвели все органы чувств, я не мог ни заснуть, ни сосредоточиться, мне казалось, что жизнь течет где‑то вдали, а я вижу ее, словно телезритель, причем звук выключен и картинка на экране расплывается. В конце концов настроение у меня изменилось, но в том душевном состоянии я совершил несколько страшных — чуть ли не самых страшных в моей жизни — ошибок.
Я упоминаю здесь о подобных вещах, поскольку они проходят связующей нитью через недельную главу «Хукат». Самый поразительный эпизод, когда люди ропщут на отсутствие воды. Моше что‑то делает неправильно, и, хотя Б‑г извергает воду из скалы, Он также приговаривает Моше к почти невыносимому наказанию: «За то, что вы Мне не поверили, не явили Мою святость на глазах у сынов Израиля, вам не суждено ввести эту общину в страну, которую Я отдал вам!»
Комментаторы спорят, что именно Моше сделал неправильно. Может быть, дело в том, что он вспылил, разгневавшись на народ («Слушайте же вы, бунтари!»)? Или, может быть, он зря ударил по скале вместо того, чтобы отдать словесный приказ? Или он напрасно создал впечатление, что воду даровали людям он и Аарон, а не Б‑г («[Хотите,] мы добудем для вас воду из этой скалы?»)?
Но вот что еще загадочнее: почему в тот миг Моше потерял самоконтроль? Он не впервые сталкивался с такой проблемой, но никогда раньше не выходил из себя от гнева. В Шмот, 15, в месте, которое назвали Мара, сыны Израиля возроптали, оттого что вода не годилась для питья, она была горькой. В Шмот, 17 в месте, которое назвали Маса и Мерива, сыны Израиля возроптали на отсутствие воды. Тогда Б‑г велел Моше взять посох и ударить по скале, и из скалы потекла вода. Поэтому, когда в нашей недельной главе Б‑г говорит Моше: «Возьми посох <…> велите скале, чтобы она дала воду», то, не правда ли, вполне простительно предположить по ошибке, что Б‑г подразумевает удар посохом по скале? В прошлый раз Он сказал, что Моше должен ударить по скале. Моше ориентировался на прецедент. А если Б‑г не подразумевал, что Моше должен ударить по скале, зачем Он велел Моше взять посох?
Впрочем, последовательность событий еще более головоломная. Б‑г уже четко сказал Моше, что следует сделать. Созови народ. Отдай скале словесный приказ, и потечет вода. Это предшествовало тому, как Моше произнес гневную речь, начинавшуюся словами: «Слушайте же вы, бунтари!»
Если вы теряете самообладание перед лицом неразрешимой проблемы, вас вполне можно понять. С Моше такое случилось раньше, когда народ роптал на отсутствие мяса. Но, кажется, нелогично терять самообладание, когда Б‑г сказал тебе: «…велите скале, чтобы она дала воду. Ты добудешь для них воду из этой скалы и напоишь общину и скот». Решение уже даровано Моше. Почему же он так разгорячился из‑за проблемы?
И я понял смысл этого отрывка только после того, как потерял отца. Какое событие прямо предшествовало этому эпизоду? В первом стихе главы говорится: «Народ остановился в Кадеше. Там умерла Мирьям, и там ее похоронили». Только вслед за этим сообщается, что у народа не было воды. Древняя традиция поясняет: до того момента народ, по благословению свыше, в награду за заслуги Мирьям располагал чудесным источником воды. Когда Мирьям умерла, вода перестала течь.
Однако мне представляется, что на глубинном уровне есть связь не между смертью Мирьям и отсутствием воды, а между смертью Мирьям и эмоциональным срывом Моше. Мирьям была старшей сестрой Моше. Когда младенца Моше, положив в короб, пустили плыть по водам Нила, Мирьям наблюдала за судьбой брата. У нее хватило отваги и смекалки заговорить с дочерью фараона и предложить, чтобы та отдала Моше кормилице из евреек; так Мирьям воссоединила Моше с его родной матерью и устроила, чтобы он рос, зная, кто он и к какому народу принадлежит. Моше был обязан Мирьям своим чувством идентичности. Без Мирьям он никогда не смог бы стать для сынов Израиля «человеческим лицом» Б‑га, законодателем, освободителем и пророком. Когда Моше потерял Мирьям, он лишился не только сестры, но и живой опоры всей своей жизни.
Потеряв близкого человека, теряешь власть над эмоциями. Ловишь себя на гневе, когда ситуация требует невозмутимости. Наносишь удар, когда следует отдать словесный приказ, и произносишь какие‑то неосторожные слова, когда следует промолчать. Даже когда Б‑г говорит тебе, что делать, ты слушаешь вполуха. Слышишь слова, но они не вполне доходят до разума.
Маймонид ставит вопрос, почему Яаков, пророк, не знал, что его сын Йосеф остался в живых. И сам отвечает: потому что Яаков скорбел, а когда мы в таком состоянии, Шхина в нас не входит . В тот миг у скалы Моше был не столько пророком, сколько человеком, только что потерявшим сестру. Он был безутешен и не контролировал себя. Он был величайшим из пророков. Но также он был человеком — и в тот миг человеческое в нем взыграло как никогда.
Наша недельная глава рассказывает о бренности жизни. В том‑то и суть: Б‑г вечен, а мы эфемерны. Как мы говорим, произнося молитву «Унтанэ токеф» на Рош а‑Шана и Йом Кипур, мы — «хрупкий сосуд, трава засыхающая, цветок увядающий, тень преходящая, облако исчезающее, дуновение ветра». Мы — прах и возвращаемся в прах, но Б‑г есть жизнь вечная.
С одной стороны, история о Моше у скалы — повесть о грехе и наказании: «За то, что вы Мне не поверили, не явили Мою святость на глазах у сынов Израиля, вам не суждено ввести эту общину в страну, которую Я отдал вам!»
Пусть мы не уверены, в чем конкретно заключался грех и почему он заслуживал столь суровой кары, но нам ясно, к какой сфере жизни эта история относится.
Тем не менее мне представляется, что здесь, как и во многих других местах Торы, за одной историей скрывается другая, причем совершенно иная.
«Хукат» повествует о смерти, утратах и скорби. Мирьям умирает. Аарону и Моше объявляют, что они не доживут до прихода в Землю обетованную. Аарон умирает, и народ оплакивает его тридцать дней. Два брата и сестра вместе были наилучшей «командой лидеров» за всю историю еврейского народа: Моше — самый выдающийся пророк, Аарон — первый в истории первосвященник, а Мирьям — возможно, величайшая из них троих . Наша недельная глава доводит до нас мысль, что у всякого из нас есть свой Иордан, которого он не перейдет, своя земля обетованная, куда он не войдет. «Не тебе предстоит завершить работу» . Даже величайшие люди смертны.
Вот почему наша недельная глава начинается с описания обряда с рыжей коровой: ее пеплом, предварительно смешав его с пеплом кедрового дерева, иссопа и темно‑красной шерстяной нити и растворив все это в «живой воде» , кропят тех, кто прикасался к покойнику, дабы они могли входить в Святилище.
Это один из абсолютно основополагающих принципов иудаизма. Смерть оскверняет. Почти во всех религиях на протяжении всей истории человечества оказывалось, что жизнь после смерти более реальна, чем жизнь в прямом смысле слова. «В загробном мире живут боги», — полагали египтяне. «В загробном мире живут наши предки», — полагали древние греки и римляне, а также многие первобытные племена. «Там человек находит справедливость», — полагают христиане. «Там человек находит рай», — полагают мусульмане.
Жизнь после смерти и воскресение мертвых — фундаментальные принципы еврейской веры, но Танах о них подчеркнуто умалчивает. Танах сосредоточивается на обретении Б‑га в этой жизни, на этой планете, невзирая на то что мы смертны. «Мертвые не воздают хвалу Б‑гу» , — говорится в Теилим. Б‑га следует обрести в жизни в прямом смысле слова, в жизни со всеми ее бедствиями и опасностями, утратами и скорбью. Пусть мы лишь «прах и пепел», как сказал Авраам, но жизнь в прямом смысле слова — это неиссякающий поток, «живая вода», то есть вода проточная: именно это символизирует обряд с рыжей коровой.
Тора очень тонко соединяет закон и повествование — закон предшествует повествованию, потому что Б‑г дает лекарство прежде болезни . Мирьям умирает. Моше и Аарон охвачены горем. Моше на миг теряет власть над своими эмоциями, и тогда он и Аарон получают напоминание, что они тоже смертны и не доживут до входа народа в страну. Но, говоря словами Маймонида, «так устроен мир». Мы — души в телесной оболочке. Мы — существа из плоти и крови. Мы стареем. Теряем близких. Изо всех сил стараемся сохранять наружное самообладание, но сердца наши плачут.
И все же жизнь продолжается, и дело, начатое нами, продолжат другие.
Те, кого мы любили и потеряли, продолжают жить в наших сердцах, как и мы продолжим жить в сердцах тех, кого любим. Ибо любовь сильна, как смерть , а сотворенное нами добро бессмертно .
Комментариев нет:
Отправить комментарий