Мирон Я. Амусья,
профессор физики
Другой профсоюз
(О
почти чужом, ставшем без пяти минут своим)
Число́ — одно из основных понятий математики,
используемое для количественной характеристики, сравнения, нумерации объектов и
их частей. Письменными знаками для
обозначения чисел служат цифры.
Википедия
Без глупых не было бы умных,
оазисов— без Каракумов. …
Есть соль земли. Есть сор земли.
Но сохнет сокол без змеи.
А. Вознесенский
Описание
события позволяет не только сохранить его в памяти, но и избавиться от
сопутствующих неприятному событию тягостных мыслей.
Из сети
Появление
этой заметки определяется чисто личным мотивом – тем, что она – тысячная моя
публикация на, в сущности, не близкие мне социальные, с примесью небольшого
философствования, темы. Но, привычка – вторая натура, и то, что когда-то было
вне поля доступности по тем или иным причинам, стало почти потребностью, увы,
времяёмкой, с годами.
Я с довольно
раннего детства привык считать всё, что поддавалось счёту. С молодости
столкнувшись с проблемой бессонницы, я, по совету бывалых, принимался считать,
но не засыпал, а лишь погружался в некую магию чисел, в закономерности их
последовательностей и свойства. Считал многое, что счёту поддаётся. Доставалось
даже билетам на городской транспорт, где надлежало, для последующей удачи и
счастья, находить такие, у которых сумма первых и последних трёх цифр совпадала.
Хранил их годами. С их помощью, или нет – не знаю, но до сих пор проносило вполне
терпимо. И на том Ему спасибо.
Довольно рано задумался о том, кем быть. Традиционные
пожарный или милиционер никогда не вызывали ни интереса, ни желания следовать
их путями. Нравилась смолоду политика, дипломатия, военное дело. Всем этим впоследствии
по профессиональной литературе знакомился вполне серьёзно. Военное дело в
период войны и сразу после неё манило не случайно. Дипломатия утоляла
врождённую, видно, тягу говорить. Политика виделась как возможность влиять и
командовать. Но особое влияние оказывала физика, главным образом через взрывы
атомных бомб, буквально в одночасье позволивших победить Японию и кончить ВМВ,
минимизировав при этом потери США, да и Японии, как это ни странно звучит. Году
в 1948 возникло быстро укрепившееся решение – буду физиком. К тому моменту мне,
по неведомой внутренней и очевидной внешней причине рано осознавшему своё
еврейство, стало очевидным – ни политиком, ни дипломатом, ни военным мне стать
не дадут, а потому не очень-то это мне и надо.
Но физика – дело другое. Статьи на эту тему в журнале
«Америка» и взгляд вокруг не оставляли сомнений – это дозволяемая мне
территория. Лишь бы сам пришёлся ко двору. А это уж зависело от меня – подойдёт
ли ключик к замку. Но тут у меня была определённая, отнюдь не нулевая,
соревнованиями по физике – олимпиадами – поддержанная уверенность. Определившись
с выбором, я точно наметил этапы его реализации – по годам, не ставя себе
задачи журавля в небе, но и с твёрдой уверенностью, что свою синицу из рук не
выпущу. Я довольно скоро, правда уже работая в ФТИ понял, что для самовыражения
нужна группа, сознавал, что это должна быть группа единомышленников, а не
административных подчинённых, и примерно определил для себя желательное число
участников. Отсюда почти автоматически следовало, скольких я должен подготовить
кандидатов наук, и сколько примерно из них станут докторами. Выше я никогда не
планировал. Должен признаться, что по отношению к графику несколько запаздывал,
но, в основном, намеченное выполнялось.
Обязательное по работе заполнение анкет и составление
отчётов вёл аккуратно, так что один из моих сотрудников как-то сказал мне: «Вы
могли бы быть замечательным делопроизводителем». Я вёл строгий учёт
опубликованных работ, сделанных конференционных докладов, опубликованных
тезисов, и по каждой позиции, опираясь на результаты подходящих предшественников,
намечал и свои цели, выражая их числом, полагая, что принцип «не числом, а
умением» следует заменить на «и числом, и умением». По прецеденту я
запланировал и написание книг, где, правда уже через ряд лет, но появилась
контрольная цифра. И этих цифр придерживаюсь, хотя перевыполнение плана внутри
себя приветствую.
Наука оказалась миром, очень приятным абсолютно во
всех отношениях. Она позволяла контактировать с истинной элитой общества, с
людьми, каждое слово которых было глубоко продумано и проверяемо в принципе.
Это накладывало на всех членов сообщества довольно жёсткие обязательства.
Разумеется, и эта область человеческих занятий не свободна от проявлений
пороков. Но насколько же в меньшей мере, по сравнению с другими областями, имея
в виду в первую очередь творческие, не говоря уж об остальных. Научный работник
немало времени тратит на публикацию результатов своих работ, докладывает их
коллегам, даёт иногда интервью обычной прессе по поводу своих, или
принадлежащих другим, результатов. Но всё это для физика от
социально-философской проблематики весьма далеко.
Вернусь в важные для данной темы школьные годы. Самый
маленький по росту в классе, я был классу в основном вполне ортогонален –
нормальные отношения, никаких издевательств из-за роста, но и никакого особого
взаимного интереса. А мне уже тогда нужна была аудитория, хотя я этого въявь не
сознавал. В 1948 прибежала удача – меня, семиклассника, назначили пионервожатым
в четвёртый класс. Мне везло и далее. Воспитательница этого класса, имя
которой, я, к стыду своему, забыл, была привержена идее самоуправления детей, а
потому она охотно предоставила мне значительную часть воспитательной работы с
классом, включая и родителей учеников. А класс этот очень быстро стал истинно моим.
Я туда норовил забежать на каждой перемене, а после уроков собирался нередко весь
актив, в котором видное место сразу занял Виталий
Ефимов, Лучанинов и несколько других, имена которых, за давностью лет,
забыл.
Здесь я впервые, насколько помню, столкнулся с «прессой»
- газетой, свободной по меньшей мере, от опеки школьной власти. Я ещё не знал
общий принцип, согласно которому количество переходит в качество, но уже тогда
стремился к высоким количественным показателям, ни в грош не ставя народное «лучше
меньше да лучше», и на деле руководствуясь пониманием того, что надо
стараться, чтоб было «и больше, и лучше». В итоге наша
стенная газета стала еженедельной. В петербургском архиве у меня есть
фотографии некоторых из этих газет, и всегда приятно вспомнить, как это
делалось, и заметить про себя, что сделанного и сейчас не стыдно.
Поступая на журфак Ленинградского университета, где
был просто чудовищный конкурс, мой одноклассник Р. Ягубян,
ставший впоследствии известным спортивным комментатором, убедил в своём праве
быть журналистом участников собеседования, когда на их вопрос «Почему вы так
рвётесь на наш факультет?», ответил «Наверно потому, что когда я
родился, меня завернули в газету». Они зашлись в хохоте и приняли его в
студенты.
Наверное, именно школьная стенгазета заронила интерес к
публикации своего мнения по вопросам, непосредственно с работой не связанных. А
с началом перестройки был создан Ленинградский
союз учёных, в координационный совет которого я входил. С самого начала он
имел политическую направленность - на продвижение порядочных людей, в первую
очередь научных работников, в политику, и на их поддержку. Союз как организация
проявлял большую активность, поддерживая проявления демократии и резко критикуя
попытки коммунистического реванша. Было ясно, что без теснейшей связи с
прессой, тогда в основном бумажной, а также радио и телевидения, поставленных
задач не решить. И пошла череда интервью, статей и заявлений в бумажных СМИ, на
русском и английском, выступлений на конференциях, хоть и научных, но по
ненаучным вопросам, собиравших много народа, значительно больше, увы, чем сами
научные сессии, привлекая в том числе слушателей, от физики крайне далёких.
Считал, что это важно и интересно не только для меня,
о чём говорил отклик слушавших и рост числа приглашений. С другой стороны,
выступления требовали подготовки, а значит и изучения нового для меня
материала. В целом, эта сторона жизни добавила ей дополнительное, наряду с
обычными дом-работа, измерение. Несказанно расширился круг людей, с которыми
сталкивался, как мне показалось, с интересом и с их стороны. По ходу этой
деятельности я познакомился со многими журналистами, притом отнюдь не только
советскими.
Среди тех, кого посещал или с кем говорил или
обменивался письмами, оказались весьма известные люди не только из СССР, но и
США, Германии, Великобритании, Австралии. Всё это, повторюсь, было интересно, но
заставляло расширять, притом в хорошем темпе, своё образование. Считал и
считаю, что о чём бы ни говорил профессиональный научный работник, он просто
обязан следовать принципам, диктуемым его работой: знать материал, причём
гораздо шире, чем потом использует при его представлении, иметь не
противоречащее известным фактам объяснение механизма того явления, о котором он
рассказывает слушателям, честно говорить о том, что ему самому непонятно, или,
возможно противоречит его точке зрения.
Научная объективность, честность и открытость особо
важны, если твоими слушателями являются люди, пытающиеся понять то, о чём
говорится, либо компетентно несогласные. Сказанное не распространяется на
ситуации, когда собеседник или слушатель есть просто наглый невежда, или, как
теперь распространяется, нанятый тролль. В этом случае долг научного работника
не столько в попытке переубедить, что, обычно, невозможно, а в названии вещей
своими именами.
Сильнейшим толчком для интенсификации моих занятий
писанием заметок на общественно-политические темы стало начало работы в
Еврейском университете Иерусалима в 1998. По времени это совпало с освоением
мною электронной почты - тогда казавшейся мощным механизмом распространения
своей точки зрения сразу сотням людей. После прохождения в Еврейском университете
того, что я бы назвал «Кратким курсом молодого бойца», в ходе которого
левые коллеги пытались обратить меня в свою веру, я понял, что «король
левизны абсолютно гол».
Но в это же время я познакомился с авторитетными
правыми политиками, среди которых самой крупной личностью, подчёркиваю,
личностью, а не политиком, был известнейший физик Ю. Нееман. Он в самом начале нашей
с женой жизни в Израиле дал мне брифинг по ситуации в стране, с ним я
консультировался всякий раз, когда писал о войнах Израиля, о взаимодействии
Израиля с США в ходе войны Судного дня, о первой Ливанской войне. Было потом
забавно читать мнение о тех событиях комментаторов – «диванных стратегов»
в основном, знакомых с ситуацией «из газет», или ТВ, корреспондентов
которых на заседания кабинета министров, членом которого был Неэман, просто не
пускали. Кстати, многое я от него узнал и о реальных поставках США Израилю военного
снаряжения в ходе войны Судного дня, в организации которых Неэман был главой
израильской, принимающей группы. Замечу, что эти поставки значительно
преувеличивались некомпетентными «непричастными».
Левые меня интенсивно учили, а я был прилежен, так что
уже в 2000 был приглашён на радио РЭКА М. Гильбоа в программу «Говорят
учёные», где представлял правую часть политического спектра. Всего с моим
личным и в коллективе участием прошло 18 программ у Гильбоа и его сотрудников,
вплоть до 2012. Я предлагал сделать совместный круглый стол каждую субботу «Журналисты
и учёные о политике», полагая, что политика – хочешь-не хочешь, но касается
каждого. Гильбоа с интересом отнёсся к идее, а журналисты от такого формата
отказались. Считаю, просто сдрейфили. Спасибо Мише Гильбоа за многолетнюю
поддержку.
Было совсем немало и других теле- и радиоинтервью,
включая беседы с покойным М. Эдичем. Помню часовое интервью на «Радио
Петербург» 11.09.01, которое я закончил словами «Если кто-то надеется
отсидеться в безопасности, скармливая Израиль террористам, то он глубоко
ошибается. И сможет убедиться в своей ошибке в не слишком далёком будущем».
А через несколько часов пришла новость, которую было не вообразить: рухнули в
результате атаки террористов «Башни-близнецы» в Нью Йорке.
В 2008 был гостем И. Лернера и Е. Совы в программе «Три
мнения» на ТВ. Они меня спросили, сколь опасен для Израиля Барак Обама, а я
сказал, что опасаться надо израильского Барака больше, чем американского. На
это Лернер довольно громко сказал Сове: «Приехали…». Увы, я оказался
прав. Ещё в начале 2018 давал Сове интервью в связи со смертью С. Хокинга, и, с
его подачи на эту же тему - RTVi.
Естественно, говоря об усопшем всю правду, я не забыл и его отказ приехать, под
давлением арабских кругов, для получения премии в Израиль. Иной тогда, по
крайней мере внешне, был Сова, чьё имя по сей день в списке тех, кто получает
от меня мои заметки. Не был он оперативником не к ночи будь помянутой партии
НДИ.
Интервью брали и для газет. Тут были и пару раз «Известия»
из Москвы, и «Смена» из Санкт-Петербурга, и «Санкт-Петербургские Ведомости»,
и ряд других, кого интересовали проблемы борьбы с террором. Одной из первых израильских
газет были «Вести», которым дал интервью на 
тему «Почему Арафата не
пригласили на встречу, посвящённую столетию Нобелевской премии». Брала его
Софья Рон, та, что с ходом времени превратилась в борца с харедофилами, та, что
теперь на 25-ом «почётном» месте в раскольнической шести-мандатной партийке
«Новая надежда» Г. Саара. В 2002 от «Новостей недели» брал у меня
интервью журналист и киносценарист А. Красильщиков. С ним мы дружим до
сегодняшнего дня, несмотря на разногласия по многим вопросам. Но, по-моему,
отношение к Израилю нас привязывает друг к другу гораздо сильнее, чем
отталкивают расхождение по некоторым другим вопросам. Аркадий существенно
расширил круг наших с женой знакомств, добавив туда своих друзей – писателей,
художников, например уже покойных Э. Люксембурга и, особенно, В. Фромера, ставшего
и нашим близким другом. Остались, как напоминание, их книги с дарственными
надписями (Фото 1 и 2).
В течение первого десятилетия, с 2000 и до
его смерти в 2010, мы с проф. М. Перельманом работали почти всё время вместе, а
общее число публикаций достигло почти 250. Лучшего соавтора, столь близкого
единомышленника и друга у меня не было ни до, ни после него. Он обладал
огромной эрудицией, я его дополнял профессиональным анализом. Мы работали и под
своими фамилиями, и, совсем нередко, абсолютно в ином образе, под псевдонимами.
У меня, в дополнение, был ещё один псевдоним, женский. Мы публиковались в «Вестях»,
«Новостях недели», но в основном, более 100 раз, в Еженедельнике «Мост»,
издаваемом и редактируемом С. Капланом, которого благодарю за многолетний кров.
Мой женский псевдоним, как и было задумано, раздражал читателей, привыкших
считать правдой свои фантазии или мифы партии, которая их зафрахтовала. А придуманная
женщина была до неприличия дотошная и правдивая.
Примерно с 2001 мы начали широко пользовать
электронные СМИ – «7-ой канал» Т. Лернера, «Иудея.ру» Г. Левиева
и МАОФ, тогда под руководством Э. Непомнящего. Два первых закрылись, но МАОФ
жив ещё сегодня. Мы и я сам публиковались в журнале «Мы здесь» у Л. Школьника. А с 2002, вместе с Марком начали всё в
большей мере сотрудничать с порталом Е. Берковича. Примерно с 2010 всё, мною
написанное впервые публикуется на портале, в основном в «Мастерской»
у Берковича, который не только размещает материал, но иногда комментирует,
нередко что-то конструктивно критикует, и проявляет терпение, когда исправление
приходится вносить из-за допущенной мною небрежности, или вкравшейся ошибки. За
всё это ему очень большое спасибо.
Электронные СМИ уже сейчас в мире, пожалуй,
эффективнее не только бумажных, но и ТВ. Прогресс касается и распространения научных
работ. Раньше изготовление препринта, выходившего примерно в ста экземплярах, предварительно
требовало от автора тщательной подготовки машинописной рукописи, а потом
примерно месяц занимала типографская работа. Теперь моя статья, минуя этап
рукописи, которого больше нет, представленная в Архив Корнельского
университета, выходит в свет, как правило, меньше, чем через сутки, и доступна по
всему миру каждому, кто имеет компьютер. Резко увеличился поток информации, но
неизбежно, на убыль пошло её качество. Специальные меры пришлось принимать
против тех, кто начал публиковать полную ерунду. Но очевидное одним, совсем не
очевидно графоманам и «вечным двигателям». Вообще, ограничения
противоречат безответственной свободе. А свобода должна быть ответственной.
Ситуация с ненаучными публикациями оказалось ещё хуже.
Конечно, это хорошо, что любой человек может критиковать помещённую редактором
статью. Плохо, что автор комментария не чувствует ответственности за то, что
пишет. Часто под кличкой вместо фамилии уютно чувствует себя наглый невежда,
неграмотный и/или глупец, а то и платный, специально нанятый провокатор -
тролль. Мы разошлись с Перельманом только в одном вопросе – отвечать на комментарии
в сети, или нет. Он нервничал и отвечал, я, закалённый привычной резкостью
физических семинаров в ФТИ, обычно отмалчивался. Но там, в ФТИ, оппонент был
хоть и резок, но компетентен. А здесь атакует обычно некомпетентный грубиян или
нанятый тролль. Зачем отвечать на ругань, на выдающие уровень «комментатора»
слова в твой адрес вроде «прохфессор» и т.п.? Многим не нужно намеренно
искажать слова, поскольку они очевидно неграмотны – плохо в школе учились, или
перезабыли когда-то плохо выученное.
Вот пример, вполне заурядный, ещё из вегетарианских
времён. Пишет в мой адрес некий Ерушалми, 22 декабря 2007, в Гостевой книге:
«Я не знаю, чем он (Амусья - МА) занимается в настоящее время в
Питере и Иерусалиме, … я пытался не в специальном сайте или поисковике найти
его труды, а просто - в Яндексе, Гугле и т.д. … Запрос по фамилии уважаемого
профессора ничего не дает». Человек не умеет искать или сознательно лжёт,
укрытый за ником. О чём здесь может идти дискуссия?
А скольких до сих пор лишает сна и аппетита приставка
«профессор»! Я думаю, напиши я «сутенёр», или «вор-рецидивист»,
они бы были более спокойны. А я, когда читаю не только статью, но и
комментарий, хочу иметь верительные грамоты автора, т.е. знать, что это не «СтёпаУ»,
и не «ПетяХу», а имярек, который чему-то определённому учился, совершенствовал
свои знания после ВУЗа, среди которых тьма просто четверосортных, где-то и кем-то
работал, чтоб оценить статистический вес его суждения. Часто это возможно –
либо если тебе случайно известен комментатор, либо если пишется полная чушь.
Ведь ты, как автор, обдумываешь за время своей работы ворох сложных проблем, да
и данную конкретную заметку пишешь, в пределах сил тщательно взвесив разные про
и контра. А твой оппонент, часто не перегруженный образованием, так сказать «фун
Карл Маркс ан эк ун фун Цивье а шмек»[i],
пишет, даже тебя не дочитав, возражение, которое демонстрирует лишь непонимание
и незнание.
Я довольно внимательно слежу за комментариями на
русском языке, перепалками в ФБ, кстати, имею в ФБ и свою страницу, и нередко
читаю комментарии и на английском. Их тоже не характеризует легендарный
оксфордский стиль, но ни в какое сравнение с «русскоязычными», в Израиле
или в РФ, они не идут. Тут открытая злоба, ложь, прямые оскорбления, угрозы, ругань,
включая мат – явления совсем нередкие. Ясно, что модерация просто необходима –
ручная или машинная, типа применяемой в ФБ. Система там не идеальна, но явно
успешно оздоровляет словотворчество.
Другой, важной
проблемой, является падение морали. Во времена оны выяснение, что человек был
негласным сотрудником КГБ, прямым пособником этой конторы сильно его компрометировало.
Сейчас, как
оказалось, нет. Ряд людей, и я в том числе, писали статьи, например «Подвиги» разведчика о Я,
Кедми и «Человек меняет кожу?» о Л.
Авенайсе (Малинском) с обвинениями такого рода в адрес «героев». Ответ ряда
комментаторов был огорчителен – все, мол, были, агентами, или их КГБ сам агентами
ложно записывал, а что касается Кедми, то он всё старался для еврейского народа
и Израиля. Примечательно, что сходна судьба того, что отмечает Е. Римон, к
примеру, в своей недавней статье «Новый навет, или Дер Штюрмер
в Израиле», где она пишет об уродливых, но открыто проявляющихся, при
поддержке партии НДИ, грубейших поношениях в адрес еврейской религии и
ортодоксальных религиозных евреев. Эта правда,
и она видна каждому, кто посещает влиятельнейшие русскоязычные сайты, а Римон
отвечают, притом совсем не в малом числе, что это она сама сеет рознь среди
евреев. Не видеть очевидное без умысла невозможно. Именно потому я и это отношу
к примерам снижения морального уровня.
Эпидемия
коронавируса поставила перед обществом, помимо медицинских, ещё и чисто
морально-этический вопрос. Поскольку коронавирус поражает пока в основном людей
старых, а прививки и карантины касаются всех и задевают молодых больше, чем
старых, не правильней ли пожертвовать старыми, давая молодым жить почти как
прежде? Иудаизм, как я его понимаю, даёт ясный ответ – жизнь человека, вне
зависимости от его возраста, есть главный приоритет. Но множество комментаторов
такой подход осуждают, отказываясь даже делать прививку, которая определённо
защищает и тех, с кем они сами находятся в контакте. Такое ничем, кроме падения
уровня морали, я объяснить не могу.
Приведу
ещё один пример, иллюстрирующий ту же проблему. В Израиле всеобщая воинская
повинность, а верующие, точнее, те из них, что именуются ортодоксами, от службы
освобождаются. Подобная несправедливость, мол, задевает секулярных, которые
служить обязаны, вне зависимости от пола. Это беспокоит избирателей Либермана и
левых. И те, и другие, как известно, виднейшие борцы за социальную
справедливость и равенство. Но вот незадача. Пишущие статьи и комментарии
по-русски, какой-никакой, но ВУЗ закончили, и, в основном поэтому в армии в
СССР (а теперь и РФ) не служили, несмотря на всеобщую там воинскую повинность
для мужчин.
Я не
говорю о тех, кто как-то выкручивался – таких полно было там, нет нехватки их и
в Израиле. Но имели привилегию студенты ВУЗов, которые слушали ненавязчивый
курс лекций по военному делу и проходили месячный лагерный сбор в конце
обучения. И становились липовыми лейтенантами запаса, так реально и не послужив
в армии. Так вот число вновь поступивших на первый курс Университетов и
Колледжей в Израиле в 2020 составляет примерно 60-70 тысяч.
Человек. Большинство из них, будь в Израиле советские законы, в армию бы не
пошли, а либерманцы считали бы это нормальным. Так против кого и чего они под
руководством босса воюют – против отказа от службы в армии, нехватки для неё
солдат, или еврейской религии? Ответ мне очевиден.
Перечисление недостатков не отменяет того, что писание
заметок стало для меня потребностью, и мучительным удовольствием одновременно.
Думаю и знаю, что кому-то это интересно. А потому скажу, перефразируя великого
барда, и поправляя на разницу масштабов:
Не волнуйтесь — я не
заткнулся,
И не надейтесь — я не
заткнусь!
Иерусалим
ПС. Впервые опубликовано в https://club.berkovich-zametki.com/?p=64493
Комментариев нет:
Отправить комментарий