пятница, 28 октября 2022 г.

Порядочный человек не может быть антисемитом

 

Порядочный человек не может быть антисемитом

Рисунок11 (2)

Дмитрий Шостакович и eвpeйский вопрос

Великий композитор ХХ века Д.Д.Шостакович относился к евреям так, словно сам был евреем. О еврейской (идишской) музыкальной культуре отзывался с неизменным восхищением. Среди его друзей много евреев: это Матвей Блантер, чье фото висело в квартире Шостаковича рядом с портретом Бетховена, Моисей Вайнберг, считавший его своим учителем, Давид Ойстрах, исполнявший его произведения, Соломон Михоэлс, чьей гениальной игрой композитор восхищался. Много лет творческое содружество связывало его с виолончелистом Валентином Берлинским, который возглавлял Квартет им. Бородина. Этот коллектив, состоявший из трех евреев и одного русского, блестяще исполнил и записал все квартеты, написанные Шостаковичем. И, наконец, самый близкий друг — замечательный пианист, профессор Санкт-Петербургской консерватории Исаак Гликман, сохранивший много писем композитора с откровениями на разные темы, в том числе и об отношении к так называемому еврейскому вопросу. Их нерушимая дружба длилась больше сорока лет. Опубликованные после смерти композитора письма к другу содержат 300 посланий. С таким другом Шостакович мог быть откровенным. К тому же Дмитрий Дмитриевич великолепно владел эзоповским языком, который отлично понимал Исаак Давидович. Мог себе позволить поиздеваться над организацией праздничных мероприятий, происходящих в стране Советов. Например, описывая с «восхищением» первомайскую демонстрацию, он называл одно за другим имена, отчества и фамилии вождей, портреты которых несли демонстранты. А в конце заключал, что получил огромное удовлетворение, созерцая проявление любви народа к своим избранникам.

Всю свою жизнь он боролся со Сталиным, с той системой власти, которую тот выстроил, системой, подавляющей человека, уничтожающей его право мыслить свободно. Об этой борьбе рассказал в своей замечательной книге «Шостакович и Сталин» Соломон Волков — писатель, публицист и музыковед. Волков, многие годы друживший с композитором, считал, что невозможно говорить о музыке Шостаковича, не соотнося ее с жизнью страны. Музыка была и продолжает быть его оружием в борьбе с тиранией, с желанием тирана превратить граждан в безгласных рабов. О, как выразительно рисуют музыкальные краски безрадостную картину: слушаешь и видишь — идет строй болванчиков, а кто-то сверху постукивает молоточком, чтобы ни один из строя не выбивался. Так, в Пятой симфонии есть вроде бы счастливый финал, но вот откровения Шостаковича, записанные С.Волковым: «Я думаю, каждому ясно, что происходит в Пятой. Ликование в ней вынужденное и вызвано угрозами… Все равно что кто-то бьет вас палкой и приговаривает: «Ты должен ликовать, ты должен ликовать», и вы, пошатываясь, поднимаетесь и маршируете, бормоча: «Мы должны ликовать, мы должны ликовать…»

Откуда у Дмитрия Дмитриевича его философский подход, способность глубоко и самостоятельно анализировать происходящее? Его смелость на фоне такого количества жертв сталинского режима. Жертв не только физических, но и духовных. Людей ломали, заставляя предавать друзей и родных, поступаться своими принципами. Потеря самоуважения, парализующий страх. Хочу привести пример записи в дневнике одной женщины, интеллигентной жительницы Ленинграда: «Все это похоже на кошмар и абсурд. Каждый день кого-то забирают без причины, без малейшего повода. И все ждут прихода, и у меня тоже готов узелок»

11 июня 1937 года была приговорена к расстрелу группа видных военных во главе с маршалом Михаилом Тухачевским. Расстрелу предшествовало следствие. Вызывали всех, кто был знаком с главным обвиняемым. Однажды в связи с делом Тухачевского с таким вот узелком, попрощавшись с женой и детьми, в ужасе от того, что предстоит, пришел к своему следователю на второй допрос и Шостакович. Во время первого допроса ему задавали только один вопрос: «Вы слышали о покушении, которое готовили на Сталина». Разумеется, композитор все отрицал. Следователь, не добившись от Дмитрия Дмитриевича компромата на Тухачевского, очень настойчиво посоветовал припомнить факты, необходимые для предъявления обвинения, и через два дня прийти еще раз. К счастью, как раз накануне и следователь был объявлен врагом. Об этом сообщил Шостаковичу вахтер, видевший, как тот сидит у закрытой двери кабинета своего мучителя. Сидит и мается в ожидании вызова. Вахтер его поторопил: «Идите! Идите! Вам повезло!» Как говорится: Бог спас!

Отношение к евреям служило композитору лакмусовой бумажкой при определении нравственности человека. Это то, что Дмитрий Шостакович усвоил еще в детстве: «Мои родители считали антисемитизм постыдным пережитком. И в этом смысле мне было дано исключительное воспитание… В те времена насмехаться над евреями считалось почти хорошим тоном».

Еврейские народные мелодии присутствуют во многих произведениях композитора: «Вокальный цикл на стихи еврейских поэтов», фрейлехс в финале Восьмого квартета, наконец, Тринадцатая симфония, посвященная памяти трагедии Бабьего Яра. Предоставим слово самому композитору: «Вся народная музыка прекрасна, но … еврейская уникальна»

И далее: «Если говорить о музыкальных впечатлениях, то самое сильное произвела на меня еврейская народная музыка. Я не устаю восхищаться ею, ее многогранностью. Она может казаться радостной, будучи трагичной. Почти всегда в ней — смех сквозь слезы. Это качество еврейской народной музыки близко моему пониманию того, какой должна быть музыка вообще. В ней всегда должны присутствовать два слоя».

Однажды в маленьком киоске, что находился на платформе станции Малаховка, он купил тоненький сборник стихов, переведенных с идиш. Именно тогда у него возникла идея вокального цикла. В то время — 1948 год — надо было иметь смелость, чтобы сочинять музыку к стихам еврейских поэтов, писавших на языке идиш, языке, ставшем, как и его носители, гонимым. Премьера состоится позднее, после убийства Соломона Михоэлса, после «Дела врачей» и смерти Сталина. На премьере, состоявшейся в Малом зале консерватории в 1955 году, в одной из песен прозвучали слова: «Врачами, врачами станут наши сыновья». Понятно, что в зале у многих сжалось сердце и перехватило дыхание, ведь только два года тому назад было «Дело врачей»! Об этом вспоминает замечательный музыкант и дирижер Владимир Спиваков. Его мама, он в то время был еще ребенком, привела его на премьеру. Он помнит и то, как двусмысленно прозвучали слова другой песни: «Всей стране хочу поведать я: звезда горит над нашей головой, ой, вей, ой-ой!»

В зале — гробовая тишина. Многим казалось, что сейчас в зал войдут люди в сером. Эти волнующие впечатления описаны в статье Владимира Спивакова «Голос всех безголосых». 

1948 год — это тяжелый год для всей советской интеллигенции: разгром литераторов — критика произведений авторов, считавших, что литература вне политики, гонения на композиторов: Прокофьева, Хачатуряна, Шостаковича, писавших, по мнению Сталина и его прислужников, музыку не для народа. Но самые страшные репрессии пришлись на еврейских деятелей культуры. 12 января 1948 года убили Соломона Михоэлса. Потрясенный Шостакович немедленно прибежал в дом дочери покойного артиста — гениального, возможно, лучшего короля Лира, обнял Наталью Соломоновну и ее мужа (своего друга и ученика) Моисея Вайнберга, и сказал: «Как я ему завидую». Это было 13 января, когда Восьмая симфония Шостаковича была объявлена в официальной прессе формалистической и декадентской. Позднее, 28 ноября 1948 года, Сталин подписал секретное решение бюро Совета министров СССР «Еврейский антифашистский комитет немедля распустить, органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать». Из двадцати членов президиума арестовали семнадцать. Не тронули Илью Эренбурга, Давида Ойстраха и Самуила Маршака. С остальными расправились в сталинских застенках, расправились с особой жестокостью. А ведь это были достойные талантливые люди, много сделавшие для победы. Так закончился короткий период после войны, когда люди, победившие фашизм, испытывали чувство гордости за себя и за свою страну, многие верили в светлое будущее. Иосиф Сталин принялся закручивать гайки и делал это, как безжалостный палач. Композитор Д.Д.Шостакович чувствовал, что он тоже в опале, но больше, чем за себя, испугался за внучку Соломона Михоэлса.

Он ни на минуту не сомневался в том, что это было убийство, осуществленное опричниками Сталина. К тому же знал ужасающую и позорную практику: родных «врага народа» отправляли в лагеря, а детей — в детский дом. Тиран был мстителен. Именно поэтому Шостакович (об этом рассказал сын композитора — Максим) предложил своим друзья — Наташе и Моисею — в том случае, если их заберут, удочерить малышку Викторию, внучку Соломона Михоэлса. Слава Богу, тогда их не тронули.

Что касается Шостаковича, то его предчувствия оправдались: 10 февраля все того же 1948 года в газете «Правда» опубликовали Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об опере Вано Мурадели «Дружба народов» В этой публикации, кроме Мурадели, упомянуты Прокофьев, Мясковский, Шебалин и Шостакович. Фрагмент из Постановления: «Еще в 1936 году, в связи с появлением оперы Д.Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», в органе ЦК ВКП(б) «Правда» были подвергнуты острой критике антинародные, формалистические извращения в творчестве Д.Шостаковича и разоблачен вред и опасность этого направления для судеб развития музыкального искусства».

Далее было сказано о том, что композиторы разучиваются писать для народа, что они полагают, что народ не дорос еще до понимания их сложной музыки. Утверждалось, что эти композиторы оказывают пагубное влияние на подготовку и воспитание молодых композиторов в наших консерваториях. Лидия Чуковская метко сказала о Постановлении: «Из каждого абзаца торчат августейшие усы».

Трудно себе даже представить, как убийственно реакция властей сказалась на жизни Дмитрия Дмитриевича, какое унижение он пережил: его музыку перестали исполнять, уволили из консерватории, отключили от возможности лечиться в «Кремлевке». В письме к Исааку Гликману он с грустью говорит: «Двенадцать лет назад я был моложе и легче переносил всякие встряски. Старею, сдаю»…

Вернемся в 1936 год, когда до этого сравнительно благополучная карьера Шостаковича в первый раз испытала тяжесть руки Сталина. Вождь считал, что только он определяет, что есть истинное искусство, а что пошлость, порнография, дурной вкус. Он присутствовал на премьере оперы композитора в Большом театре, но и до середины не дослушал. Похоже, его задело, что в музыке много чувственности, тяжелой страсти. Митя Шостакович с юности хотел заниматься классической музыкой, но жизнь выдвигала свои требования. Ему пришлось для заработка писать музыку и для спектаклей, и для кинофильмов. Режиссеры любили с ним работать. Григорий Козинцев пригласил его написать музыку к трилогии о Максиме. И обаятельный Максим-Чирков распевает, естественно, с русским текстом, еврейскую песенку «Крутится, вертится шар голубой» А в фильме «Встречный» радостно звучит музыка на оптимистичные строки поэта Б.ориса Корнилова. Его, комсомольского вожака, поэта и просто хорошего парня, расстреляли в 1938 году, как антисоветчика-троцкиста. Давайте вспомним слова песни, которую неизменно распевали участники первомайских шествий. И я ее пела вместе со всеми:

Нас утро встречает прохладой,

Нас ветром встречает река.

Страна встает со славою

На встречу дня.

Так вот, когда Сталин был в ярости от оперы «Леди Макбет Мценского уезда», нашлись люди, которые попробовали защитить молодого композитора. Авторитетным являлось мнение популярного музыковеда Ивана Ивановича Солертинского. Он, вдохновенный оратор, эрудит, был глубоким знатоком опер и симфоний. Его особо высокой оценки удостаивались мастера, в творчестве которых отражался окружающий мир. К таким он причислял Брукнера, Малера, Шостаковича. Он приветствовал успешную премьеру оперы Шостаковича в Ленинграде. «Солертинский был борцом за советскую музыкальную культуру, он поддерживал творческие искания Шостаковича, его дерзкую буффонаду в опере «Нос» и, в особенности, в «Леди Макбет Мценского уезда» — одно из высших завоеваний советской оперы, сильной своей органической близостью к великой традиции Мусоргского». Это из статьи А. Гозенпура «Художник и ученый» Увы, вместе с Шостаковичем попал в опалу и защитник-музыковед. Сталин явно не читал изречение А. Блока, переписанное Солертинским в свой дневник: «Новое всегда тревожно и беспокойно. Тот, кто поймет, что смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге, тот перестанет быть обывателем!»

Значительно больший успех имела защита Шостаковича, продуманная наркомом кинопромышленности Борисом Зиновьевичем Шумяцким. Он, заступаясь за Шостаковича, напомнил вождю о песенке из фильма «Встречный», а песенка эта Сталину очень нравилась, так же, как и музыка к трилогии о Максиме. «Вот ведь: может, когда захочет», — примерно так высказался вождь. И тут умный политик Шумяцкий осторожно подсунул ему мысль, что полезнее не наказывать способных деятелей искусства, а направлять. Иосифу Сталину эта мысль пришлась по душе. Веревку, накинутую на шею композитора, ослабили. Хотя Четвертая симфония была по-прежнему под запретом, но Пятую симфонию признали удавшейся.

Увы, И. И. Солертинский не дожил до 1948 года, он неожиданно скончался на 42 году жизни. Не было в живых и Шумяцкого, он бы непременно напомнил вождю о колоссальной роли, которую сыграла написанная 35-летним композитором в 1941 году Седьмая — Ленинградская симфония. Партитуру симфонии тогда же отправили на специальном самолете за границу для того, чтобы ее услышали в странах-союзницах. Умнейшего человека, защитника Шостаковича в 1936 году, Сталин приказал расстрелять, не простив многолетнему соратнику по партии большевиков неуважительное обращение «Коба» и отказ выпить за здоровье вождя. Семья Б.З. Шумяцкого, соответственно, оказалась в лагере. Это был 1938 год. До четырех лет внук Шумяцкого, названный в честь деда, помнил себя стоящим у колючей проволоки. Знаю это от самого Бориса Лазаревича Шумяцкого, с которым мы дружили. Ученый и искусствовед, он часто писал о художниках, по его просьбе, я редактировала его статьи — мне много дало наше общение. Но вернемся к тяжелой ситуации, в которой оказался Шостакович в 1948 году. К счастью для него, в 1949 году в США должен был состояться съезд деятелей культуры: «Конгресс в защиту мира». В список членов советской делегации (список утверждал сам вождь) включили имя композитора, чье произведение произвело за границей фурор, автора помнили и ждали. Шостакович отказался. И тут раздался звонок кремлевского диктатора, которому доложили об отказе композитора. Мне доводилось читать о звонках Сталина двум деятелям культуры, которые были крайне взволнованы тем, что им звонит сам генеральный секретарь. Позднее, после разговора с вождем, они еще мысленно пытались продолжить беседу, что-то досказать, объяснить. Запомнилась мне и их оценка личности Сталина: поэт Борис Пастернак и писатель Михаил Булгаков видели в нем «фигуру большого масштаба». В отличие от них, Д.Д. Шостакович не идеализировал главу государства, он определял Сталина как расчетливого негодяя, циника и убийцу. До конца жизни он верил в высокие ленинские идеалы, но, как и Троцкий, который называл Сталина «могильщиком революции», не мог думать по-другому: в советских лагерях сгинули его близкие друзья, муж его сестры Марии, бабушка по материнской линии. Что говорить: каждый второй из его близких пострадал от сталинских репрессий. И вот звонок из Кремля. В ответ на вопрос Сталина: почему он не едет, композитор сослался на плохое здоровье. Когда же тот захотел уточнить, в чем проблема, ответил одним словом: «Тошнит». Сталин сделал вид, что не знал о том, что композитор исключен из пациентов «Кремлевки», из консерватории, где преподавал. Обещал, что это будет исправлено. «А как я туда поеду, если моя музыка запрещена?!» Разумеется, чиновникам было дано соответствующее указание, сочинения снова получили доступ на сцену. Вождь в этом разговоре — милостив и терпелив, хотя в слове «тошнит» мог услышать и второй смысл.

Лариса ВЕЛИКОВСКАЯ, Ашдод

isrageo.com

Окончание следует


Комментариев нет:

Отправить комментарий