Автор: Светлана Новикова-Ганелина
Майя Кристалинская – звезда эстрады шестидесятых. То было ее время, но и сегодня по радио звучат ее песни, и тут же вспоминаются ее сияющие глаза и ямочки на щеках: она не успела состариться, оставшись в нашей коллективной памяти молодой.
Звезда МАИ
…Московский авиационный институт им. Орджоникидзе, что находится на развилке Волоколамки и Ленинградки – один из самых известных столичных ВУЗов, несмотря на свою засекреченность. И хотя здесь занимались расчетом электрических цепей, вычерчиванием деталей и узлов и построением графиков, студенты МАИ всегда находили время для танцев, пения, чтения стихов и даже для постановок спектаклей. МАИ искони славился художественной «самодеятельностью» - из его стен вышли не только инженеры, но и писатели-сатирики, артисты и, как это ни странно покажется, дипломаты самого высокого ранга.
Знаменитая Кристалинская, которую в стране в шестидесятые-семидесятые знал каждый, тоже закончила МАИ.
…Поступала она всерьез, певицей быть не собиралась, да и в семье никто не пел. Правда, двоюродная сестра отца, Лилия Кристалинская, была актрисой Музтеатра им. Станиславского, а ее муж, Павел Златогоров - известным режиссером, ближайшим помощником Немировича. Вместе они поставили «Катерину Измайлову», «Тихий Дон», «В бурю», «Война и мир», «Так поступают все женщины» и много других спектаклей.
Благодаря «тете Лиле» и «дяде Паше» еще девочкой Майя пересмотрела весь репертуар театра. В квартире Златогоровых, в доме театральных работников в Глинищевском, где фасад украшен рельефами и мемориальными досками, маленькая Майя познакомилась с самим Михоэлсом, возглавлявшим Еврейский театр, и Зускиным, главным актером этого театра. Да и с примадоннами - Надеждой Кемарской и Софьей Голембой. Здесь часто собирались артисты, атмосфера была богемной и в то же время располагающей, культурной, разговоры были интересные. Изящное общество, уют, респектабельная, уютная, богатая квартира – ведь сама Майя жила, как и большинство в те годы, в коммуналке. Ее отец, Владимир Григорьевич, очень плохо видел, зарабатывая на жизнь довольно экзотическим способом – придумывал головоломки и кроссворды, которые охотно публиковала «Пионерская правда». Мама, Валентина Яковлевна, была домохозяйкой, занималась детьми - у Майи была еще сестра.
Помимо ребусов, отец Майи вел занятия в Доме пионеров (который потом стал Центральным Домом детей железнодорожников) на Басманной. В этом небольшом прелестном особняке в стиле модерн открылось множество кружков и секций, но особенно почитался хор, которым руководил брат Исаака Дунаевского – Семен Осипович.
Десятилетняя Валя Котелкина жила на Басманной и пела у Семена Осиповича в хоре. Зная, что Валя любит стихи, Семен Осипович показал ее Кристалинскому, и она стала посещать его кружок, где читали стихи, пели смешные песенки, разыгрывали сценки. А потом в Валин класс пришла новенькая, Майя Кристалинская, дочка Владимира Григорьевича, и девочки подружились на всю жизнь. Обе были очень музыкальны, обожали петь, а вечерами на прогулках затевали такую игру: одна начинала петь какую-нибудь арию, другая должна была угадать, что это, «Гадание Марфы» из «Хованщины» или Любаша из «Царской невесты».
В школе Майя пела на вечерах, причем слету, безо всякой подготовки - под рояль, который стоял в актовом зале и аккомпанемент школьниц. Ее хвалили, пела она чисто, с артистизмом, но делать из этого профессию? И в мыслях не было.
С дипломом инженера
…Когда Майя надумала поступать в МАИ, то потянула за собой и Валю, которой было все равно, лишь бы вместе, и девочки подали документы на факультет экономики самолетостроения.
«Будем с парашютом прыгать», - пугала Майя, хотя никогда не была спортивной. Когда надо было сдать зачет по плаванию (а плавать она не умела), Майя договорилась с Валей: Валя плывет, где помельче, а Майя за ней, делая гребки руками и перебирая по дну ногами. Физкультурник, конечно, их раскусил, но зачет все же поставил.
Институт они закончили в пятьдесят пятом. Вместе с синими корочками, где значилось «инженер-экономист», им выдали и распределение - на Новосибирский авиазавод.
Далеко от дома? Ничего, главное – вместе. И потом, в Новосибирске есть оперный театр, можно ходить в оперу.
Собирались капитально: утюг, кастрюльки, одежда на все времена года. Почти всю дорогу смотрели в окно, пытаясь представить, что за жизнь их ожидает. Сарапул из окошка им понравился: лес на горе, большая синяя Кама, луга и ветряные мельницы. В Омске у вагона девочки увидели арестантов, унылых, грязных, с обреченными лицами. Настроение мгновенно испортилось, ночь перед Новосибирском была бессонной…
Сдав багаж в камеру хранения, девочки отправились на завод. Новосибирск показался им пригородом, заводской окраиной – низкие мрачные дома, всюду грязь… Их потрясло, что здесь до сих пор передвигаются на бричках - причем солидно одетые люди, крашеные женщины в габардиновых пальто и мужчины в шляпах. Это было поразительно - в Москве к середине пятидесятых лошадей уже не было, а на периферии – пожалуйста.
Замдиректора завода встретил девушек неприветливо:
- Специалисты?
- Да.
- Из Москвы? Из самой столицы?
- Да.
- Семьсот тридцать рублей, плановик. Оформляйтесь…
И вышел из кабинета. Они прождали пять часов, но ничего не добились, ни гостиницы, ни общежития. Секретарша, пожалев девочек, отвела их в «красный уголок». Ночевали на диване. Назавтра пошли к директору. Тот предложил кое-что еще похлеще, должность распреда, выдавать рабочим детали. Тогда они попросили отпустить их обратно. Директор решительно отказал и велел перевезти вещи из камеры хранения.
…Поселили их в комнате при бухгалтерии, которую они окрестили «казематом». Вечером слушали по радио Москву и плакали. Утром, позавтракав колбасой с прозеленью, почувствовали тошноту. На заводе всё было ужасающим, отталкивающим: грязный цех, матерящиеся женщины, рабочий день – 10-12 часов...
И девочки решаются уехать.
Переночевав на вокзале, они садятся в общий вагон и едут назад, в Москву, с остатком сухарей и десятью рублями. Этой незатейливой еды хватило ненадолго, теперь их подкармливают попутчики. А один летчик, «очень симпатичный и очень безнравственный» (как выразилась Валя, потому что он предложил ей уехать с ним) обещал помочь, через дядю, областного прокурора.
… Обе понимали, что за дезертирство никто их по головке не погладит, но, конечно же, не могли и представить, чем обернется их бегство.
А Новосибирский завод тем временем послал в Москву ходатайство о привлечении к …уголовной ответственности выпускников Московского авиационного института гр. Кристалинской М.В. и Котелкиной В.И., самовольно оставивших место работы.
В те времена (прошло всего два года после смерти усатого), было принято не выпускать рабочих и инженеров из цехов по несколько суток.
Однако обошлось - в Министерстве авиапромышленности их все же пожалели. Начальник главка был рецензентом Майиного дипломного проекта (кстати, получившего оценку «отлично»), успел с ней самой познакомиться и решил не ломать жизнь девчонкам. Вот как раз он и пристроил обеих на работу – в КБ генерального конструктора Яковлева.
…Первой машиной, которую им дали обсчитать, стал ЯК-18А в 260 лошадиных сил, небольшой учебно-тренировочный самолет. На некоторых отдаленных аэродромах его еще можно было увидеть. Целый день девушки чертили и вели расчеты, а в обеденный перерыв народ из окрестных лабораторий сбегался на концерт, где Майя пела.
Возраст любви
…Тогда был безумно популярен аргентинский фильм «Возраст любви» с великолепной Лолитой Торрес в роли красавицы Соледад, обладавшей чистым голосом, изяществом и особым латиноамериканским шиком, что сводило мужчин с ума. Кристалинская пела по-испански и по-русски песни Торрес-Соледад - «Не смотри на меня» и «Коимбра» («Мой город родной, знаменитый…»). На ее концерты сбегался весь отдел аэродинамики - если Майя пела что-нибудь другое, неизменно требовали «Коимбру».
В те годы она не была профессиональной певицей, но зато у нее был контакт с публикой. Ее первый выход на сцену еще на первом курсе во время концерта институтской самодеятельности, где она пела
Далеко, далеко,
Где кочуют туманы,
Где от легкого ветра
Колышется рожь,
Ты в родимом краю,
У степного кургана,
Обо мне вспоминая,
Как прежде, живешь…
научил ее не зажиматься, не бояться, что забудет слова, а получать удовольствие от пения и делиться им с залом. После первого же выступления Майю пригласили в агитбригаду.
В МАИ, как во всяком солидном ВУЗе, сколачивали агитбригады и посылали выступать по селам, колхозам, маленьким городишкам, по всей огромной стране. Однако далеко не во всяком институте в бригаде могут оказаться Галина Карева и Майя Кристалинская.
Галина Карева была не просто хороша собой, она была изысканно красива, к тому же с оперным голосом. Вскоре Галина ушла из МАИ в музучилище, став впоследствии солисткой оперы, сначала в Куйбышеве, потом – в Мариинском, в Петербурге. Карева была всего двумя годами старше Майи, но намного опытнее, Майя ведь даже нот не знала. «Тебе нужно учиться, Майка. Из тебя хорошая певица получится. Будешь петь на эстраде, - сказала она после одного из выступлений, когда агитбригадовцы разъезжались по домам, «культурно обслужив» полсотни жэковских пенсионеров. – В вокальной студии твою природу испортят, так что лучше в хор иди».
Пятый хор
В МАИ в те времена был не один хор. Но именно хор пятого, самого девчоночьего, факультета, где училась Кристалинская, оказался лучшим. Ему лишь не хватало приличной солистки. Руководительница сбилась с ног, и вот тут все сошлись во мнении, что на эту роль подходит только Майя.
Так первокурсница Кристалинская стала солисткой хора. Голос у нее был не сильный, но зато манера исполнения трогательная. Ее еще нужно было распевать, обучать грамоте. На четвертом курсе, выиграв огромный конкурс, она поступила в другой хор – при Центральном Доме работников искусств, что на Пушечной. Это был огромный коллектив, сто пятьдесят человек, и руководила им известный педагог Елизавета Алексеевна Лобачева. Майю она заметила сразу – «женственная девуленька, камерный голос – высокий альт, тембр необычный, красивый, с грудными нотами». И хотя здесь Майя так и не стала солисткой, Елизавета Алексеевна отнеслась к ней с большим вниманием, занималась даже на дому. Удивлялась, что Майя проникновенно поет народную песню из шаляпинского репертуара «Не велят Маше на реченьку ходить». Вроде совсем юная, а поет сердцем…
В преддверии Оттепели
Наступила середина пятидесятых, преддверие оттепели, обнадеживающее время. В воздухе чувствовалось обновление, оживление, повеяло молодым и свежим - стали, например, появляться самодеятельные театры эстрадных миниатюр.
В МАИ зазвучал «Телевизор», у медиков на Пироговке – «ВТЭК» (Врачебный театрально-эстрадный коллектив) с Григорием Гориным, Аркадием Аркановым и Альбертом Аксельродом.
В ЦДРИ появился «Первый шаг», эстрадный ансамбль, через который прошли будущие звезды: Илья Рутберг, Савелий Крамаров, Гюли Чохели, Майя Булгакова…
«Первый шаг» был большим ансамблем - в него входил и квартет «Четыре Ю», и вокальный квартет «Улыбка», и танцевальная группа, и джаз с Гараняном…
После конкурса в «Первый шаг» было отобрано человек сто, из них пятьдесят - оркестранты.
Майю туда приняли без конкурса, в обход сложившейся традиции, услышав, как она поет «Скалинателлу» на итальянском. Попала она туда с благословения Елизаветы Алексеевны, которая поняла, что ее хор уже дал ей все, что мог.
Сегодня слушает он джаз…
…На июль-август 1957 года в Москве наметили мероприятие «планетарного масштаба» – VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Задача государственного размаха – нужно было пустить пыль в глаза всему миру, продемонстрировав достижения пролетарского государства в наилучшем свете. Показать всё, что у нас было и даже то, чего отродясь не было - скажем, тот же джаз, который в СССР не поощрялся. Зато теперь пришло время щегольнуть в том числе и джазом.
ЦК комсомола поручил молодому композитору, дирижеру и пианисту Юрию Саульскому создать джаз-бэнд не хуже западных. Саульский пригласил Майю, коллектив был в основном любительский и заниматься пришлось очень напряженно. Зато ребята выступили прекрасно, даже стали лауреатами: получили, правда, не золотую медаль, а серебряную - один из членов жюри, французский композитор Франсис Лемарк, резюмировал, что, мол, эта музыка больше похожа на варьете, чем на джаз.
Восьмого августа, в день, когда раздавали награды фестиваля, в газете «Советская культура» опубликовали информационное сообщение обо всех лауреатах.
Джаз ЦДРИ под управлением Саульского, однако, не назвали. В этом же номере на последней полосе была опубликована подлейшая статейка «Музыкальные стиляги». По Молодежному оркестру ЦДРИ под управлением Юрия Саульского проехались танком, чего там только не было - и «рявканье тромбонов, вой саксофонов, грохот ударных», и «заигрывание со зрителем», и «длинноволосые стиляги в утрированно узких и коротких брюках».
Чувствовалось, что это явная заказуха. Как потом выяснилось, «заказали» ее даже не в ЦК, а сами …композиторы, чью музыку оркестр ЦДРИ проигнорировал.
Последовали, ясное дело, оргвыводы: Саульского с оркестром выкинули из Дома работников искусств. Музыканты пошли работать кто куда (лучших саксофонистов, в том числе Гараняна, взял к себе Лундстрем), и эта статья потом еще долго многим аукалась…
Скоротечный брак
В том же «фестивальном» году Майя вышла замуж. Произошло это внезапно, как-то неожиданно для всех, включая жениха и невесту. 30 апреля в Политехническом музее был вечер, на котором выступали участники Всемирного фестиваля. И среди них – джаз ЦДРИ с Майей и коллектив Первого мединститута с Аркадием Аркановым.
Будущая знаменитость Арканов тогда был никому не известен, заканчивал медицинский и занимался во «ВТЭКе». Девушка из ЦДРИ ему сразу понравилась, и его дружок начал подначивать: «Слабо тебе с ней познакомиться?»
Для Арканова, видимо, никаких «слабо» не существовало, и он в тот же вечер пригласил Майю в ресторан ВТО, где тогда собиралась вся театральная Москва. Там ее узнали и попросили спеть - и Майя, не чинясь, вышла к микрофону. Арканов проводил ее до дома и назначил следующую встречу, на 9 мая. Друг, однако, не дремал: «Ну а жениться слабо?»
В 24 года, наверно, ничего не страшно, и Арканов тут же, недолго думая, сделал Майе предложение. Через пару дней они подали документы в ЗАГС. Он ничего не сказал родителям, сообщив матери, что официально женат –увидев свидетельство о браке, мать Арканова почему-то пришла в состояние шока. Свадьбу устроили скромную - родственники с обеих сторон и несколько приятелей. Было как-то совсем не весело, отец невесты, чтобы разрядить атмосферу, раздал гостям свои головоломки.
С родителями мужа отношения у Майи не складывались, жить было негде, и у метро «Аэропорт» за 50 рублей в месяц отыскалась комнатка в коммуналке. Но и между супругами, как выразился потом Арканов, тоже «кошечка пробегала» - не прошло и года, как Арканов вышел из дому с портфельчиком в руке.
В день выборов - он ехал к своим родителям, голосовать по месту прописки. «Когда ты придешь? - спросила Майя. - Думаю, что я не приду вообще».
Слово он сдержал и больше никогда не возвращался.
Пессимизм и беспросветность
Из КБ она ушла, когда миновали три обязательных года. Теперь Майя уже чувствовала себя профессиональной певицей, ездила на гастроли по всему Союзу с оркестром Лундстрема. Но вскоре она попала под сокращение и тут же стала солисткой оркестра Эдди Рознера. Песни Кристалинской звучали отовсюду - со сцены, из радио, в кино. Она выступала с Бернесом и Кобзоном, пела Пахмутову, Колмановского, Аркадия Островского.
Ее отношения с телевидением знавали разные времена. В эпоху, когда советский человек не имел права на грусть, Кристалинскую время от времени убирали с голубых экранов. В «Советской культуре» песне Колмановского и Евтушенко «В нашем городе дождь» была посвящена даже отдельная – как водится, разгромная, - статья за «пессимизм и беспросветность», за «дореволюционный салон с пошлыми интонациями».
Было время, когда Кристалинскую посылали и в самую глушь, где она пела в колхозных нетопленных клубах. Никогда не отказывалась, месила грязь, мерзла… Зато ее любили зрители, и столичные, и провинциальные.
Как-то раз Майе и Гелене Великановой предложили дать концерт на двоих в Театре Эстрады. Великанова согласилась с условием, что ей дадут второе отделение. У Кристалинской было первое, и она «взяла» зал, затмив Великанову и сорвав бешеные аплодисменты. Та не могла простить чужого успеха и попомнила Майе ее триумф, проголосовав против присуждения Кристалинской звания заслуженной артистки.
Со временем звание всё же появилось, но до народной Майя не дожила….
К пятидесяти годам ей уже стало тяжело выступать. Она болела давно, уже лет двадцать, но как-то спасалась: оперировалась у Вишневского, лечилась у крупных гематологов, облучалась, проходила курсы химиотерапии.
Ее второй муж (замуж она вышла в конце шестидесятых за архитектора Эдуарда Барклая) строго следил за приемом лекарств жены. Из-за болезни Майя не могла иметь детей, но жили они с Барклаем интересно и дружно, принимали гостей, путешествовали.
Летом 1984-го, в то самый день, когда они уже было собрались лететь на курорт, Барклай разбудил ее в шесть утра, пожаловавшись, что ему стало плохо. Скорая увезла его уже без сознания, спустя пять дней его не стало…
«После того, как ушел Эдик, мне стало неинтересно жить», - говорила Майя.
Ровно через год, в день его похорон, она умерла.
Интересно, что Кристалинскую помнят до сих пор – ее прозрачный голос, лиризм, какое-то особое изящество. Память о ней не затмила даже Пугачева, и не только – с тех пор, как умерла Кристалинская, много воды утекло, появились новые кумиры.
И тем не менее.
Светлана Новикова-Ганелина
фото: Владимира Мусаэльяна и Валерия Генде-Роте /Фотохроника ТАСС
Марк Аврутин
Других взглядов придерживался Владимир (Зеев) Жаботинский, по инициативе и усилиями которого был создан Еврейский Легион, вошедший в состав британской армии на союзнической основе.
Беснующиеся арабы нападали на евреев как внутри Старого города, так и за его пределами. Пятеро евреев были убиты и около двухсот ранены.
Тысячи арабских граждан бунтовали, линчевали евреев, сжигали их дома и машины, а израильская полиция избегала столкновений с погромщиками и боялась реагировать.
