Письмо Голде
Материал любезно предоставлен Tablet
50 с лишним лет назад советское сионистское движение, известное главным образом как движение «отказников», отразило возрождение идентичности, не похожее ни на что в еврейской истории последних поколений. Вместо того чтобы позволить себе незаметно исчезнуть и ассимилироваться, а именно такую судьбу предназначало евреям советское правительство, небольшая, но энергичная группа активистов поддерживала связь с еврейством и увлекла этой идеей всех советских евреев.
Поворотной точкой в деятельности этих активистов стало 10 ноября 1969 года. В этот день некоторые из них тайно собрались в столице Латвии Риге для планирования следующих шагов. Гершон Бен‑Орен, который приехал на эту встречу из Грузии, вспоминает, как он проснулся утром в квартире друзей‑сионистов и включил коротковолновый приемничек, стоявший рядом с кроватью. Он хотел по привычке послушать «голоса» — «Голос Израиля», «Голос Америки» и другие «вражьи» радиостанции.
Новости, которые он услышал, наполнили его сердце ликованием. 18 религиозных еврейских семей из Грузинской советской республики, сообщил журналист, обратились к правительству Израиля и Организации Объединенных Наций с коллективным письмом и просят их оказать давление на власти СССР, чтобы те позволили им эмигрировать в Израиль. В письме содержались полные имена, адреса и подписи глав 18 семей. Премьер‑министр Израиля Голда Меир зачитала фрагменты из этого письма, обращаясь к кнессету, и поручила представителю Израиля в ООН Йосефу Ткоа передать его в комиссию по правам человека ООН.
Новость об этом разнеслась по всему советскому сионистскому движению и по всему еврейскому миру за пределами СССР. Письмо подрывало имидж Советского Союза, который создавала советская пропагандистская машина, стремившаяся убедить весь мир, что советские евреи не чувствуют никакой связи с евреями Израиля или США и совершенно не собираются оставлять любимую социалистическую родину.
Совершенный этими людьми шаг почти не поддавался осмыслению. В стране, где три человека, собравшись вместе, уже могли быть заподозрены в антисоветском заговоре (а в случае евреев в самой опасной разновидности этого заговора — сионистском), почти два десятка человек написали коллективное письмо правительству иностранного государства и осмелились подписать его настоящими именами и указать адреса. Это было наглостью само по себе. Но не менее поразительным был и сам текст письма. Трогательным и возвышенным русским языком, с отсылками к Торе, к тысячелетней еврейской истории и принципам прав человека, авторы его настаивали на своем праве на репатриацию.
В письме не было призывов о помощи перед лицом антисемитизма или религиозных преследований. Ничего не говорилось в нем и о принципе воссоединения семей — единственный аргумент, на основании которого советские власти разрешали выезд из страны. Вместо этого авторы письма развивали идею о еврейском народе и его вечной связи с Землей Израиля. «Сбылось пророчество: из пепла воздвигся Израиль, не забыли мы Иерусалим, и руки наши нужны ему» .
«Говорят, в мире всего 12 миллионов евреев, — говорится в одном из самых известных фрагментов письма. — Но ошибется тот, кто сочтет, что нас всего 12 миллионов. Ибо с теми, кто молится об Израиле, сотни миллионов — тех, кто не дожил, кто замучен, кого уже нет. В одной шеренге с нами идут и они, непокоренные и вечно живые, передавшие нам традиции борьбы и веры. Вот почему мы хотим выехать в Израиль».
Драматический финал письма вызвал слезы на глазах у многих, когда Голда, глубоко тронутая, зачитывала его с трибуны: «Мы будем ждать месяцы и годы, если потребуется — всю жизнь, но не отречемся от веры и надежды своей. Мы верим: молитвы наши дошли до Б‑га. Мы знаем: призывы наши дойдут до людей. Ибо просим мы немногого — отпустить нас в землю предков…»
Это послание, получившее известность как «Письмо 18 грузинских евреев», представляет собой удивительный документ, если взглянуть на него через время и пространство. Возможно, оно стало одним из самых судьбоносных моментов истории европейского еврейства за последние полвека. Оно вдохновило еврейских активистов по всему Советскому Союзу. Оно заставило действовать американских евреев. Оно вынудило правительство Израиля радикально сменить политику тайной поддержки выезда советских евреев на поддержку открытую. (Это письмо стало первым случаем, когда израильтяне подняли вопрос о советских евреях в ООН.) И в итоге оно проложило путь для исхода 1,5 млн советских евреев из СССР.
Сегодня немногие знают об этом письме. Однако странным образом комбинация неблагоприятных обстоятельств, с которыми сталкиваются, например, американские евреи сегодня, в чем‑то похожа на положение советских евреев тогда. Вопросы идентичности, потеря связи с иудаизмом и еврейством и, наконец, возможность исчезнуть со страниц истории волнуют и нас.
Но есть и кое‑что еще. На фоне наших однообразных и скучных рассуждений об Израиле страстность и душевный порыв 18 подписантов напоминают о том, что мы, кажется, забыли. Увлекшись собственными жалобами и критикой, собственными уязвленными чувствами и праведным негодованием, разве мы не упустили чего‑то более глубокого и более значительного в нашей связи с Израилем? История «Письма 18 грузинских евреев» может многому научить нас в момент нашего экзистенциального кризиса.
Считается, что евреи появились в Грузии — небольшой древней православной стране, расположенной на восточном берегу Черного моря, среди высоких кавказских хребтов, — 2600 лет назад, во времена Вавилонского изгнания. В начале XIX века Грузия вошла в состав России, а позднее Советского Союза. Но Грузия, отделенная от Москвы большими расстояниями и высокими горами, смогла сохранить свой особый характер, свою церковь и язык.
В силу своего происхождения грузинские евреи выделялись среди миллионов советских евреев‑ашкеназов, и их жизнь существенно отличалась. Одно из различий заключалось в том, что в Грузии антисемитизм «еле теплился», по выражению Бен‑Орена, бывшего сионистского активиста, который стал выдающимся исследователем грузинского еврейства.
Другое отличие состояло в том, что многие грузинские евреи открыто исповедовали иудаизм, что было редкостью на большей части территории СССР. Мужчины могли публично носить кипу и цицит. Нормальной частью жизни были большие и открытые субботние застолья. Даже члены КПСС обрезали своих сыновей. Любавичский хасид из советского Узбекистана, который в 1961 году приехал в населенный преимущественно евреями город Кулаши в надежде найти решение для собственных проблем с выездом, описывал такую сцену: «Я приехал туда в пятницу и увидел десятки евреек, которые шли к шойхету <…> со своими курами на шабес… В Самарканде это было опасно, но в Кулаши это делали открыто и без всякого страха.
[Но это] были пустяки по сравнению с тем, как в пятницу вечером все стали сходиться в большую синагогу. Там было множество стариков и молодежи, даже детей. Многие из них даже не могли войти внутрь, и им приходилось стоять снаружи!
Я бывал во многих местах в России, но я никогда не видел в синагоге молодых людей и уж конечно не маленьких детей… Я не смог удержаться, и слезы радости потекли у меня из глаз».
Трудно представить, что все 100 тыс. грузинских евреев были столь же истово религиозны, но то, что такие группы вообще могли существовать в СССР — и не где‑нибудь, а в Грузии, где родился Сталин, чей антисемитизм и страх перед сионизмом стоили жизни многим евреям, — поражает воображение.
В Грузии можно было и заниматься мелким бизнесом, который был строго запрещен в СССР. Советские законы здесь, конечно, действовали, но республика была маленькая и далекая от Москвы. Проще было убедить какого‑нибудь местного грузинского чиновника закрыть глаза на нарушение закона, поделившись с ним прибылью.
18 подписантов были, в общем‑то, людьми состоятельными. Некоторые из них были причастны к мелкой артели, производившей товары народного потребления. Другие торговали на черном рынке драгоценными камнями. У них были большие дома и связи среди начальства. У них всего было вдоволь, и они помогали другим активистам. Один из двух руководителей этой группы, Бенсион Якобишвили, посылал деньги самым уязвимым сионистским активистам в России, которым не на что было жить после увольнения с работы.
Эти евреи хотели уехать в Израиль не для того, чтобы убежать от бедности или антисемитизма. Так что же стояло за их страстной мечтой об Израиле? «Мы были людьми традиционными, нас воспитывали на Торе, на брахот», — объясняла мне Эти Бен‑Цви у себя дома в Лоде, угощая хачапури — грузинским национальным блюдом, от которого трудно отказаться. Эти — дочь Шабтая (Шабаты) Элашвили, второго лидера 18 подписантов, и сестра Моше (Михаила) Элашвили — последнего из них, оставшегося в живых. «Каждый шабат был кидуш и “Шалом алейхем малахей а‑шарет” — мы пели в полный голос. Отец носил кипу, накладывал тфилин. Он говорил: “Мы евреи; мы молчать не будем”».
Бен‑Орен подтверждает ее рассказ: «Молитва “Благословен Ты, Г‑сподь, восстанавливающий Иерусалим”, которую я читал и которую читают все евреи, — она вошла в наше сознание». Его жена и соратник по сионистскому движению в Грузии Рина добавляет, что ее свекровь «по вечерам рассказывала Гершону об Иерусалиме — единственном городе, самом святом городе. Что настанет время, и все евреи соберутся там и будут там жить. Это всегда было в нас».
Бен‑Орен, который носил тогда грузинскую фамилию Цицуашвили, сам не подписывал это письмо, но он был одним из лидеров грузинского сионистского движения. Еще раньше, в 1960 году, он изготовил самое мощное оружие грузинских сионистов — учебник иврита. Рина печатала объяснения по‑грузински, а он писал от руки фразы и грамматические упражнения на иврите (еврейской пишущей машинки у них не было), их друг сфотографировал 101 страницу — и у них появилась книга, которая укрепляла самосознание грузинских евреев. (Чтобы КГБ не узнал, кто написал книгу, ее подписали именем давно умершего раввина, а машинку с грузинским шрифтом бросили в реку.)
У Шабтая был простой ответ на вопрос, почему он хотел вывезти семью в Израиль: Израиль — это государство евреев. «Еврей должен жить в своей стране», — говорил он детям. Неважно, что в Грузии у них большой дом: «Мы будем жить в кибуце, будем обрабатывать землю. Если будет война, я пойду на войну с четырьмя сыновьями и с зятьями, чтобы сражаться за свою страну». Пятеро дядей Шабтая участвовали в Первом сионистском конгрессе Герцля в Базеле в 1897 году. Сионизм, говорят его дети, был у него в крови.
«Письмо 18 грузинских евреев» окружает множество загадок. Кто именно написал его на таком хорошем русском языке? (Для всех подписавшихся русский был вторым языком.) Кто передал его израильтянам? Рассказывают о таинственном норвежском инженере‑еврее, который приехал из Тбилиси в Осло и там передал письмо в израильское посольство. Авторам письма приходилось сохранять полную тайну, чтобы их не раскрыли, они ничего не говорили даже своим родственникам. Конечно, в Грузии они чувствовали себя как дома, но если бы КГБ перехватил письмо до того, как оно пересекло советскую границу, все могло кончиться очень плохо.
Почему они пошли на такой риск? Ко времени написания письма, 6 августа 1969 года, они уже много месяцев и даже лет ждали разрешения на выезд. Они подали все документы. Государственные чиновники обещали дать разрешение. Евреи уволились с работы, продали дома, сдали дела, стали жить у родственников. Но время шло, а ничего не происходило. В какой‑то момент у Шабтая обнаружили лейкоз, и его состояние стало быстро ухудшаться. Тогда они решили действовать.
Моше рассказал мне о том, какими эмоциями был наполнен период после отправки письма. «Прошло два с половиной месяца, и ничего не произошло. Мы стали бояться: вдруг оно не попало адресату, — рассказал он. — Я лежал в постели в тоске и волновался, не только о себе, но и о родителях». В письме они просили Меир и Ткоа опубликовать его, так что казалось, единственное, что он может сделать, — это крутить настройку радиоприемника с одной зарубежной русскоязычной радиостанции на другую.
«Однажды утром я услышал по радио: Грузия. Я стал скакать по всем станциям, и они все говорили об этом. Я переключился на Израиль — там тоже об этом говорили! Я выскочил из постели, как безумный, и побежал за отцом. Я вбежал в синагогу. Отец был там, молился “Амиду”, так что поговорить с ним я не мог. Я стоял и смотрел на него, и внезапно отец посмотрел на меня, а я на него, и я отчаянно жестикулировал: “Да! Да!” У него не было сил окончить молитву. Я подбежал к нему, мы схватили друг друга, обнялись и заплакали как маленькие».
Несмотря на огромную известность, которую получило письмо во всем мире, 18 подписантам пришлось ждать еще полтора года, пока им не разрешили выехать. Москва темнила, пытаясь нейтрализовать нанесенный ущерб. Заявлялось, что письмо поддельное, потом появилось «интервью», где говорилось, что никто из 18 подписавших письмо «не продал имущество» и не уволился с работы — и даже не подавал прошение о выезде. В Грузию приезжали люди из Москвы и ходили по домам, пытаясь вынудить подписантов отозвать свою подпись. Но всемирная известность сделала свое дело: советская бюрократия не осмелилась преследовать их так, как преследовали других еврейских активистов.
Ободренные эффектом, который произвело письмо, грузинские евреи продолжили писать петиции и выходить на демонстрации. Некоторые из них отправились в Москву и устроили голодовку возле здания Центрального телеграфа. Бен‑Орен проехал всю Грузию, собирая подписи под другими требованиями разрешить выезд. Под одним из таких требований подписался 531 человек. («Израиль или смерть!» — написал Бен‑Орен от руки на обложке, прямо над собственной подписью.) Они вдохновили других. За следующий год было подано 124 петиции в ООН.
Их усилия открыли затвор шлюза: в начале 1970‑х разрешение на выезд получили около 100 тыс. советских евреев. Москва надеялась, что как только диссиденты уедут, ситуация успокоится. Но этого не произошло.
Мы никогда не сможем узнать все подробности о происхождении и точном маршруте письма. Человеком, который знал все о тайнах «Письма 18 грузинских евреев», был отец Моше Шабтай. Он обещал детям, что расскажет им обо всем, когда они окажутся в Израиле. Но к тому моменту, как в Песах 1971 года они приземлились в Лоде, Шабтай был на пороге смерти. «Скорая помощь» ждала его у трапа и отвезла прямо в иерусалимскую больницу «Хадасса Эйн‑Керем». Он скончался несколько недель спустя, на Шавуот. В семье до сих пор хранится письмо с соболезнованиями, которое они получили после его кончины от Голды Меир.
Но эти детали не столь важны по сравнению с более фундаментальными вопросами. Почему группка евреев, отрезанных от остального еврейского народа, предпочла сохранить свою культуру и религию, хотя проще было бы этого не делать? Почему они чувствовали духовную и эмоциональную связь с землей предков настолько, что готовы были всем пожертвовать ради нее? Спустя 50 лет после того, как 18 грузинских еврейских семей написали письмо, для современных американских евреев эти вопросы также звучат актуально, как никогда.
Оригинальная публикация: A Letter to Golda
Комментариев нет:
Отправить комментарий