Почему противники судебной реформы в Израиле являются истинной угрозой демократии в стране

 

Кеннет Левин

Почему противники судебной реформы в Израиле являются истинной угрозой демократии в стране

Почему противники судебной реформы в Израиле являются истинной угрозой демократии в стране "Если решения правительства по важнейшим вопросам, влияющим на жизнь каждого из нас, подлежат утверждению Верховным судом, то народ более не сможет управлять своим государством…”

Авраам Линкольн

Моше Ландау был председателем Верховного суда в Израиле с 1980 по 1982 годы. В 2000 году он писал о стремлении своего преемника Аарона Барака расширить объем полномочий суда:

“Мне представляется, что… Барак не готов смириться с той ролью, которая отведена суду в системе управления страной.… [Поэтому он пытается] привнести [во все сферы жизни Израиля] определенные моральные ценности, которые он считает нужными. А это и есть судебная диктатура, которую я считаю абсолютно неприемлемой.”

Разве Израиль не был демократическим государством на протяжении всех сорока пяти лет до восхождения Барака на трон председателя Верховного суда и его манипуляций, которые в конечном итоге наделили суд неограниченной властью в стране? Неужели Ландау ошибается и его критика Барака – не более, чем попытка увековечить антидемократическое правление в стране, которое существовало ранее? Введенное Бараком верховенство судебной системы наконец-то положило конец диктатуре?

Похоже, этого мнения придерживается огромное число израильтян, которые возражают против судебной реформы. Они не просто утверждают, что она разрушит демократию (и нередко называют ее сторонников фашистами), но выходят на демонстрации по несколько раз в неделю, перекрывают дороги, закрывают въезд в аэропорт, отказываются являться на резервистские сборы, пытаются заблокировать хайфский порт, устраивают пикеты у домов политиков и создают хаос различными другими путями – и все это для того, чтобы помешать реформе.

На самом же деле, полномочия и прерогативы Верховного суда в Израиле очень слабо согласуются с идеями и принципами демократии.

Ни один суд в демократической стране не обладает неограниченной властью над всеми аспектами политической жизни без сдержек и противовесов.

Одним из факторов сдерживания во многих странах является конституция, которая определяет ограничения полномочий во всех ветвях государственной власти, включая и судебную. Как правило, ограничения судебной власти касаются только права отмены любого закона на том основании, что он противоречит конституции. Если же суд отменяет закон как неконституционный, то в качестве противодействия судебному решению конституция может быть изменена. Кроме того, в большинстве демократических стран законодательная и/или исполнительная власть принимает участие в выборе судей, что представляет собой дополнительное ограничение полномочий суда по отношению к другим ветвям власти. Суды обычно принимают к рассмотрению дела только по тем вопросам, которые имеют непосредственное отношение к истцу. Более того, они рассматривают только те дела, которые могут быть урегулированы судом, а не другой ветвью государственной власти.

После реформ Барака в Верховном суде Израиля более не существует ни одного из этих ограничений. В Израиле нет конституции. Вместо нее есть основные законы, которые на момент принятия никогда не рассматривались в качестве замены конституции и не предусматривали какой-либо механизм утверждения, отличный от любых других законов. Эти законы касаются широкого круга вопросов о базовых правах и принципах государственного устройства. Барак же, в противовес мнению тех, кто эти законы принимал, заявил, что основные законы представляют собой конституцию и означают то, что решат он и его коллеги. Более того, он объявил, что на этом основании он вправе вычеркивать любые законы, которые он по своему единоличному мнению считает противоречащими конституции. Забудьте о том, что суд должен рассматривать только дела, которые имеют непосредственное отношение к истцам и могут быть урегулированы только в судебном порядке, - он постановил, что суд вправе принимать к рассмотрению любое дело, которое он сочтет нужным. Далее – он ввел правило принятия решений на основе принципа "разумности", который никак не определен законом, но который он опять же счел нужным применить.

Этих правил и принципов придерживались абсолютно все преемники Барака на посту председателя Верховного суда.

Барак и его преемники использовали свои полномочия с четким и однозначным политическим уклоном. Это проявляется в их циркулярах для израильских юристов. В своей работе "Толкование права" (1994) Барак пишет, что в случае любых противоречий между "демократическими" и традиционными еврейскими ценностями судья должен действовать по законам "просвещенного сообщества". Далее он разъясняет:

“Метафора ‘просвещенное сообщество’ относится к определенной части населения… а именно, к его образованным и прогрессивным представителями. Что же отличает просвещенное сообщество от всех остальных?... А то, что оно представляет людей, которые придерживаются универсальных ценностей и являются частью семьи просвещенных народов.”

Даже если отставить в сторону неприкрытый снобизм и антидемократический посыл утверждения о том, что толкование законов разрешено только для определенной части населения, следует подчеркнуть, что Барак предлагает юристам при принятии решений исходить из интересов тех израильтян, которые исповедуют постсионистскую идеологию и мечтают лишить страну и ее институты любого еврейского содержания. Это не только противоречит Декларации независимости, определяющей Израиль как демократическое еврейское государство, но и ставит под сомнение саму идею израильской государственности, поскольку предлагает юридической системе руководствоваться общемировыми стандартами, которые пропагандируют прогрессивные и, по-видимому, просвещенные универсальные ценности.

(Совсем не удивляет, но наводит на грустные размышления тот факт, что столько израильтян выходят на протесты против такого толкования израильской юриспруденции и концепции превосходства судебной системы, декларируя неприкосновенность суда – именно так, как хотел Барак. Ирония всех этих протестов состоит в том, что столь превозносимое Бараком "прогрессивное универсальное и просвещенное сообщество" представлено, в частности, академическими кругами США. Ведь именно они сегодня являются главными идеологами антисемитизма и проповедуют ненависть к евреям как к представителям белого и – соответственно – привилегированного населения, а "прогрессивное универсальное и просвещенное сообщество" приветствует верховенство расового и этнического происхождения и разделения общества по расовому и этническому признаку.)

Судебная революция Аарона Барака превратила председателя Верховного суда в самую могущественную фигуру в политической системе страны. Некоторые видят здесь главную проблему в том, что лицо, занимающее эту должность, не избирается и не назначается выбранными государственными представителями и поэтому получает неограниченные полномочия недемократическим путем. Однако, если бы эти полномочия были возложены на избранного кандидата, проблема бы не исчезла.

Явление, которое Ландау окрестил "судебной диктатурой", в немалой степени связано именно с системой выбора судей.

На протяжении первых пяти лет существования Израиля как государства судьи выбирались министром юстиции и утверждались Кнессетом. В 1953 году вместо этого была назначена избирательная комиссия, которая состояла из трех членов Верховного суда, двух представителей Израильской ассоциации адвокатов, министра юстиции, еще одного министра и двух членов Кнессета – одного от правящей коалиции и одного от оппозиции. Каждый судья должен был быть утвержден пятью членами комиссии. В 2007 году Кнессет изменил это условие и потребовал утверждения семью членами комиссии, чтобы судьи назначались по согласию всех ее избранных представителей. (Все судьи более низкого ранга тоже выбираются комиссией в таком же составе, но в этом случае достаточно утверждения простым большинством.)

Эта система позволяла Верховному суду и его председателю (который назначал в избирательную комиссию трех судей из состава Верховного суда) успешно накладывать вето на любые назначения, поскольку представители ассоциации адвокатов обычно голосовали вместе с членами Верховного суда. Это не представляло серьезной проблемы до тех пор, пока Барак не изменил правила и не создал гораздо более активистский и политически ангажированный суд – суд, обладающий огромной властью. Сегодня это проявляется в неограниченности полномочий и политических предпочтений суда. (При этом считалось, что Барак выступил в защиту группового мышления членов суда посредством контроля над процедурой их избрания, поскольку он утверждал, что необходимо поддерживать коллегиальность верховных судей.)

Введенное в 2007 году требование об утверждении судей семью членами избирательной комиссии абсолютизировало вето Верховного суда. Оно также означало, что кандидатура судьи должна быть утверждена хотя бы двумя представителями Кнессета. В случае тупиковых ситуаций, требующих заполнения вакансий в суде, можно было бы привести ряд примеров, при которых представители судей в избирательной комиссии соглашались допустить кандидата с правыми взглядами вместе с кандидатом левого крыла. Но при этом суд полностью поддерживает революцию Барака и сохраняет за собой неограниченность полномочий. Также следует отметить, что даже если двое из пятнадцати судей думают иначе, решения обычно принимаются небольшим количеством судей. Эти судьи назначаются председателем суда, и он делает все возможное для того, чтобы любое идеологически важное дело рассматривалось и решалось именно теми, кто разделяют мировоззрение и взгляды Барака.

Яркой иллюстрацией того, как суд бойкотирует и "прокатывает" на выборах кандидатов, которые думают иначе – даже если они находятся в левой части политического спектра, - является дело Рут Габизон, которая в 2005 году была назначена кандидатом на должность судьи. Габизон была известным и уважаемым профессором права в Еврейском университете, лауреатом премии Израиля и сооснователем Израильской ассоциации гражданских прав. Но она открыто критиковала судебный активизм после реформы Барака и считала, что суд присвоил себе неограниченные полномочия недемократическим путем.

Габизон выступала за принятие конституции. Но за несколько лет до назначения в Верховный суд она писала:

“… Израиль очень неоднороден. Конституционный строй в таком расколотом обществе, как у нас, должен базироваться на компромиссах и пакетной сделке, которая предусматривала бы средства сдерживания и контроля. Он должен быть утвержден в рамках отдельной процедуры, после широкого общественного обсуждения и на основе полного консенсуса. Все эти условия никак не отражены в [революции Барака]…” Далее она продолжала: “В данный момент мы является свидетелями раскола в израильском обществе. Если раньше этот процесс практически не касался суда, то сегодня это совсем не так [во всем, что относится к присвоенным судом полномочиям]. Сейчас подавляющая часть населения страны считает суд игроком на политической арене, а не нейтральной структурой, которая одинаково служит всем, независимо от мировоззрения. Даже если со стремлением политизировать назначения можно как-то бороться, то восстановить репутацию суда как защитника всего народа практически невозможно.”

Суд использовал свое право вето и не допустил Габизон в состав судей несмотря на все ее заслуги.

Сторонники действующей системы, придерживающиеся левых взглядов, утверждают, что избирательная комиссия, которая не состоит из избранных представителей, делает суд более независимым. Но на самом деле подобная система разрушает всю юридическую систему страны. Амбициозные юристы, включая и судей более низкого ранга, которые мечтают о назначении в Верховный суд, знают, что их послужной список должен соответствовать предпочтениям и взглядам бессменного суда. Далеко не каждый поддается такому давлению, но давление безусловно есть. В странах, где судьи назначаются избранными официальными лицами, - в США, например, - любой желающий попасть в Верховный суд, не знает, на каких политических предпочтениях Президента (который назначает судей) и Сената (который их утверждает) будет основываться процесс назначения в данный момент времени. В отличие от Израиля, в этих странах отсутствует любое неправомерное давление на карьеру, которое вытекает из этого знания.

Роль и метод избрания генерального прокурора в Израиле тоже являются немаловажным элементом в системе судебной диктатуры. С 2000 года назначение на эту должность основано на рекомендациях специальной комиссии. Эта комиссия состоит из пяти человек и включает отставного судью Верховного суда, бывшего министра юстиции или генерального прокурора, депутата Кнессета, представителя коллегии адвокатов и специалиста по юриспруденции, который выбирается главами юридических факультетов в стране. Как и в случае судей, генеральный прокурор назначается неизбираемыми членами комиссии, представляющими Верховный суд и другие юридические структуры.

Кроме того, в 1997 году была изменена сама роль генерального прокурора. Из простого юридического советника правительства (как в других демократических странах Запада) он превратился в гаранта верховенства закона во всех ветвях государственной власти. Как и бесконечно расширяемые полномочия Верховного суда после реформ Аарона Барака, полномочия генерального прокурора были существенно увеличены и теперь включали обязательные рекомендации правительству по юридическим вопросам и запрет на любые другие юридические консультации. В отличие от любых других западных демократий, генеральный прокурор в Израиле является представителем судебной системы. Законодательная и исполнительная власть не имеют права на независимых юридических представителей, а все ветви исполнительной власти должны неукоснительно выполнять рекомендации заместителей генерального прокурора и не обращаться к независимым юридическим советникам. Один из израильских специалистов по юриспруденции отмечает: 

“Насколько мне известно, этого больше нигде нет. Юридическая ситуация в Израиле – не мнение меньшинства, а мнение одного человека. И я вижу не просто разногласия, а огромную пропасть между нею и ситуацией в любой другой стране с похожими условиями.”

Несмотря на все разговоры противников реформы о конце израильской демократии, многие из них признают, что неограниченные полномочия и прерогативы суда никак не совместимы с демократической системой правления – даже если забыть о судебном активизме. Но поскольку использование судом своих полномочий вполне отвечает их политическим взглядам, они считают судебную диктатуру в стране положительным явлением и предпочитают ее демократически избранному правому правительству.

Игнорируя реальность, в которой нынешняя ситуация представляет собой судебную диктатуру, противники реформы утверждают, что в результате реформ в стране будет введена парламентская диктатура. При этом они ссылаются на одно из предложений, согласно которому простое большинство депутатов Кнессета может отменить решение Верховного суда в отношении правомерности утвержденного Кнессетом закона. Целью реформы, конечно же, не является замена неограниченной судебной власти неограниченной законодательной. Но правительство продемонстрировало желание достичь компромисса по этому предложению, а оппозиция отказалась его даже обсуждать. (Здесь следует отметить, что в ряде других демократических стран, включая Великобританию, парламент полностью независим, и суды не вправе отменять принятые им законы. Суд должен интерпретировать их, а не выносить решения об их законности.)

Оппозиция не раз напоминала, что с тех пор, как Верховный суд позволил себе аннулировать законы, он фактически отменил всего двадцать из них. При этом она подчеркивает, что опасения правительства в этой связи сильно преувеличены. Отмена законов сама по себе не так уж важна, а вот лицемерность утверждения "всего только двадцать" очень сильно настораживает. Фактически, после получения столь широких полномочий генеральный прокурор ввел практику информирования депутатов о том, что тот или иной закон, который они собираются принять, является "незаконным". Тем самым он угрожал депутатам, которые не откажутся от принятия этого закона, возможными судебными исками. Поэтому более ста законов так и не были приняты.

В любом случае – в особенности с учетом желания правительства обсудить предлагаемые реформы и достичь компромисса по определенным вопросам – почему оппозиция упорно отказывается от переговоров? Она утверждает, что правительство спешит с принятием реформ и намеренно отвергает всякую возможность переговоров и компромиссов. Но даже если вы не верите правительству, почему бы не убедиться в этом на деле? Настойчивая риторика политической оппозиции, направленная против судебной реформы, еще более удивительна в свете того факта, что в прошлом ее лидеры неоднократно высказывались в отношении основных проблем с Верховным судом, которые эта реформа и призвана решить. Можно было бы предположить, что это совпадение взглядов способствует переговорам и компромиссам гораздо больше, чем упрямый отказ и экстремистская риторика. Например, еще в 2016 году Яир Лапид заявил следующее:

"Я протестовал и протестую против судебного активизма, введенного Аароном Бараком. Я не считаю, что любые вопросы пригодны для рассмотрения в суде. Я также не согласен с тем, что Верховный суд считает себя вправе вносить изменения по фундаментальным вопросам, исходя из так называемой ‘теории разумности’. Это аморфное и совершенно субъективное определение, которое Кнессет никогда не вносил в свод законов. И мне представляется неправильным то, что одна ветвь государственной власти ставит себя выше всех остальных, нарушая тем самым принцип разделения власти – краегоульный камень демократии."

Лапид делал подобные заявления и впоследствии.

И тем не менее, сегодня Лапид и другие депутаты от оппозиции настаивают на том, что они будут обсуждать детали судебной реформы только при условии, что правительство заморозит ее на шестьдесят дней. При этом они не предлагают ни одного приемлемого компромисса. Требование отсрочки на несколько месяцев свидетельствует вовсе не о заинтересованности в переговорах. Оппозиция просто надеется, что за эти месяцы правительство падет.

В чем же истинная причина столь сильной ненависти – в особенности с учетом широкого консенсуса в отношении необходимости реформ? Для чего поощрять хаос на улицах и дорогах и разговоры о гражданской войне; полностью парализовывать жизнь в стране; называть премьер-министра Гитлером, а президента, который призывает к переговорам, Чемберленом (по словам бывшего премьера); угрожать убийством премьер-министра и его окружения; отказываться от воинского долга и ставить под угрозу будущее государства?

Дело в том, что левая элита в стране воспринимает свое поражение на выборах не просто как часть политической борьбы и демократического строя, а в качестве незаконного покушения на правильный – с их точки зрения – порядок вещей. Причина подобного восприятия кроется в политическом прошлом нашего государства.

На протяжении тридцати лет, предшествовавших созданию Государства Израиль, ишув (еврейская община во времена британского мандата) находился под властью левых социалистов. Левые управляли страной и в течение первых тридцати лет после ее основания. Победа Менахема Бегина в 1977 году была воспринята социалистическим руководством и его сторонниками как недопустимая узурпация власти и изгнание настоящих хозяев страны.

Вот яркий пример проявления подобных настроений. Бывший депутат Кнессета от партии Авода и глава Гистадрута Ицхак Бен-Аарон давал интервью на телевидении по поводу прихода к власти первого в стране правого правительства. Он заявил: "Результаты неправильные". "Господин Бен-Аарон," – возразил ему ведущий, - "Такова демократия, и народ сказал свое слово". За этим последовал ответ: "Народ ошибся".

Последующие двадцать пять лет Ликуд управлял страной единолично или в рамках правительства национального единства. В эти годы многие левые постепенно отказались от своего мнения о том, что среди палестинцев не с кем говорить о мире, а нужно либо вести переговоры о территориях с Иорданией, либо дожидаться появления палестинского лидера, который бы отказался от террора и идеи уничтожения Израиля. Ему на смену пришла уверенность в том, что существенные уступки со стороны Израиля заставят Ясира Арафата и ООП отказаться от террора, а главным препятствием к миру является власть более ограниченного и менее образованного Ликуда и его сторонников. В основном подобные взгляды были популярны в академических кругах, в СМИ, среди деятелей культуры и даже в кругах политической элиты. Если сбросить правительство и заменить его более уступчивыми левыми, то наступит мир. Это заблуждение крепло несмотря на непрекращающийся террор и заявления Арафата о том, что его целью по-прежнему является уничтожение Израиля. В результате оно привело к трагедии Осло. Соглашения в Осло как раз совпали по времени с судебной революцией Барака.

В 2000 году Арафат запустил очередную волну террора. За несколько лет в автобусах, ресторанах, отелях, на улицах и перекрестках страны погибло более 1000 израильтян, и тысячи стали инвалидами. Это заставило многих отказаться от своих постсионистских иллюзий и перейти на правый фланг политического спектра. Одностороннее отступление из Газы в 2005 году и непрекращающиеся бомбардировки юга страны, которые за ним последовали, еще более усилили эту тенденцию.

Преобладание элит среди оставшихся приверженцев левой идеологии стало еще более очевидным, чем в эпоху Осло. Верховный суд, его политическая ангажированность и неограниченные полномочия воспринимаются этими элитами как своего рода противодействие правому электорату. Перспектива ограничения полномочий суда видится многими из них как преимущество для тех, кто этого не заслуживает, и потеря для истинных хозяев страны. Соответственно, правые израильтяне, которые поддерживают реформу, считают судебную систему инструментом элит, позволяющим игнорировать их голоса.

Не все сторонники реформы придерживаются правых взглядов и не все противники – левых. Но тем не менее, деление на правых и левых и история этого противостояния, о которой мы говорили выше, во многом объясняют все уродливые события, сопровождающие споры о реформе – в особенности гражданские беспорядки, экстремистские призывы, акты насилия и утверждения противников реформ о кончине израильской демократии.

Многие голоса разума – например Алана Дершковича, почетного профессора права в Гарвардском университете и ведущего специалиста по конституционному праву – настаивают на том, что предлагаемые реформы практически не повлияют на израильскую демократию, несмотря на то, что некоторые из этих голосов – включая и Дершковича – критикуют некоторые ее важные аспекты. Но влиянию "утки" о кончине демократии поддались даже многие умеренные комментаторы.

В начале февраля Дэниэл Гордис, Йоси Кляйн Леви и Мэтти Фридман опубликовали в The Times of Israel открытое письмо американским евреям с призывом поддержать протест против так называемых антидемократических реформ. По их словам, правительственная коалиция "развязала войну против наших демократических ценностей и институтов". Авторы не затрагивают конкретные аспекты реформы и не пытаются привязать их к институциональным механизмам, которые управляют работой Верховного суда в Америке.

Давайте рассмотрим, например, существующую систему назначения судей в Верховном суде Израиля. Американские евреи поголовно придерживаются левых взглядов, а нынешний состав Верховного суда в США склоняется вправо - шесть республиканских судей против трех демократических. Если следовать американской конституции, то подобное было бы невозможным. Но давайте представим себе, что бы было, если бы Верховный суд внес некоторые изменения в правила выбора судей. Если бы система, при которой кандидаты назначаются Президентом и утверждаются Сенатом, поменялась таким образом, чтобы действующие судьи Верховного суда играли главную роль в выборе судей и имели право вето в отношении любого из кандидатов. В этом случае состав суда всегда был бы республиканским. Подавляющее большинство американских евреев наверняка выступили бы против подобных изменений, не зная о том, что именно такая система и существует в Израиле. Реформирование этой системы три автора окрестили "войной против наших демократических ценностей и институтов".

Авторы также забыли сообщить своим американским читателям о том, что лидеры США давно признают, что безусловный и окончательный характер решений Верховного суда представляет угрозу для демократии, поскольку тем самым суд возвышает себя над всеми другими ветвями государственной власти и ставит себя вне любых сдержек и противовесов. В частности, Авраам Линкольн писал:

“Если решения правительства по важнейшим вопросам, влияющим на жизнь каждого из нас, подлежат утверждению Верховным судом, то народ более не сможет управлять своим государством…”

Рассмотрим еще один пример нечестной риторики сторонников утверждений о "кончине демократии". В начале марта Дэниэл Гордис с издевкой сообщил в рекламе своего подкаста "Израиль изнутри", что он собирается взять интервью у Моше Коппеля. Коппель – это председатель форума "Коэлет", который был давним сторонником судебных реформ и поддерживал необходимость ограничения неограниченных полномочий Верховного суда и приведения их в соответствие полномочиям таких же судов в других демократических странах. "Коэлет" участвовал в разработке предлагаемых правительством реформ, хотя сам Коппель высказал определенные сомнения в отношении некоторых из них в их нынешней формулировке.

Гордис писал о своем будущем подкасте:

“… Я спросил профессора Коппеля – если предлагаемая реформа пройдет, возможна ли ситуация, при которой Кнессет закроет все мечети и неортодоксальные синагоги, а суд не сможет отменить это решение. Коппель признал, что возможна. Затем я заметил, что при требовании голосования 80 депутатами Кнессет сможет продлевать свою каденцию ровно столько, сколько захочет, а суд будет не вправе вмешаться. Профессор Коппель согласился с тем, что реформа Левина и Ротмана делает все это возможным, но это его не беспокоит, и он, конечно же, знает, почему."

Очевидно, что этим Гордис хочет обратить внимание на потенциальный риск того, что Кнессет получит неограниченные права, а Верховный суд более не сможет помешать ему в принятии законов. Утверждать подобное – чистое лицемерие, поскольку Гордис нигде (по крайней мере, я об этом никогда не слышал) не упоминает о таких же рисках, связанных с существующей системой безусловных и безоговорочных полномочий Верховного суда. С таким же успехом Гордис мог бы задаться вопросом (в особенности в свете мантры Барака о том, что судебные решения должны отвечать идеалам и универсальным ценностям просвещенного сообщества и введению им принципа разумности при принятии решений, и неукоснительного соблюдения этих принципов его преемниками в Верховном суде) – а если бы нынешний суд объявил, что страна должна избавиться от всех своих еврейских атрибутов, включая флаг, гимн и Закон о возвращении; и государство считалось бы "еврейским" только потому что евреи пока еще представляют большинство его населения. А если бы Верховный суд разрушил юридическую основу сионистского проекта в целом? Это вполне реально, поскольку Кнессет никак не может влиять на его решения. Честный ответ будет точно таким же, как и на гипотетические вопросы, заданные Коппелю. Конечно же, это возможно. Говорить об угрозах предлагаемой реформы, не признавая опасностей действующей системы, - это в лучшем случае лицемерие.

Мы ничего не говорили о том, как можно наилучшим образом реформировать судебную диктатуру в Израиле и при этом обеспечить систему эффективных сдержек и противовесов для всех ветвей власти в стране. Рут Гавизон считала, что нужна конституция, которая бы законодательно закрепила эту систему и была приняла на основе широкого консенсуса. Но конституция пока не стоит на повестке дня, а страна нуждается в реформе, которая решила бы существующие проблемы. Неприятие любой попытки реформ под лозунгом борьбы за демократию вместо того, чтобы постараться найти общий язык, - это по меньшей мере нечестно. То, что множество граждан не просто оправдывают массовые демонстрации, но и угрожают министрам и их семьям, скатываются до сравнений с нацистами, перекрывают дороги, блокируют аэропорт и главный морской порт страны, отказываются от резервистской службы, подвергая страну огромному риску, и еще более усугубляют этот риск тем, что отвлекают силы армии на полиции на охрану срежиссированными ими же беспорядков, - это национальный позор.

Когда закончится хаос, устроенный противниками реформы, и какой ущерб стране он нанесет, пока еще неизвестно. Но если он приведет к свертыванию попыток реформы и сохранению судебной диктатуры, то Израиль останется страной, которая более не будет "еврейским демократическим" государством, как начертано в Декларации независимости.

Перевод Л.Ш., Транслариум