вторник, 6 июня 2023 г.

Выставка писем британских евреев показывает, как разворачивался Холокост

 

Выставка писем британских евреев показывает, как разворачивался Холокост

Подготовил Семен Чарный 5 июня 2023
Поделиться92
 
Твитнуть
 
Поделиться

Когда мать Деборы Яффе 15 лет назад умерла, дочь обнаружила в подвале ее дома две заплесневелые папки с надписями готическим немецким шрифтом, содержащие 200 писем, сообщает журналист The Times of Israel Роберт Филпот.

Написанные отцом Деборы, на его любимой пишущей машинке Continental, в сентябре 1939 года, письма были адресованы членам семьи, бежавшим из нацистской Германии, а также тем, кто еще не выбрался.

Фридель Яффе на рабочем месте в берлинском офисе фирмы «Адлер и Оппенгеймер», 1936 год

Несмотря на то, что Яффе лишь поверхностно понимала немецкий язык, она сразу же ощутила значение своей находки: в конечном счете содержимое папок открыло гораздо больше об истории семьи, чем она знала прежде.

Несколько сохраненных и переведенных писем Яффе представлены на выставке «Письма о Холокосте» в лондонской Библиотеке Холокоста Винера. Выставка продлится до 16 июня.

Душераздирающими свидетельствами, отчаянными призывами о помощи, полными мрачных предчувствий надвигающейся катастрофы, выставка подчеркивает важность переписки как самой ранней формы знания о Холокосте.

В письмах подробно рассказано о суровых ограничениях и правилах, наложенных на еврейские общины оккупированной нацистами Европы, в случае если они пытались общаться с друзьями и членами семей.

И это показывает важность писем для потомков выживших и для тех, кто погиб, но также дает и более широкое понимание Холокоста общественностью.

«Письма — это места, где «производилось» знание, а также свидетельство этого знания, — поясняет выставка. — Преследуемые евреи писали своим семьям и друзьям, чтобы поделиться практическими знаниями об угрозах, с которыми столкнулись. Они накопили уже значительное понимание Холокоста, и оно побуждало их действовать безотлагательно, нередко от чужого имени».

Экспонат выставки

Материалы, представленные на выставке, демонстрируют живые, разнообразные и парадоксальные эмоции в письмах о Холокосте.

Внезапное получение весточки от друзей и родственников, о которых ничего не было слышно неделями или месяцами, могло произвести «успокаивающий и восстанавливающий» эффект. Некоторые корреспонденты называют их «спасительными».

«Ваша долгожданная открытка наполнила наши сердца радостью. Ты спас нас, потому что чего бы стоила наша жизнь без тебя?» — отвечал Бернард Рехник своему сыну Михалу. Выживший в Маутхаузене Ганс Маршалек заявлял: «Письма из дома были «строительными блоками» надежды и незаменимого стимула не сдаваться».

В то же время отсутствие писем — или тревожные, страшные и ужасные новости, которые они приносили, — могло вызывать самые сильные эмоции.

«Последнее письмо от моей матери из Равенсбрюка датировано декабрем 1944 года, — вспоминал Рольф Краловиц. — В последующие месяцы я с нетерпением ждал новостей от нее. Но ничего. Также и от моей сестры: ничего. Также и от моего отца: ничего. Напрасно я ждал сигнала о жизни. Мертвые не пишут».

В Европе военного времени была строгая цензура и жесткое, часто меняющееся почтовое регулирование. В конце сентября 1939 года нацисты ввели запрет на переписку между Германией и вражескими странами. Несмотря на введение цензуры, британское правительство приняло более мягкий подход, позволив семьям поддерживать связи с родственниками в Германии и в оккупированных странах посредством службы «тайной почты» Томаса Кука, через нейтральный Лиссабон.

Для узников концлагерей существовал целый ряд дополнительных правил. Заключенные могли отправлять почту только зарегистрированным родственникам и только в «дни для писем». Письмо (в котором запрещено было говорить об условиях труда, политике или жизни в лагере) должно было быть написано на немецком языке и прочитано блок-фюрером и цензурой. Заключенные часто пытались применять какой-либо код — или использовать неофициальные и незаконные каналы, — чтобы обойти ограничения. Конечно, всегда при этом присутствовал страх наказания за нарушение правил. Заключенным не разрешалось хранить корреспонденцию из дома: разрешалось хранить только самое последнее письмо, которое они получили.

Экспонат выставки

Нацисты также пытались использовать переписку для распространения ложных новостей. Так, операция «Почта» летом 1942 года была направлена на распространение ложной информации о лагерях: заключенные должны были сообщить, что они в добром здравии и их «переселение» прошло благополучно, — и таким путем выявить адреса евреев на оккупированных территориях. 

Бюрократия Третьего рейха также добросовестно, но непрозрачно регистрировала отъезд депортированных на Восток. На корреспонденции, отправленной на домашние адреса тех, кого отправили в лагеря, стоял штамп: «Убыл без оставления адреса для пересылки».

Как показывает выставка, хотя еврейские корреспонденты еще не использовали термин Холокост, — впервые он был употреблен в связи с убийством европейских евреев газетой New York Times в 1943 году, — их эвфемизмы точно улавливали и интерпретировали те слухи и неофициальные новости, которые они сообщали друг другу.

«Спасите моих родителей, пока не началась война», — пророчески писал один из них в мае 1939 года. Германия «скатывается к какой-то катастрофе», предупреждал другой в январе 1940-го. К концу 1941-го и началу 1942 годов в письмах начинают появляться такие фразы, как «немецкие условия», «новая эра» и «судьба наших друзей в лагерях». А с 1942 года в письмах регулярно фигурирует «Польша». Хотя подробности массового геноцида еще не были широко известны, перевозка и отсутствие писем от депортированных на Восток наводили на мысли о чем-то ужасном.

«Если мы отправимся в Польшу, мы можем быть уверены, что жизни придет конец», — писала Гертруда Хаммерштейн своей дочери и зятю из Берлина в октябре 1942 года.

 

Чтение между строк

Показателен уровень знаний современников о том ужасе, которым делятся в своих письмах авторы.

Открытка Фриды Мотульски из Берлина, адресованная ее другу Хьюго Цвилленбергу, немецко-еврейскому эмигранту в Голландии, показывает хорошее понимание происходящей Катастрофы в марте 1942 года. Фрида считала, что непредсказуемые места назначения и дальнейшие судьбы депортированных указывают на то, что происходящее очень динамично и агрессивно.

Отметив, что «мы все здоровы» и «на данный момент все как прежде», она продолжает: «Мы не можем расслабляться. Каждый день приносит новые волнения, тем более что в эти дни опять уходят разные транспорты, и опять-таки мы знаем людей на каждом». Она отмечает: «Мы не можем не задаться вопросом, когда же наступит наша очередь».

Отсутствие новостей от семьи и друзей «ужасно нас беспокоит», писала Мотульски, — хотя, когда письма все-таки приходили, она научилась читать между строк и относиться к ним с подозрением. «Последняя открытка от Эрны, которая всегда писала регулярно, звучала так странно», — сообщает она, связывая это со слухами о том, что жителей гетто Пяски, куда увезли ее племянницу, вот-вот «переселят», возможно на Украину.

Последнее сообщение от Марии и Максимилиана Вортман, написанное с железнодорожного пути в Варшавском гетто перед их неизбежным путешествием в Треблинку, показывает, как напуганные родители обращаются к дальнему родственнику с просьбой о помощи. «Людвик, пожалуйста, сделай, что можешь, — пишут они. — Если возврата для нас нет, позаботься о Дзюне. Вы единственные, кто остался», заключает записка. В отдельной записке для их дочери они просят ее быть «смелой и справляться», а также сообщают, где спрятаны еда и деньги, зашифрованные как «масло в шкафу».

Но письма о Холокосте — это не просто слова. Это «объекты, которые содержат слои значений помимо сообщений, которые несут», отмечается в аннотации к выставке. 

Дебора Яффе на выставке в Лондоне, февраль 2023

«Их маркировка, состояние, шрифт, плотность бумаги, текстура и другие физические характеристики указывают на информацию, выходящую за рамки содержания». Пятна на одном письме и следы горения на другом говорят о многом…

Роль евреев-эмигрантов — «хранителей ранних знаний о Холокосте», словами участников выставки, — была особенно важна в смысле оказания помощи близким, оставшимся под гнетом нацистов. До войны они писали семейные новости и отправляли продуктовые посылки и предметы быта. После 1939 года письма эмигрантов сочетали в себе отчаянные, неистовые усилия по вывозу семьи и друзей из гитлеровской Европы с признанием того, что, какие бы неудобства они ни испытывали в настоящее время, им еще повезло.

Например, в апреле 1939 года Йозеф Хайльброннер рассказал своему другу Морицу Альтштадту из Лондона о своем аресте и заключении в Бухенвальд после «Хрустальной ночи». Получив временное разрешение на работу в Палестине, он был освобожден из лагеря через 10 дней. О своем новом доме он писал так: «Жизнь здесь нелегка, но человек принимает все охотно, потому что, наконец, снова может дышать свободно».

И, конечно, пока они были в состоянии, находившиеся в лагерях пытались уговорить свои семьи уехать. В письме из концлагеря Лихтенбург в конце декабря 1938 года Хедвиг Лейбетседер заявляла своей семье: «Я знаю, что однажды жизнь придет снова. Я готова. Я люблю вас, целую и обнимаю. Оставайтесь смелыми и здоровыми». Заканчивает она двумя простыми, но выразительными командами: «Эмигрируйте. И пишите».

 

Жизнь, раскрытая в полной мере

Одним из таких эмигрантов и был Фридель Яффе, молодой ученик клерка, работавший в берлинском офисе фирмы «Адлер и Оппенгеймер». Ему удалось бежать в Великобританию в начале 1939 года благодаря решению компании открыть завод в Ланкашире, на северо-западе Англии.

Его дочь считала, что знает его историю, пока не обнаружила письма отца спустя 70 лет после его прибытия в Великобританию.

«Я выросла, думая, что мне повезло, потому что отец рассказывал мне, как все произошло, —  говорит она. — А я знала людей, чьи родители не рассказывали им о прошлом. Поэтому я думала, что мне повезло».

Но, продолжает Яффе, «то, что мне рассказали, как я теперь понимаю, было официальной версией. Он придумал официальную версию и никогда не отклонялся от нее».

Тайник с письмами, телеграммами, билетами на поезд, эмиграционными документами и заявлениями, по мнению Яффе, мог быть оставлен ей намеренно. Содержимое тайника раскрывало гораздо больше, чем тщательно продуманная история, которой Фридель делился со своей дочерью.

«Я думаю, это связано с серьезной травмой, — говорит она. — Вы для себя разделяете это на части, потому что есть определенные области, с которыми вы буквально не можете внутренне контактировать, и вы не говорите о них».

Эта травма раскрывается в письмах. «В письмах рассказывается душераздирающая история молодого человека, пытающегося сбежать: куда-то добраться, работать, иметь будущее и выучить английский язык, — объясняет Яффе. — Есть ложные надежды, лишение свободы и забота о семье, особенно о родителях Абрахаме и Еве, живших в Кастроп-Раукселе».

Было о чем беспокоиться. Абрахама арестовали вскоре после «Хрустальной ночи» и отправили на шесть недель в Заксенхаузен. Несколько дней спустя Фридель зашифрованно поделился этой новостью со своим братом, который эмигрировал. Спрятал новость в безобидном абзаце: «Здесь за это время ничего не изменилось. Дорогого папы сейчас нет дома». Из Лондона Ирма, сестра Фриделя, использовала аналогичный код, чтобы убедить брата позаботиться о себе: «Так легко было что-то поймать в эту осеннюю погоду», — предположила она.

 

Письмо Евы Яффе Сестре Розе Далербрух, 1942 год

Но в папках отца также обнаружилось то, что Яффе называет «письмами пропавших без вести»: переписка семьи и друзей, которые не выжили и о которых она никогда не слышала.

В письме Фриделя к родителям от мая 1938 года говорилось о сообщении, которое он получил от «дяди Макса», брата Евы, — очевидно, он работал над планами эмиграции для всей семьи. «Он проснулся слишком поздно», — опасался Фридель.

Чуть более шести месяцев спустя Макс Рорхеймер написал родителям Фриделя, радуясь, что Абрахам освобожден и что у него и Евы есть документы, позволяющие им покинуть страну. Макс надеялся, что они смогут встретиться до отъезда Абрахама и Евы в Англию. Он написал о своих собственных — в итоге сорванных — попытках побега: «У нас есть гарантии для США, но нас много».

Абрахам и Ева прибыли в Британию вслед за сыном, но их родственникам — брату Евы Максу и его жене Кларе, а также ее сестре Розе Далербрух, мужу Розы Адольфу и их дочери Бетти — повезло куда меньше.

В коротком письме от июня 1942 года, полученном через Красный Крест, вероятно, последнем письме Евы сестре, говорится: «Как поживаете, Адольф и Роза? А Макс и Клара? У нас все хорошо, дети тоже. Ирма выйдет замуж в июле». 

Ответ Розы намекает на депортацию Макса и Клары: «У нас все хорошо. У Макса, Клары и Бетти разные адреса. Новый адрес неизвестен. Много поздравлений со свадьбой».

Яффе не жалеет о своем «путешествии», полном открытий, с участием переводчиков, с поисками в архивах и болезненными откровениями.

«То, что я узнала обо всем этом, очень помогло мне, потому что все произошедшее было ужасающей пустотой, и теперь я об этом знаю», — говорит она.

Примечательно, что в лондонском офисе организации «Всемирная еврейская помощь» Яффе обнаружила, что ее дедушка зарегистрировал свое прибытие в Великобританию вместе с прибытием сына и его жены. В архиве также оказались пустые карточки с именами Макса, Клары, Адольфа и Бетти, которых Абрахам зарегистрировал в надежде, что они вскоре приедут.

В папках отца Яффе нашла коричневый конверт. Надписанный его характерным острым почерком, он содержал послевоенную переписку Абрахама с Военной организацией британского Красного Креста, Орденом Святого Иоанна, Комитетом по делам еврейских беженцев и бюро розыска Всемирного еврейского конгресса в поисках новостей о членах семьи.

«Кратко и безжалостно они раскрывают имена этих родственников и их судьбы», — говорит Яффе. На лицевой стороне конверта Абрахам просто написал: «Убиты немцами при правительстве монстра Гитлера».

Комментариев нет:

Отправить комментарий