Это неподражаемый Наум Сагаловский На опере Кармен

 

                                                 Наум  Сагаловский

Это неподражаемый Наум Сагаловский

На опере Кармен

Аркадий Львович Гольдензон однажды, между дел, пошёл в театр, на балкон, где он всегда сидел. Он был поклонник низких цен и нераздутых смет.

Давали оперу ”Кармен” для треста ”Вторчермет”. Трест ”Вторчермет” работал так, что всё завоевал – переходящий красный флаг и премию в квартал.

Оно известно наперёд – работай, а взамен тебе устроят культпоход на оперу ”Кармен”.

Под крики ”браво” и на ”бис” пройдут печаль и стресс. ”Культуру – в массы!” – вот девиз ЦК КПСС. Какой у граждан будет вкус – ЦК не всё равно!

(Хотя важнейшим из искусств является кино). Вам перепевы этих тем – как молоко козе!..  Аркадий Львович глух и нем, он слушает Бизе.

Сидит, как ёж – спина горбом, губами шевеля. Поднялся занавес с гербом, в оркестре дали ”ля”, давно не стриженный дебил взмахнул рукой, и вот – солдат цыганку полюбил и арию поёт. А та (по имени Кармен) – красотка, Бог ей дал! – в Севилье, у фабричных стен устроила скандал. Солдат (по имени Хозе, Господь его прости!) пришёл под музыку Бизе порядок навести, но положил на девку глаз, влюбился, и ему,

раз он не выполнил приказ, велят идти в тюрьму. А он пристал, как паразит: ”Мол, я попал в беду! Когда полюбишь? – говорит. – А то с ума сойду”.

А та, Кармен, ему в ответ смеётся без стыда: ”Ну, может, завтра, может, нет, а может, никогда!..”

Хозе – в тюрьму, она одна, в ней жизнь бьёт ключом, и только музыка слышна, хорошая причём.

На этом кончен первый акт, и зажигают свет, и начинается антракт, работает буфет.

Аркадий Львович Гольдензон, устав от высших сфер, решил проделать моцион и двинулся в партер. Он каждый раз спускался вниз на лёгкий променад, где фотографии актрис, крюшон и лимонад. Он шёл по мягкому ковру, ступая, как спортсмен,

неся в душе своей игру красавицы Кармен. И вдруг он видит: у окна, где люстры блекнет свет, стоит, печальна и бледна, гражданка средних лет. Лицом – сплошная красота, и нету глаз синей. Ну, что сказать, Кармен – и та бледнеет перед ней.

Аркадий Львович был не юн, разведен – так пришлось, но сладкий звук нежнейших струн пронзил его насквозь. Там, за спиною – сцена, зал, духи, помада, шёлк…

Он подошёл к ней и сказал: ”Простите…” – и умолк. Он знал их – ветреных, глухих, прозрачных, как стекло, что было с ним, что было в них – всё на душу легло

На нём был тяжкий груз времён, улыбок и речей.. Аркадий Львович Гольдензон – из тёртых калачей… Но – слово за слово – она из треста ”Вторчермет”, в ”Кармен” безумно влюблена, одна, и мужа нет. В ней были сдержанность и такт, в нём – нежных чувств поток… Но тут закончился антракт, и прозвенел звонок. ”Надеюсь, я увижу вас?” Она кивнула – да. ”В антракте, там же, где сейчас, я прибегу сюда”. Он мог привлечь девиц и дам приятностью манер. И разбежались по рядам, он вверх, она – в партер.

А вот уже и акт второй. Вся сцена в полутьме. Хозе – лирический герой – ещё сидит в тюрьме, а значит – всё без перемен. Трубач дудит в трубу. Цыганка с именем Кармен гадает на судьбу. Ещё прекрасней, чем была, тревога и азарт, сидит, как ведьма, у стола, в руках – колода карт. А карты эти, хоть убей, показывают суть: ей выпадает шесть бубей, что значит – дальний путь, и короля червовый лик – солдат, хоть круть, хоть верть, а также туз – конечно, пик – что означает смерть. И так, и этак – всё одно, и топай по стезе! Она в отчаянии, но – является Хозе. Едва зашёл – и сразу к ней, кричит: ”Я твой навек!” Он был в тюрьме двенадцать дней, но совершил побег.

Устал, измучен и небрит, помятые штаны. ”Когда полюбишь?” – говорит, а этой хоть бы хны. А он, страданий не тая, поёт – и все дела: ”Зачем, зачем судьба моя с тобою нас свела?..” Таки добился своего настырный ухажёр – она влюбляется в него, и в музыке мажор! Любовь пришла – и нет проблем, плевали на уют, и зарабатывают тем, что шмотья продают. Считай по осени цыплят! Ни горя, ни забот.

Но что-то тёмное сулят валторна и фагот. Звучит мелодия, чиста, как мысли поутру,

сперва идёт ”тра-та-та-та”, а дальше – ”ту-ру-ру”. Что будет? Смерть, измена, месть? Пожар? Змеи укус? Солдат пришёл, дорога – есть, остался только туз. Трубит труба, гудит рожок – хорошего не жди, такое будет – дайте срок! Но это – впереди.

…Хлопки, хлопки со всех сторон, дрожание кулис… Аркадий Львович Гольдензон стрелой помчался вниз, на неналаженный, сырой, но крепнущий контакт.

Он еле высидел второй, такой тревожный акт. Он сердцем рвался в полутьму, туда, где у окна стоит гражданка, что ему, как премия, дана. Он был рассеян, как больной, но взял, зайдя в буфет, два бутерброда с ветчиной и дюжину конфет. И вот – они уже вдвоём! Уже в руке рука, и говорят о том, о сём, два сизых голубка. Уже на ”ты”  -приятный знак, заманчивый предел!.. Аркадий Львович был мастак по части этих дел.

Они условились о том, чтоб в зал идти сейчас, дослушать оперу, потом – у входа, возле касс..

И начался последний акт из оперы ”Кармен”!... Приняв любовь за должный факт, Хозе не ждёт измен, но видит с некоторых пор и как бы сквозь туман, что некий тип – тореадор – с ней закрутил роман. К нему – всеобщий интерес, а имя носит он,

что и не выговоришь – Эс-камильо (баритон). А вот и сам – красив, плечист, поёт – не сыщешь слов! Весьма заслуженный артист, который бьёт быков. Кармен – к нему, и так, и сяк, глядит в глаза, а тот ей подаёт условный знак и радостно поёт: ”Кармен, я твой наверняка! Смелей, смелее в бой! Сейчас пойду убью быка, потом займусь тобой”. А что Хозе? Ревнив, как чёрт. Ушла любовь, как дым. Хотя и тенор – первый сорт, а всё же нелюбим. Он вдруг куда-то убежал, проделал резкий крен, потом пришёл, принёс кинжал и сразу с ним – к Кармен: ”Ты что, выходит – изменять? – кричит он, возмущён – Скажи, за что, такую мать? Где правда, где закон?..”

А той, Кармен, всё трын-трава, стоит – в ушах кольцо, и нехорошие слова поёт ему в лицо. Да ты, нахалка, от обид хотя бы покрасней! ”Любовь свободна, – говорит, – законов всех сильней!” А всё же сила есть в тузах! За дело – видит Бог –

он со слезами на глазах вонзил кинжал ей в бок!..

И наступила тишина, и слёзы льют ручьём, и только музыка слышна, хорошая причём… Стоит Хозе, как остолоп, Кармен лежит, как труп. Народ уходит в гардероб на одеванье шуб. Там шум и гам, и пыль столбом – дави, хватай, тяни!..

Спустился занавес с гербом, везде горят огни Ушёл усталый дирижёр, а палочку – в футляр… И тут бежит тореадор, как будто на пожар. Уже, видать, поддал слегка, штанишки до колен. Он где-то там гонял быка, теперь кричит: ”Кармен!”

”Кармен!” – кричит ни в склад, ни в лад – весёлые дела. Вернись он пять минут назад – она б ещё жила…

Аркадий Львович Гольдензон из видных был мужчин: рубаха – креп, костюм – бостон, пальто – сплошной ратин, и шапка – ясно, из бобра, – всего не перечесть. Как много разного добра в стране советской есть!.. Он тоже сбегал в гардероб, оделся – шов ко шву, и поспешил на выход, чтоб успеть на рандеву.

Была зима. Клубился снег, царила белизна. А вот и милый человек, предмет забот – Она. Они минуту возле касс стояли визави. Улыбка, жест, сиянье глаз, мелодия любви.

Трамвай, как сизый вурдалак, растаял в белизне… ”Куда?” – спросил он просто так.

Ответила: ”Ко мне”.