"Еврейские ремарки" от Эриха Марии Ремарка
– Видите! – с горечью восклицает Генрих, обращаясь к Ризенфельду. – Поэтому мы и войну проиграли! Во всем виноваты наша расхлябанная интеллигенция и евреи.
– И велосипедисты, – добавляет Ризенфельд.
– При чем тут велосипедисты?..
– А при чем тут евреи?
(Эрих Мария Ремарк, "Черный обелиск")
Любимый многими Ремарк, один из крупнейших писателей ХХ столетия, чьи романы переведены на полсотни языков. В этом диалоге ремарковских героев, в этом "а при чем тут евреи?" – суть отношения прозаика к еврейскому вопросу, к "отверженным, виновным лишь в том, что они родились и жили на свете", к абсурдности нацистских идей фикс, находивших себе в 1920–1940-е все больше поклонников на планете. Нечасто писатели-неевреи уделяли столько благожелательного внимания евреям в своих произведениях. И учтем, что отчасти это написано именно в то время, когда по Европе и миру распространялось разгульное пиршество нацизма, и неизвестно было, сумеет ли нацистов кто-нибудь остановить.
Фамилия – не Крамер
У Ремарка немецко-французское происхождение. Однако нацистам эта правда не подходила, и ведущая газета нацистской партии Völkischer Beobachter дезинформировала читателей, что его фамилия Крамер, что он еврей, перевернувший свою фамилию (Kramer – Remark) дабы скрывать свое происхождение.
Только в 1966 г. в интервью с самим собой Ремарк прокомментировал эти "фамильные" инсинуации:
– Ваша фамилия не Крамер?
– Нет. Но это не помешало тому, что эта небылица широко разошлась по миру и поныне все еще принимается на веру.
– Вы ее не опровергали?
– А зачем? Я почти сорок лет никогда не опровергал того, что было обо мне написано, как бы ошибочно оно ни было.
– Почему же?
– Все равно никто бы не поверил. Это один из первых уроков, усваиваемых человеком, имеющим успех. Когда это знаешь, избавляешь себя от волнений, адвокатов, лишних судебных издержек, язвы желудка и инфаркта. Газета всегда права – уже потому, что каждый день выходит снова. Что толку вам от одинокого уточнения, если его напечатают на 24-й странице вперемежку с объявлениями?
Увы, даже после этой ремарковской реплики и даже в наши дни ложь продолжает перемещаться по ряду изданий, документальных и художественных книг.
А вот в жизни Ремарка евреев было много. Второй и последней супругой прозаика стала американская актриса Полетт Годдар, еврейка по отцу, бывшая жена Чарли Чаплина. Ей он посвятил роман "Время жить и время умирать". Когда его экранизировал по ремарковскому сценарию Голливуд, Ремарк сыграл небольшую роль преследуемого нацистами профессора Польмана, скрывавшего в своем доме еврея. Обращает на себя внимание и множество евреев среди друзей и знакомых Ремарка: кинорежиссер Йозеф фон Штернберг, писатель и режиссер Поль Циннер, актрисы Элизабет Бергнер, Дагмар Годовски, писатели Бруно Франк, Эмиль Людвиг, Лион Фейхтвангер, Якоб Вассерман, поэт Эрнст Толлер, пианист Артур Рубинштейн… На территории его швейцарской виллы находил убежище от нацистов писатель Ганс Зохачевер, о произведениях которого ("Воскресенье и понедельник", "Влюбленная пара", "Люди после войны") Ремарк отзывался очень похвально.
"Еврейский фильм"
Писатель участвовал в Первой мировой войне, куда был призван 18-летним, получил несколько ранений. Вернулся с фронта убежденным пацифистом. "В современном беспокойном мире, – отмечал позднее Ремарк, – боец проявляет меньше мужества, чем тот, кто осмеливается признать себя пацифистом". В 1929 г. вышел его культовый антивоенный роман "На Западном фронте без перемен" о поколении, которое погубила война, о ее ужасах и страданиях, об искалеченных судьбах. Это полностью противоречило захватническим идеям нацистов, которые обвинили Ремарка в предательстве интересов родины. Он вспоминает забавный случай. Один венский писатель переписал слово в слово главу из романа, но дал ей другое название и другое имя автора. И послал шутки ради в гитлеровскую газету Völkischer Beobachter. Текст опубликовали с предисловием, что это грандиозный хроникальный документ, в каждой строчке которого правда в отличие от таких подрывных книг, как "На Западном фронте без перемен".
В 1930 г. в Голливуде по роману сняли фильм, получивший "Оскар". Оскаровской кинопремией наградили и режиссера фильма – выходца из Российской империи Льва Мильштейна (Льюиса Майлстоуна). В конце 1930-го, перед премьерой фильма в Берлине, Йозеф Геббельс, возглавлявший в то время берлинскую организацию нацистов, предложил Ремарку подтвердить, что фильм сделан без его ведома. Писатель пишет: Геббельс хотел заявить в качестве антисемитской пропаганды, что "меня – автора нееврейской национальности – использовали две еврейские фирмы в своих „космополитических пацифистских“ целях. В награду он пообещал мне протекцию нацистской партии. Его не смущало, что его партия упрекала меня и мой роман в том же самом. Его посланец сказал мне, что общественная память коротка, а партия приучена к дисциплине, они поверят тому, что им скажут. Не стоит говорить, что я отклонил этот бред..."
Нацисты назвали кинокартину "еврейской". Геббельс руководил срывом ее показа в Берлине. Возле кинотеатра около 200 молодчиков выкрикивали "Гитлер на пороге!", "Евреи, вон!" и другие антиеврейские лозунги, атаковали зрителей, имевших, на их взгляд, еврейскую внешность. С балкона зала, где демонстрировался фильм, штурмовики сбрасывали на зрителей дымовые шашки, выпускали в публику белых мышей. Полиция симпатизировала погромщикам и не останавливала их.
В то время нацисты уже были весьма популярны в Германии. В 1930-м на выборах в Рейхстаг НСДАП получила второе место. Совет по контролю над кинопродукцией запретил демонстрацию фильма "На Западном фронте без перемен". Дескать, не показано величие немецкого солдата. В начале 1933 г., когда Гитлер стал рейхсканцлером, Ремарк, понимая грозящую ему опасность, покинул страну и жил в Швейцарии, на вилле, приобретенной на деньги за роман и фильм. А в Германии его книги жгли на площадях. В 1938-м псевдосуд лишил Ремарка немецкого гражданства: "При поддержке еврейской прессы он самыми мерзкими средствами оскорблял память павших на мировой войне, и уже поэтому должен быть исключен из германского народного сообщества".
В наши дни, в 2023 г., немецкая драма "На Западном фронте без перемен" режиссера Эдварда Бергера была номинирована на девять премий "Оскар" и в итоге получила четыре награды: как лучший фильм на иностранном языке и премии за сценографию, операторскую работу и музыку к фильму.
"Границы – наша вторая родина"
В произведениях Ремарка поднимаются еврейские темы, выражается его взгляд на евреев на фоне противостояния нацизму. Можно отметить романы "Триумфальная арка", "Тени в раю" (или его более полная версия под названием "Земля обетованная"). Весьма красноречив написанный в 1939 г. роман "Возлюби ближнего своего", на нем и хочется сосредоточиться.
Из разговора немца-антинациста и еврея:
– Вы знаете, о чем я только что читал?
– О том, что в засухе виноваты евреи.
– Нет…
– О том, что все евреи с жадностью накапливают состояния, и поэтому все они – большевики.
– Неплохо. Дальше.
– О том, что Христос был арийцем. Внебрачным сыном германского легионера...
– Нет, вы не отгадаете…
Изгнанники из нацистской Германии, люди, лишенные родины, гражданства – евреи, немцы – скитаются в середине 1930-х по странам Европы, не имея возможности там остаться. Отсутствие элементарных прав, голод, ночевки на сеновалах или убогие комнатки в дешевых пансионах, торговля мелкими вещами, чтобы как-то прокормиться, полицейские участки, тюрьмы за нелегальное проживание… "Человек без паспорта – все равно, что труп в отпуске. Ему в пору покончить с собой. Больше ничего не остается", – говорит один из героев произведения. И все-таки они способны дружить, любить, бороться. Из судеб отдельных людей Ремарк складывает мозаику эмигрантской жизни.
Один из главных героев романа Людвиг Керн. Когда в Вене его задержала полиция, он рассказал, что еще несовершеннолетним был лишен гражданства вместе с отцом. Примечательный диалог произошел:
– А отца за что?..
– По ложному доносу о политической неблагонадежности…
– Еврей? – спросил писарь.
– Отец еврей, мать не еврейка.
– Ясно! Почему же вы не остались в Германии?
– У нас отняли паспорта и выслали. Останься мы, нас посадили бы в тюрьму. И тогда мы решили: уж если сидеть, то лучше в любой другой стране, лишь бы не в Германии.
У отца Керна была лаборатория по производству медицинского мыла и духов. Один из конкурентов пожаловался в гестапо, что тот ведет антигосударственные разговоры. Керн-старший провел шесть недель в заключении, доносчик купил у него за смехотворную цену лабораторию, а вскоре пришло и предписание о высылке Кернов и начались бесконечные мытарства: Чехословакия, Австрия, Венгрия. Полиция перебрасывала их из страны в страну, затем они снова тайком переходили границы. В Венгрии произошло расставание с матерью. Ей, венгерке по происхождению, разрешили остаться на родине. А Людвиг с отцом снова вынуждены "путешествовать" по миру.
Рут – еврейская девушка, с которой Людвиг познакомился в эмиграции. У нее своя история изгнания. Нюрнберг. Студент-немец Герберт Биллинг держал в руке скомканную газету и говорил Рут:
– Меня назвали в газете еврейским холуем! Человеком, позорящим свою расу! Это полный крах, ты понимаешь?.. Значит, конец, да? Мы расстались, и между нами все кончено. Все. А теперь прощай… Надо же мне как-нибудь выпутаться. Вся моя карьера поставлена на карту. Это напечатано в газете, которую все читают…
– Ты прав, Герберт… Все. А теперь прощай. Она повернулась и пошла.
– Погоди… Рут… Послушай… минутку!.. – его дыхание участилось. – Мы, конечно, договорились обо всем… Но… как раз сегодня вечером у меня никого нет дома, понимаешь?.. Нас никто не увидит… Зачем нам расставаться именно так… я хочу сказать, так официально… Ведь можно бы еще разок…
– Уйди, – сказала она. – Немедленно уйди!
– Да будь же умницей, Рут. – Он обнял ее.
Рут с минуту всматривалась в красивое лицо, которое любила, которому бездумно доверилась. Затем размахнулась и дала Биллингу пощечину.
– Уйди! – закричала она и слезы брызнули у нее из глаз. – Уйди!
Он пошатнулся и сделал шаг назад.
– Что?! Бить?! Бить меня! И это ты, грязная жидовская свинья, смеешь бить меня?
Он хотел было броситься на нее.
– Уйди! – крикнула она истошным голосом…
– Заткнись! – прошипел он… Я уйду!.. Слава Богу, что я избавился от тебя!
Потом Рут пришла анонимка: если через три дня она не исчезнет, то ей остригут волосы и как осквернительницу арийской расы повезут на телеге через весь город с позорными надписями на спине и груди. Она вынуждена была поспешно бежать через границу в Чехословакию.
А рядом обычная жизнь
Ремарк показывает, как много разделяет лиц без гражданства и занимающихся нелегальной миграцией чиновников: "Их кровь одинаковой температуры, их глаза устроены одинаково, их нервы реагируют на одни и те же раздражения, их мысли развиваются в одинаковых направлениях – и все же между ними пропасть, ничто у них не одинаково, уютное спокойствие одного – пытка для другого, один – власть имущий, другой – отверженный; и пропасть, разделяющая их, – всего лишь клочок бумаги, на котором не написано ничего, кроме имени и нескольких незначительных сведений".
Переполненный большой зал ожидания Комитета помощи беженцам в Праге странным образом кажется пустым: "Словно тени, люди сидели или стояли в полумраке. Почти никто не разговаривал. Каждый из них уже сотни раз высказал и обсудил все, что его касалось… Ожидание было последним барьером перед отчаянием. Более половины присутствующих были евреи".
Среди всей этой молчаливой печали непринужденно играла девочка лет шести, "живая и нетерпеливая, с блестящими глазенками и черными кудрями". По ее просьбе заиграл на скрипке музыкант. Звуки скрипки, казалось, преображают все – сплавляют воедино "немое одиночество множества маленьких жизней, приютившихся в этих стенах, собирая их горе в одну великую общую жалобу и тоску".
– Что ты играл? – спросила девочка.
– Немецкие танцы Франца Шуберта, – хрипло ответил скрипач.
Старик, сидевший рядом, рассмеялся.
– Немецкие танцы! – он потрогал свой шрам на лбу. – Немецкие танцы… – повторил он.
А рядом течет обычная жизнь тех, кого не коснулись бедствия: небо голубое, поля, луга, в отблесках солнца сверкают крыши, потоки прогуливающихся или спешащих домой людей, ходят большие автобусы, оживленные разговоры в кафешках, смешливые девушки в светлых платьях. "Не про нас такая жизнь, верно?" – говорят друг другу беженцы. В лучшем случае у них есть только свои маленькие радости. Когда Керну разрешили целых 14 суток проживать в Праге, то первым делом он подошел к полицейскому и спросил: "Который час, господин постовой?" У Людвига были свои часы, но он не мог отказать себе в удовольствии стоять перед полицейским и не бояться его. А, оказавшись на природе после очередного заточения в тюрьме, наслаждался короткой передышкой, тишиной и покоем, "еще час-другой, и снова начнутся заботы, снова он почувствует себя затравленным и гонимым". В редкие приятные минуты героям "так хочется, чтобы никакого завтра не было… завтра – это всегда страх и неопределенность".
"У меня немало против них"
Изгнанничество и семьи… Одни по тем или иным причинам распадались, другие сохраняли свою крепость. От еврея Гольдбаха, человека "под пятьдесят", в эмиграции ушла жена – красивая тридцатилетняя женщина (национальное происхождение не отмечено), которую он любил. В донацистской Германии Гольдбах был адвокатом Высшего берлинского апелляционного суда. В эмиграции он торговал галстуками и занимался негласной юридической консультацией. Заработков хватало только на то, чтобы не умереть с голоду.
А немец Брозе очень любит свою жену-еврейку. Когда к власти пришли нацисты, его шеф явился к нему в чертежное бюро и долго разглагольствовал о том, какой Брозе способный и энергичный работник и как жаль увольнять его лишь потому, что он женат на еврейке. Брозе взял шляпу и ушел. А вскоре расквасил нос привратнику своего дома, нацисту, который назвал его жену "жидовской свиньей".
Найти другую работу Брозе не сумел, супруга не решалась выходить на улицу, чтобы не выслушивать оскорбления от гимназистов. И они эмигрировали во Францию. В пути жена тяжело заболела.
– Я такое тяжкое бремя для тебя, – сказала она.
– Как ты можешь так говорить, Люси! Что бы я стал делать без тебя.
– Ты был бы свободен и мог бы делать все, что тебе вздумается. Даже вернуться в Германию и работать… Разведись со мною! Там тебе это поставят в заслугу: опомнившийся ариец! он подумал о благородстве своей крови и развелся с женой-еврейкой…
– Вероятно, примерно так это у них называется. Ведь вообще-то они против тебя ничего не имеют, Отто.
– Зато у меня немало против них.
И новая, зародившаяся уже в эмиграции трогательная любовь. "Две нежные, юные жизни, тянувшиеся одна к другой, освободившиеся от теней страха и настороженности". Рут Людвигу: "Ты – все, что у меня есть!"
"Зачем, собственно, ты кочуешь по свету?"
У Ремарка всё, как в жизни: благородные и подонки, честные и воры, сочувствующие и равнодушные, толерантные и антисемиты, доброжелательные и агрессивные. На страницах романа мы видим очень разных людей. Когда Людвиг пришел на площадь к университету в Вене, чтобы встретить посещающую там занятия Рут, то услышал выкрики: "Евреи, вон!", "Бей моисеевых сынов по кривым рожам!", "Гоните их в Палестину!" и стал свидетелем драки: на десятка три студентов-евреев набросилась сотня погромщиков. А два профессора молча наблюдали за избиением своих студентов. Один из них довольно потирал руки. Узнав, что избивают евреев, не вмешивались и подошедшие полицейские. И лишь один светловолосый студент встал на защиту евреев. Керну как нелегалу нельзя было попадать в руки полиции, но, когда напали на Рут, он не мог остаться в стороне и влез в драку. В итоге полицейские огрели его по голове резиновой дубинкой, и очнулся он уже в полицейском участке. В камере находились только евреи и студент-блондин. Погромщиков полиция не задержала. Людвига приговорили к двум месяцам тюрьмы "за нанесение телесных повреждений, подстрекательство, сопротивление государственной власти… Обвинений было так много, что Керн удивился, почему ему не дали десять лет". Или другой пример: старик-еврей без прописки в Вене после задержания полицией спрыгнул с грузовика и получил тяжелую травму. "Ну что ж, станет одним евреем меньше", – сказал полицейский.
В то же время один австрийский чиновник, понимающий жестокость законов против беженцев, дал Керну деньги: "Выпейте что-нибудь. Ведь не могу же я изменять законы". Швейцарский судья, пытаясь чем-то помочь, также достал деньги из кошелька: "Мне больно, что я не могу сделать для вас ничего другого". Швейцарский крестьянин на время приютил Людвига и Рут. В пражском кафе за Керном и Рут пристально наблюдал незнакомец, а потом заказал им гору пирожных и шампанское: "Я из Берлина и через час возвращаюсь обратно. Вы туда вернуться не можете… поэтому я и хочу оказать вам маленькую любезность. Во время войны я командовал ротой; один из моих лучших солдат был евреем".
"Зачем, собственно, ты кочуешь по свету? – спросил Керн у своего старшего товарища, немца Штайнера. – Ведь ты не еврей!" Из воспоминаний Штайнера узнаем, что он сбежал из концлагеря. Во многом благодаря тертому жизнью Штайнеру молодой Керн закалился, обрел твердость духа. На деньги Штайнера Людвигу и Рут купили билеты в Мексику, согласившуюся принять небольшую партию мигрантов.
Отсутствие евреев
А вы знаете, что Ремарк – не только замечательный писатель, но и блестящий публицист, затронувший в своих очерках и эссе множество важных проблем? Например, в 1944 г. он писал о воспитательной работе в Германии после войны для искоренения нацизма: о необходимости широкого распространения информации о концлагерях, пыточных камерах гестапо, о "постыдной войне 60 миллионов немцев против 500000 евреев". О том, что немецкие суды должны разбирать дело каждого военного преступника строже, чем какой бы то ни было суд антигитлеровской коалиции. И призывал к бдительности: с нацизмом после войны будет покончено, но национализм и милитаризм – прочнее, и в этом опасность. Тонко показывал, как происходило восстановление психологии, философии милитаризма после Первой мировой войны.
А в 1965-м одной из причин того, что долгие годы после разрушения "Тысячелетнего рейха" в немецкой литературе не было увлеченного масштабного исследования недавнего прошлого, находит "отсутствие евреев. В литературе Германии они были более важным фактором духовного равновесия, чем где бы то ни было, как борцы за демократию, свободу духа и прогресс, против провинциализма и армейского порабощения. После 1918 г. евреи составляли большую часть авангардистов; теперь ощутимо не хватало их динамичности, смелости и международного размаха".
"Агрессоры считаются защитниками мира"
Помните эту беседу героев фильма "Москва слезам не верит"?
– А что вы читаете?
– Книжку.
– Интересно?
– Очень.
– А как называется?
– "Три товарища".
– Нет, не читал.
– Странно, сейчас вся Москва читает.
Думаю, что книги Ремарка надо читать медленно, потому что часто нужно останавливаться и задумываться. О глубоких рассуждениях и наблюдениях, одетых в простые слова и фразы, и передающих разные характеры, побуждения, эмоции, действия людей в пограничных жизненных ситуациях, атмосферу и дух времени.
"Что было для вас важным в жизни?" – спросил у себя Ремарк в своем самоинтервью. И ответил: "Независимость, терпимость, склонность к справедливости – самому прекрасному качеству, встречающемуся только у человека и у него же позорнейшим образом обращающемуся в жестокость. А также чувство юмора, которое зависит только от тебя самого".
Если бы тогда, в начале 1930-х, победила линия мировоззрения Ремарка и его единомышленников, если бы в Германии тогда было бы побольше таких людей, то не было бы ни победы в стране нацистов, ни Второй мировой войны. Мировая история этого периода пошла бы в другом направлении.
Немец-эмигрант Марилл из "Возлюби ближнего своего" говорит: "Жестокий век. Мир завоевывается пушками и бомбардировщиками, человечность – концлагерями и погромами. Мы живем в такие времена, когда все перевернулось… Агрессоры считаются сейчас защитниками мира, а те, кого травят и гонят, – врагами мира. И есть целые народы, которые верят этому!" Вот против всего этого и восставал в своем творчестве Ремарк.
Источник: "Еврейская панорама"
Комментариев нет:
Отправить комментарий