«Мать» идишской литературы
Материал любезно предоставлен Tablet
Jacob Dinezon
The Dark young man
Молодой злодей
Jewish Storyteller Press, 2019. 310 p.
Если вы изучали или читали современную идишскую литературу, то почти наверняка слыхали имя Янкева (Яакова) Динезона . Для ряда гигантов современной идишской литературы, в том числе Шолом‑Алейхема, С. Ан‑ского и И. Л. Переца, он был другом, доверенным лицом и кем‑то вроде управляющего. Вдобавок Динезон упокоился в великолепном оэле (мавзолее) в Варшаве рядом с друзьями — Ан‑ским и Перецом. Если современная идишская литература пыталась доискаться, каким должен быть еврейский любовный роман, то в ее основе лежала реальная история о братской любви Переца и Динезона.
Хотя Динезон значится во всех трудах по истории литературы, его произведений сегодня почти нигде не сыскать — а в английских переводах не сыскать определенно. Новые переводы произведений Динезона на английский, изданные «Джуиш сторителлер пресс», призваны изменить ситуацию, вернув еврейским читателям его имя в 2019 году, к его сотому йорцайту.
Поскольку в литературном каноне Динезон отсутствует, я всегда предполагала, что его главным вкладом было содействие друзьям и коллегам в литературе. Меж тем как Менделе Мойхер‑Сфорима, Переца и Шолом‑Алейхема мифологизировали (в том числе и они сами) в образах «дедушки идишской литературы», ее «отца» и ее «сына», идишский литературный критик Шмуэль Рожанский считал Динезона ее «матерью».
Такие понятия с интригующей гендерной окраской моментально приковывают внимание нынешних исследователей идиша. Произведения Динезона пометили как «женские», да и в программах по изучению современной идишской литературы его не найти, как это понимать? Идиш с самого начала представляли как нечто «женское»: язык для женщин или для женоподобных мужчин. Ивритская литература была полем битвы, где такие маскилим, как Перец и Шолом‑Алейхем, стремились доказать свою мужественность. Точнее, стремились, пока не поняли, что ограничиваться ивритом значило ограничить свою аудиторию до самых мизерных размеров.
Похожая логика побудила Динезона перейти в литературе с иврита на идиш. Позднее он вспоминал (в предисловии к «Молодому злодею»), что ивритские произведения не доходили до «тысяч и десятков тысяч братьев и сестер, кому, возможно, пригодились бы мои сочинения и, возможно, доставили бы удовольствие мои истории». Но если такие писатели, как Менделе, чтобы выразить свое отношение к современной им еврейской жизни в черте оседлости, писали едко и иронично, то интонация Динезона была куда более мягкой и сентиментальной, а трактовка — более реалистичной. Эти особенности, а также глубокое сочувствие Динезона мытарствам еврейских женщин и их мировосприятию, проясняют, почему Рожанский пытался заново включить Динезона в пантеон в качестве «матери».
Хотя мы понимаем, как много значила дружба Динезона с Перецом, взаимоотношения Динезона с тремя женщинами оказались, пожалуй, столь же судьбоносными. В зрелые годы он славился благодаря литературным — совместно с Перецом — салонам в Варшаве; по их адресу, так сказать, обитала идишская литература. Но жил Динезон вместе со своей сестрой: вклад этой женщины остался практически непризнанным, так что даже ее имя — Фейге Кац — еще недавно было никому неизвестно.
Когда Динезон был подростком, Хелена Горовиц наняла его домашним учителем иврита к своим родственникам. Именно в доме Горовицей начался путь Динезона в секулярную литературу. Поехав в Вильно с деловым поручением семьи Горовиц, он познакомился с сестрой Хелены Горовиц — Двойрой Ромм: та была одним из директоров знаменитой типографии «Ромм» . Именно Ромм опубликовала его первый роман и направила его жизнь в новое русло.
Этот первый роман, недавно переведенный Тиной Лунсон и отредактированный Скоттом Хилтоном Дэвисом, — не что иное, как бестселлер 1877 года «Молодой злодей». В нем рассказана история мальчика‑ешиботника Йосефа: он уходит из дома и в итоге становится домашним учителем в особняке богатой семьи в Могилеве. (В «Молодом злодее» много интересных автобиографических мотивов.) Он влюбляется в среднюю дочь, красавицу Розу, но их счастью препятствует злодей, картинно подкручивающий усы, — зять Мейше Шнеур, тот самый «молодой злодей» из названия романа. (Динезон, как и персонажи книги, был литваком из Могилева (город в современной Белоруссии) и, вероятно, выговаривал имя «Мойше» как «Мейше».)
«Молодой злодей» неожиданно снискал успех: разошелся тиражом 200 тыс. экземпляров и породил лавину эпигонов. «Молодой злодей» и впрямь книга сентиментальная, почти лишенная сатирической остроты и юмора, свойственных знаменитым друзьям Динезона. Но все равно новый перевод можно рекомендовать: он этого достоин.
Во‑первых, и это, пожалуй, важнее всего: Дэвис сократил оригинал — в нем 600 страниц, — превратив в блестящее, динамичное повествование, не занимающее и 300 страниц: идеальный объем— такую книгу можно проглотить за один шабат. Эта книга предназначена не для ученых, в ней нет примечаний, орфография не отвечает стандартам YIVO . Зато она позволяет получить большое удовольствие от знакомства с ранней современной идишской литературой и узнать, как «создавались» первые читатели идишских романов.
Динезон напрямик втолковывает своим читателям, как важно читать романы. Например, в выдержках из дневника Йосефа рассказывается, что двоюродный брат давал ему книги, написанные не евреями, и убеждал вдумываться в их глубокий смысл. «Никто, — говорит двоюродный брат, — не пишет прозу чисто ради искусства. Писатель откликается на зов — и рвется на помощь некоему правому делу, чтобы искоренять зло и поощрять добро». Однако проблема с чтением нееврейских книг в том, что их персонажи — неевреи, а значит, даже если они могут служить высоконравственным примером современникам, нельзя ожидать, что евреи станут подражать этому образцу. Весьма недвусмысленный намек читателю: он должен быть благодарен авторам еврейских романов.
В финале романа, когда наше терпение уже истощили воистину гнусные — несть им числа — поступки злодея Мейше Шнеура, наш рассказчик замечает, что того окружали сплошь преступники‑отщепенцы: кому ж еще он мог подражать? Возможно, прочитай он о том, как плохо кончают плохие люди, у него был бы шанс поразмыслить над своей злонравной жизнью. Требовать от литературы таких результатов — значит, ожидать от нее слишком многого, но это вполне объяснимо, учитывая время и место: ведь тогда и там многие заменили веру в Б‑га верой в литературу и не сомневались, что литература и впрямь способна изменить мир.
«Молодой злодей» полон сочувствия к главным героям — евреям XIX века, идущим тернистым путем к современности, одновременно пытаясь сохранить свое еврейство. В романе почти нет иронии и юмора, характерных для куда более резкой маскильской полемики, например для «Волшебного кольца» Менделе. Тем не менее Динезон — он как‑никак литвак — дает ясно понять, что в его современном еврействе обскурантизму нет места; вся книга пронизана явным презрением автора к хасидам. Неприязнь Динезона к суевериям породила одно из немногих неподдельно смешных, проникнутых иронией мест в романе — сцену, когда он поднимает на смех местного мистика Шмаяу. С вкладом Шмаяу в благополучие городка все становится ясно, когда Шмаяу пытается погасить пожар, швырнув в огонь книгу по еврейской магии, чем трагикомически расписывается в своей полной никчемности.
Каждый год на английский переводят крайне мало идишских романов — от силы пять или шесть. Перевод — дело дорогостоящее и медленное, продать переводную книгу нелегко, и это отпугивает издателей. Но теперь — и это тем более необычно — мы получили полную корзину переводов Динезона, работа над некоторыми из них шла с 2003 года. Я спросила у редактора серии Скотта Хилтона Дэвиса, что сподвигло его на этот колоссальный труд. Зачем пытаться реабилитировать такого писателя, как Динезон?
Ответ восходит к временам, когда Дэвис учился в митлшуле IWO Ordn Shule (идишской, первоначально симпатизировавшей коммунистам) в окрестностях Лос‑Анджелеса. Там он впервые познакомился с идишской классикой, в основном благодаря своей учительнице (тоже легендарной фигуре) Сабелль Бендер. Хотя Дэвис так толком и не выучил язык, впечатления от переводов идишской классики остались в памяти навсегда.
После смерти своего отца в 2001 году Дэвис стал преподавать в воскресной школе реформистской синагоги в Северной Каролине, то есть забрался так далеко от лос‑анджелесской шуле IWO, что дальше некуда. Привез с собой тот же сборник идишских рассказов, который читал в детстве в Лос‑Анджелесе. И обнаружил, что эти рассказы обладают той же силой даже в классе, где сидят подростки компьютерной эры. И чем больше он углублялся в эти произведения, тем сильнее его увлекал Динезон — а понять его было не так‑то легко — наставник и менч, слушатель и радетель, напоминавший Дэвису его отца. Дэвису стало ясно, что таким способом он почтит (при содействии своей сестры) идишкайт своего отца — сможет сделать для Динезона то, что Динезон сделал для многих других писателей. Он сказал, что намерен «вернуть Яакова Динезона на книжную полку рядом с его друзьями — Шолом‑Алейхемом и Перецом».
Оригинальная публикация: The ‘Mother’ of Yiddish Literature
Комментариев нет:
Отправить комментарий