Сначала «Грэмми» пренебрегли
Материал любезно предоставлен Tablet
В феврале музыкальное сообщество собирается, чтобы в 65‑й раз вручить ежегодные премии Академии звукозаписи и объявить имена лауреатов престижной премии «Грэмми». Эта награда, всеми признанный символ достижений в музыке, представляет собой миниатюрный блестящий граммофон — изображение революционного прототипного музыкального устройства, отлитое из цинкового сплава граммиума, такие статуэтки в последние четыре десятилетия изготавливает в своей подвальной мастерской художник из Колорадо. Насчет того, чьи имена будут на этот раз выгравированы на табличке, как обычно, идут долгие споры. Но отсутствие в памяти общественности еврейского иммигранта из Германии, который изобрел граммофон (по ходу создав музыкальную индустрию), — возможно, самый серьезный жест пренебрежения со стороны «Грэмми». О наследии этого человека, чьи научные достижения озвучили историю музыки, сейчас почти не вспоминают, даже на церемонии, названной в честь его величайшего изобретения.
Эмиль Берлинер родился в немецком Ганновере 20 мая 1851 года, его отец Самуэль Берлинер был талмудистом и торговцем, а мать Сара Фридман — музыкантом‑любителем. Четвертый по возрасту из одиннадцати детей в семье, Эмиль посещал одну из лучших еврейских школ в Германии — Самсоншуле в Вольфенбюттеле, где в придачу к немецкому языку и математике давали традиционное еврейское образование. Закончив школу в 14 лет, Берлинер поработал подмастерьем в нескольких лавках, а весной 1870 года, накануне франко‑прусской войны, родители отправили его в Америку — работать в галантерейном магазине друга семьи.
После двухнедельного плавания по Атлантике на судне Hammonia юный Берлинер прибыл в Вашингтон (округ Колумбия) всего за неделю до своего девятнадцатого дня рождения. Без гроша в кармане и не зная ни слова по‑английски, он стал работать продавцом в фирме Gotthelf, Behrend and Company на Седьмой улице между H и I . Днем он заворачивал товары в старые газеты и, читая заметки на мятой бумаге, учил английский. По вечерам брал уроки игры на скрипке и фортепиано — и на всю жизнь увлекся акустикой. Через несколько лет, в поисках лучших финансовых перспектив на фоне международного финансового кризиса 1873 года, Берлинер перебрался в Нью‑Йорк. Там он в свои двадцать с гаком подрабатывал как мог: продавал клей, давал уроки немецкого, рисовал фоны для фотоателье, где делали ферротипные фотопортреты.
Вскоре Берлинер предпринял вылазку на запад — подвизался в качестве коммивояжера одной галантерейной фирмы из Милуоки, но без особого успеха. Когда же вернулся в Нью‑Йорк, ему удалось устроиться — ниже некуда — лишь мойщиком бутылок в лаборатории по анализу сахаров с мизерной зарплатой шесть долларов в неделю. Однако, чего он никак не ожидал, эта работа оказалась самой перспективной. Лаборатория не только находилась всего в нескольких кварталах от Института Купера (сейчас Купер‑Юнион), где Берлинер посещал бесплатные вечерние занятия и брал в библиотеке книги, погружаясь в мир физики, электроники и акустики, — в этом учебном заведении он впервые узнал, как проводить серьезное исследование. Подобно Уиллу Хантингу , только в жизни, Эмиль Берлинер был гением под видом уборщика.
В 1876 году он снова работал в галантерее на Седьмой улице в Вашингтоне, незадолго до этого подав на гражданство молодой страны, столицу которой мог снова называть своим домом. Его приезд совпал со столетней годовщиной подписания Декларации независимости и основания США. Отмечали с размахом, в числе прочего в Филадельфии тем летом проводилась Всемирная выставка, на которой профессор Бостонского университета Александр Грэм Белл демонстрировал свой недавно запатентованный прибор — телефон. Поскольку Берлинер изучал физические процессы, лежащие в основе этого изобретения, он очень заинтересовался и начал экспериментировать, чтобы устранить один из самых заметных недостатков устройства, а именно его полную и абсолютную непрактичность. Хотя Белла принято считать основоположником телефонии, аппарат, с помощью которого Белл, как известно, первым вызвал своего помощника Томаса Ватсона, никак не мог служить действенным средством коммуникации. Слова были едва различимы из‑за слабого электрического тока, который магнитно‑электрическая индукционная сила протомикрофона Белла передавала по проводам; на любом сколько‑нибудь значительном расстоянии воспроизводившая звук металлическая мембрана в трубке едва вибрировала, и радостный возглас на одном конце провода превращался в приглушенное бормотание.
Оборудовав в своей съемной квартире на третьем этаже самодельную электротехническую лабораторию — провода из окон тянулись к соседям снизу (Берлинер уговорил их стать участниками его экспериментов), — он много месяцев трудился не покладая рук, прежде чем получил приемлемое решение, которое сделало телефон практичным. Прорыв произошел случайно, после того как один его знакомый, телеграфист, объяснил ему, что сигнал сообщения разнится в зависимости от степени давления на клавишу замыкателя тока. Используя принцип усиления давления, Берлинер в конце концов создал рабочий прототип и для передатчика (первого работающего микрофона), и для трансформатора (который не давал электрическим сигналам затухать на больших расстояниях). К этому времени он уже так хорошо овладел английским, что 4 апреля 1877 года самостоятельно подал заявку на выдачу предварительного патента. Белл, услышав эту новость, поначалу отнесся к ней с недоверием: он усомнился в том, что никому не известный 26‑летний иммигрант справился с задачей, которая из‑за сложности и технических ограничений оказалась не под силу ему и его партнерам. Однако к концу года «Телефонная компания» Белла купила предварительный патент Берлинера за 50 тыс. долларов (нынешние 1,3 млн) и предложила Берлинеру должность исследователя. В последующее десятилетие телефонный бизнес процветал, и его будущее казалось многообещающим. Хотя на товарном знаке стояло имя Белла, как отмечала позднее, в 1891 году, газета The Boston Globe: «Можно сказать с полной уверенностью, что этот патент Берлинера с коммерческой точки зрения имеет бóльшую ценность, чем оригинальный телефон Белла сам по себе».
Пока Берлинер и Белл прокладывали пути для вербальной коммуникации в режиме реального времени, еще один столп американской изобретательской мысли изо всех сил пытался создать новый тип звука. В 1877 году Томас Эдисон запатентовал фонограф, в котором использовался обернутый фольгой цилиндр, — первое реплицирующее звук устройство. Но, хотя чертежи Эдисона выглядели многообещающими, на практике надежных результатов они не дали, и он отложил на время эту идею. В 1886 году, после того как Берлинер перестал работать в компании Белла, Белл с соавторами представили свою версию фонографа — графофон, в котором для фиксации акустических волн использовались бороздки, нанесенные резцом на вощеный валик. Но и такой способ был не без изъяна: длительность записи ограничивалась двумя минутами, а сам валик был довольно хрупким. Кроме того, из‑за формы валика копировать записи было трудно, и артистам приходилось повторять свои выступления, чтобы получилось достаточное количество записей на носителе. На это уходило много времени и денег. Фонограф как таковой, возрожденный Эдисоном некоторое время спустя и позаимствовавший у графофона идею воскового валика, поначалу рекламировался как профессиональное приспособление в помощь машинисткам — для диктовки.
Таким образом, становление звуковоспроизведения в современном его виде восходит к граммофону, который Берлинер впервые продемонстрировал в Институте Франклина в мае 1888 года. Новизна изобретения Берлинера была двоякой. Во‑первых, качество звука у граммофона было значительно лучше, чем у фонографа и графофона. Берлинер заметил, что стилус, фиксирующий звуковые волны на восковом цилиндре графофона, испытывает некоторое сопротивление как из‑за жесткости воска, так и из‑за собственной тяжести, поскольку цилиндр ориентирован по вертикали. Поэтому Берлинер заменил вертикальный цилиндр на плоский диск, с учетом воздействия силы тяжести. Помимо этого после продолжительных экспериментов он подобрал более мягкий состав для гравировки бороздок: на цинковый диск он наносил пчелиный воск, смешанный со спиртом. Вкупе эти два усовершенствования позволили получить намного более чистый звук. Во‑вторых, Берлинер придумал способ, как дешево и эффективно копировать звукозапись. Слой воска с нанесенными бороздками он заливал кислотой, которая проедала цинк внизу в процарапанных местах. Затем с этого образца делалась позитивная отливная форма, позволявшая изготовить бесконечное множество копий на резиновых (позднее шеллаковых) дисках. Так появилось масштабируемое звуковоспроизведение, а значит, и музыкальная индустрия. Как уверяли в одном из ранних рекламных объявлений, «Граммофон Берлинера для голоса — то же, что фотография для лица: простой, практичный способ получить точные и долговечные записи».
Как и в случае с телефоном, Берлинер сумел выявить недостатки в существующей технологии и придумать элегантное решение, которое сделало продукт коммерчески значимым. И все же, при всех материальных (и финансовых) выгодах, которые вскоре принесло его изобретение, Берлинера больше интересовали трансцендентные последствия слияния человека с наукой и техникой. Свою речь в Институте Франклина он завершил такими словами:
«Будущие поколения смогут вместить в краткий промежуток в двадцать минут неповторимые звуковые картины: пять минут детского лепета, пять — мальчишеского ликования, пять — зрелых размышлений человека, и в конце пять моментов, сохраняющих память о последних еле слышных словах на смертном ложе. Не шаг ли это к бессмертию?»
В последние годы жизни Эмиль Берлинер был по‑прежнему деятелен. Разбогатев после продажи телефона и граммофона, он продолжал изобретать, а также занялся благотворительностью. На рубеже веков он заинтересовался возможностью полетов и к 1909 году сконструировал первую рабочую модель вертолета с облегченным двигателем внутреннего сгорания своего собственного изобретения. В 1919 году, после того как его дочь оказалась на грани смерти из‑за бактерии, попавшей в стакан сырого молока, он развернул в стране просветительскую кампанию, чтобы предупредить сограждан об опасности непастеризованных молочных продуктов и рассказать о пользе гигиены, посвятив этой теме рисованную историю в стихах под названием «Грязнуля Джим: 12 детских стишков с картинками» — ее бесплатно раздавали в государственных школах.
Наконец, хотя Берлинер давно отдалился от традиции, к которой принадлежал в юности в покинутой стране, его всегда беспокоило положение евреев в Америке. Он был сторонником ассимиляции, объясняя предубеждения представителей других вероисповеданий против евреев их «своеобычностью» и «манерами». В обращении, опубликованном в 1913 году в The American Israelite , он утверждал, что еврей должен «стереть то, что социально и этически отделяет его от христианина. Иудаизм достаточно силен, чтобы выстоять и не прийти в упадок <…> жесткую и запретительную ограду древних обрядов следовало бы заменить цветочной изгородью и кротким духом взаимодействия с другими людьми». Веря, что жизнь в безопасном национальном государстве поспособствует социальному и этическому совершенствованию, которого так не хватало евреям из‑за неблагоприятных условий жизни в Европе и Америке, Берлинер горячо поддержал Декларацию Бальфура и пожертвовал крупные суммы только что созданному Еврейскому университету.
Вначале, когда Национальная академия искусства и науки звукозаписи (сейчас ее чаще называют Академией звукозаписи) в 1950‑х решила награждать за достижения в музыке, награду назвали «Эдди» в честь изобретателя фонографа Томаса Эдисона. Но ведь, как мы видели, не фонограф Эдисона создал звукозаписывающую индустрию, а граммофон Берлинера и диски с бороздками. Лишь после того как по всей стране объявили конкурс на лучшее название для приза и американцы стали вносить свои предложения, выбрали то, что поступило от секретарши из Нового Орлеана: «Грэмми», в честь детища Берлинера.
Думая о том, какое широкое распространение получили изобретения Берлинера и как они повлияли на общество, можно лишь удивляться, почему сегодня о них почти позабыли. Еще при жизни изобретателя его достижения понемногу пропадали из поля зрения общественности. Как писал Фредерик Вайль в биографии Берлинера, вышедшей в 1926‑м, за три года до смерти изобретателя, «перед нами история невоспетого и непрославленного героя, который лет шестьдесят назад, совсем юным, глядел со средней палубы океанского лайнера на нью‑йоркскую гавань и которому суждено было сделать столько полезного для самых разных людей, живущих в самых разных условиях».
Возможно, впрочем, как и в искусстве, награды, раздаваемые официальной историей, имеют мало общего с заслугами, а больше с желанием общества рассказать о том, какие из его субъектов заслуживают признания. На горе Рашмор наряду с Беллом и Эдисоном следовало бы увековечить и Эмиля Берлинера — этих американских гениев, штурмовавших границы человеческих возможностей.
Лучше всего сказал об этом Мейер Лимпан в панегирике Берлинеру, опубликованном в «Журнале Бней‑Брит»:
«Кстати сказать, он был скромным, тихим, непритязательным человеком, и весь мир еще не представляет себе, скольким ему обязан. Америка потеряла великого гражданина; иудаизм потерял выдающегося сына; а человечество, несомненно, потеряло благодетеля».
Оригинальная публикация: The Original Grammy Snub
Комментариев нет:
Отправить комментарий