«И исчезну как прохожий в мультфильме…»
В Еврейском музее и центре толерантности продолжается выставка «Снег на траве», посвящённая творчеству отмечающего свой 80-летний юбилей режиссера-аниматора Юрия Норштейна и его жены, художницы Франчески Ярбусовой.
«Когда отношение к искусству по силе чувства будет равно переживаниям, вместившимся в маленьком сердечке неведомой нам пичужки… тогда останется одно – оживить вымысел».
Доброта и чуткость в высшей степени свойственны лучшим героям мультфильмов Норштейна, а в своих публичных выступлениях он постоянно защищает несправедливо гонимых. При этом создается впечатление, что стремление мэтра реализовать свои замыслы год от года лишь возрастает, а неотразимая харизма становится более очевидной. Мало кому из смертных, подошедших к столь значимой дате, удаётся вырваться из замкнутого круга трудноразрешимых проблем. Но, кажется, Юрий Борисович принадлежит к числу избранных счастливцев… Устроенная в его честь выставка (на которой представлено более пятисот работ и большинство из них впервые) имела немыслимый успех. По своему резонансу эта временная экспозиция, которую посетили люди самых разных поколений, не идёт ни в какое сравнение с теми, что ранее проходили в России, во Франции, Израиле, Японии и США. Но принимая в своей крошечной лавочке, находящейся в студии, неугомонных поклонников, идущих к нему п с собаками, яблоками, мёдом и драгоценными изделиями из стекла, известный мультипликатор кажется больше всего рад детям и старается уделить внимание прежде всего именно им. Как сказала моя дочь: «Кажется, для них он не откажется даже достать и тарелочку с неба». Дедушка шести внуков, он не слишком симпатизирует телевизионному каналу «Карусель», который так наглядно демонстрирует современные гламурные тенденции мультипликации. Своей экспозицией известный аниматор сумел представить совсем иное, почти что уходящее в прошлое искусство. Втягивающая в своё игровое пространство выставка, организованная по инициативе куратора Еврейского музея Марии Гадас, прекрасно объясняет, как возникает движущееся и живое. Всевозможные атрибуты мультипликационного волшебства: многочисленные наброски, раскадровки, схемы расположения мультипликационных цехов, наконец, дружеские шаржи, показывают каких невероятных, почти титанических усилий стоит выразить сердечную мысль, лежащую в основе его творений. И в итоге огромные усилия иногда … «сжимаются до тонкого, тоньше промокашки, листа, до пяти и более секунд. И привыкнуть к этому невозможно». «И Откуда берутся вдохновение, сюжеты сценариев гениальных фильмов? Из пристальных наблюдений за обычной жизнью и воспоминаний детства». И мультипликация, как никакой другой вид искусства, давала миллионам советских зрителей разных возрастов ощущение свободы, вселяла в них надежду на осуществление мечты.
Путешествие по замысловатым лабиринтам выставки, от начала до конца продуманной и почти до последнего гвоздя погружающей в подобие естественной среды, начинается ещё в фойе. Ностальгически возникающий «шпанистый» район Марьиной Рощи не имеет ничего общего с «Эрой милосердия» братьев Вайнеров. Это вам ни криминальное гнездо фильма «Место встречи изменить нельзя», ни обдающее холодом послевоенное Останкино «Травяной улицы» Асара Эппеля. Внешний вид огороженной забором первой части экспозиции скорее напоминает еврейское местечко… На эскизе Франчески Ярбузовой к мультфильму «Сказка сказок», вложившей в этот проект свои собственные послевоенные воспоминания, мы видим огромный двор с нежно воркующими влюблёнными парами, доверительно беседующими соседями и родителями с детьми. Вот что вселяло в жизнелюбивого мальчика чувство радостного волнующего ожидания! А что же такое улетающие ввысь загорающиеся двухэтажные бараки (этот кадр, несмотря на принципиальную позицию мастера, так и не вошёл в мультфильм «Сказка сказок), как не обращённая в прошлое, бессознательная память?.. Или девушки. танцующие парами в небе над стоящими среди леса порушенными свадебными столами… «Нет мужчины в семье – нет детей, нет хозяина в хате. Разве горю такому помогут рыданья живых?» – восклицал один из любимых героев Норштейна Семён Гудзенко. В порыве страсти и отчаянья эти же девушки кружатся на виниловой пластинке с уходящими на фронт кавалерами. На другом макете они с надеждой машут вслед новобранцам руками. И вместе с тем приветствуют людей и животных, наслаждающихся блеском воды под чинарой. Это дивное видение, навеянное Норштейну одноимённым стихотворением турецкого поэта Назыма Хикмета, изображено на прикреплённом к потолку громадном плафоне. Смещение временных планов бесспорно отсылает к знаковым шедеврам Тарковского. В самой атмосфере первого зала выставки с располагающимися на импровизированных камышах («клумбе») хорошо знакомыми персонажами мультфильмов Норштейна сочетается упоение красотой и радостью жизни и высокая светлая скорбь, которая усиливается звучащей Прелюдией Ми бемоль минор Баха. Именно в первой части экспозиции среди замечательных работ Франчески Ярбузовой можно найти вселяющий в зрителя чувство мутной тошноты и растерянности автопортрет художницы после смерти отца. В этом разделе (так же как в «Сказке сказок») выдуманным персонажам суждено действовать в реальном мире. И настроение волчонка, сидящего рядом со старым почерневшим домом на фоне чудесных жёлтых цветов и осенних деревьев, от эскиза к эскизу меняется. Взгляд печальных, скорбных, чуть ли не слезящихся глаз (чей пребывающий в обоих мирах взгляд взят «напрокат» с помещённой на выставке фотографии вытащенного из воды котёнка) становится умиротворённее и светлее. Ведь художник этой выставки, писательница, муза, соратница и мать двоих детей Мастера, не раз во время долгого жизненного и творческого пути державшая в своих руках нить Ариадны, прежде всего была и остаётся хранительницей символизирующего надежду света. Таким по рембрандтовски выступающим из темноты мы его видим на многочисленных макетах к «Сказке сказок»…
Контрастом к оптимистическому настроению первого зала становится погруженная во мрак следующая часть экспозиции. Она посвящена так и не воплотившейся до конца экранизации гоголевской «Шинели» (которая, как хочется верить, в ближайшее время, согласно желанию её создателя, будет иметь продолжение)… Смысловой подтекст подобного экспозиционного решения очевиден… Но так и хочется привнести сюда какие-то импровизированные небольшие светильники, чтобы лучше рассмотреть впервые столь полно и целостно представленные наброски вместе с этикетками… Призрачный романтический Петербург, являющийся на одном из макетов со светящимися окнами бальных залов, на многочисленных эскизах предстаёт в драматургических образах классического русского театра… Среди прототипов Акакия Акакиевича называют учёного Капицу и дирижёра Геннадия Рождественского. Но лично я не могла отделаться от впечатления, что Акакий Акакиевич Норштейна – это ни кто иной как основатель знаменитой актёрской династии, вполне владевший «тайной гоголевского языка» и умевший смешить зрителей своим неподдельно серьёзным видом Пров Садовский. Прославленный мультипликатор сам признаёт, что во время бесконечно кропотливой работы над этой картиной (едва половина которой отснята на данный момент) буквально вжился в образ Акакия Акакиевича. Притча о приобретшем после смерти демонические черты «маленьком человеке» показана во всех подробностях и деталях. Да, конечно, в своей беззащитности и беспомощности Акакий Акакиевич мало похож на взрослого человека, но есть моменты, когда слова «зачем вы меня обижаете?», может сказать каждый из нас. И, что весьма характерно, прикасаясь к творчеству Гоголя, Юрий Норштейн выбирает ни полуфантастическую новеллу о живописце, из-за стремления к наживе погубившем свой талант, ни рассказ об утончённом художнике, не выдержавшем первого столкновения с действительностью. В центре его внимания оказывается скромный переписчик Акакий Акакиевич, «космический человек», явивший миру «как много скрыто свирепой грубости»… даже в том, кто признан всеми «благородным и честным»… Справедливость, расхожего выражения «Все мы вышли из гоголевской шинели» (впервые появившегося в серии статей французского критика Эжена Вогюэ «Современные русские писатели») подтверждает сама композиция выставки. С основной её частью зритель знакомится уже после того, как испытал на себе власть одной из самых ярких петербургских повестей Гоголя. Ассоциацию с неповторимой манерой Борисова-Мусатова вызывает серия эскизов к мультфильму «Цапля и Журавль» (озвученному Иннокентием Смоктуновским). Окружённые обвитыми плющом колоннами старинных особняков, беседками и лестницами с бордюрами, герои никак не могут найти общий язык. В мультфильме о печальном конце не получившей достойного продолжения культуры напоминает и вальс Михаила Мееровича, вторящий сумрачному, с небольшими просветами небу, время от времени идущему по бескрайним осенним полям мелкому дождю.
Ощущение полного слияния с природой и со всем в ней живущим, иллюзия идущей от реки прохлады прекрасно передана и в отсылающем нас к сакральным представлениям о преображении мультфильме «Ёжик в тумане». Постоянно пугающего ёжика филина (первоначально его не было в сказке Сергея Козлова) нередко называют двойником, смертью, преследующей героя… Но в эпизоде, когда ёжик заглядывает в лужу, где отражается звезда, а филин возводит очи к небу, последний кажется, скорее, сочувствующим другом. Как воплощение недостижимой гармонии и красоты выступает из обволакивающей её листвы белая лошадь, о которой с тревогой думает оказавшийся в конце концов в гостях у друга ёжик. Конечно, панорамная многоярусная картина природы была бы невозможна без кинооператора Александра Жуковского, проявлявшего чудеса изобретательности знатока истории искусств. На увеличенной фотографии этот увлечённый своими исканиями, азартный человек буквально приглашает зрителя к диалогу. На выставке звучит также музыка Михаила Мееровича (одного из любимых учеников Прокофьева). Этот замечательный представитель отечественного авангарда написал музыку и к мультфильму «Лиса и заяц», «Цапля и Журавль» и отчасти к «Шинели»… В своём выставленном на щите пояснении Норштейн не рассказывает ни о звучавшей в лучших концертных залах разных стран симфонической музыке Мееровича, ни о его злоключениях в эпоху борьбы с космополитизмом, ни о двух так и не увидевших свет операх на сюжет Менделя Мойхер Сфорима (что в данном случае было бы более чем уместно). Но выдающийся аниматор описывает внешность ушедшего в небытие сподвижника так, как это может сделать лишь художник: «Сейчас, рассматривая фотографии Мееровича, поражаюсь красоте его уха. Какой мощный аппарат! Казалось, приникни… – и услышишь музыку, дремлющую в могучей голове. Ему пошла бы грубая одежда доминиканского монаха… Он к роялю-то подходил, как подходит к штанге атлет – потряхивая кистями рук… Теперь мне будет всегда казаться, что он ушёл следом за длинной тенью Волчка, по слепящему коридору… туда – в свет”… Очевидно, столь зримые описания впечатлений удаются Юрию Михайловичу именно потому, что он с самого детства прежде всего тяготел к изобразительному искусству.
На своих ранних автопортретах Норштейн является перед нами то подавленным неурядицами жизни неуверенным в себе подростком, то осознающим своё превосходство юным Моцартом
Его юношеский пейзаж (который куратор Мария Гадас сравнила с лучшими образцами барбизонской школы) был использован Франческой Ярбузовой во время работы над эскизом к мультфильму «Зимние дни». Он создавался в соавторстве с 35 аниматорами из разных стран по инициативе японского режиссера-мультипликатора Кихатиро Кавамото, предложившего каждому из участников придумать свой сюжет на трехстишия (хокку) Матуо Басё. На эскизе Норштейна исходивший полЯпонии едва прикрытый рубищем поэт больше похож на исполненного чувства собственного достоинства невозмутимого философа. В начале выставки помещён эскиз Норштейна к одной из первых анимационных работ «25-е – Первый день», созданному их совместно с художником-постановщиком Аркадием Тюриным. Авторы выпущенного в 1968 году мультфильма, взяли на себя смелость соединить метафизику русского и европейского авангарда 1910–1920-х годов с музыкой Дмитрия Шостаковича. При этом синкопированный ритм пересекающихся изломанных линий, изображающих Владимира Лебедева, Юрия Анненкова и Петрова-Водкина на рисунке Норштейна говорит о вкусах Мастера не меньше, чем многочисленные (и в высшей степени интересные) описания его литературно-художественных пристрастий…
Почётный профессор ВГИКа, в прошлом руководитель мастерских режиссёров-мультипликаторов на Высших курсах сценаристов и режиссёров, один из основателей знаменитой мультипликационной Школы-студии «ШАР», почётный доктор изящных искусств, Юрий Норштейн ныне скорее предпочитает дистанцироваться от педагогики. Но в своей бесконечной преданности анимации он бесспорно является наставником для тех, кто решил посвятить жизнь искусству…
И как родителям увлечённых мультипликацией детей не мечтать о том, чтобы Норштейн продолжил свою художественную и просветительскую деятельность в очередной раз продемонстрировавшем грандиозные возможности в еврейском музее?
Александра Гордон
Комментариев нет:
Отправить комментарий