Работа Дьявола

Опубликовано: 19 июля 2021 г.

Яков Фрейдин США

Рубрики:

На столицу опускалась тёплая августовская ночь, однако в тот год тьма не приносила ни отдыха, ни покоя. С закатом солнца обитателей города обволакивал страх и томительное ожидание беды, а для работников учреждения, где на мелкой должности служил Герман Мельхиоров, ночи были временем напряжённой и изнурительной работы. Наш герой спешил закончить все оставшиеся приготовления, ибо эта ночь должна была стать последней в его нынешней жизни. Нет, нет — он вовсе не готовился уходить в мир иной, как раз наоборот, надеялся жить ещё долго. Эта ночь должна была переломить его жизнь пополам, он хотел отрезать и отбросить то, что было с ним до сих пор, а затем скрыться, уехать подальше от этого гнетущего города, от бывших сотрудников, и начать всё сначала, на новом месте, под другим именем. Переход в новую жизнь он планировал давно, почти два года, и вот на днях решил — больше ждать нельзя, завтра может и не получиться. К этому шагу готовился он в глубочайшей тайне, что, впрочем, было не слишком сложно, ибо близких друзей у него не было, лишь пара приятелей, да ещё соседи по коммунальной квартире. Семьёй он не обзавёлся, а с немногочисленными родственниками, что выжили после лютых времён германской и гражданской войн, давно прервал все отношения. 

Жил Мельхиоров в коммунальной квартире скромно, тихо и одиноко, гостей к себе звал редко, а его никто не приглашал, службу свою нёс старательно, даже педантично. Начальство было им довольно и в 36-м году на общем собрании сотрудников экономического отдела по случаю дня чекиста вручили ему почётную грамоту и премию в сто рублей. Был он невзрачным служакой, жил на скромную зарплату в 540 рублей плюс продуктовые спецпайки, положенные сотрудникам учреждения за их тяжёлую службу в борьбе с врагами народа. Он был ровесник века и, хотя возраст уже подбирался к сорока, до высоких чинов не дослужился, вот уже лет пять, как был лейтенантом госбезопасности с одной лишь звёздочкой на рукаве. За званиями он не гнался, хорошо понимал, что в их конторе за каждую звёздочку надо платить чужой кровью, а нередко и своей. Потому был он вполне доволен скромной должностью кладовщика при управлении НКВД. Хотя чин у него был малый, эта должность придавала ему некую солидность и показное уважение не только среди рядовых сотрудников, но даже и высокого начальства. Мельхиоров был нужным человеком, ибо он «сидел на дефиците». На склад почти ежедневно поступало множество вещей после обысков и конфискаций имущества арестованных врагов трудового народа, с которыми не покладая рук, дубинок и револьверов боролись сослуживцы Мельхиорова. 

Сам он никого не арестовывал, не допрашивал и не расстреливал, он лишь оприходовал мебель, тюки с мужской, женской и детской одеждой и ещё коробки с всевозможными личными вещами и ценностями, которые после ночных рейдов привозили к нему на склад оперативники. Он разбирал, сортировал, заносил в реестры, прикреплял ярлыки с номерами, а затем складывал на стеллажи. Добротные вещи у него на складе не залёживались: начальство отбирало себе лучшую мебель, шубы, картины, дорогие сервизы. Что попроще — забирали сотрудники чинами поменьше, ну а то, что оставалось, раз в неделю по пятницам развозил он по комиссионным магазинам. Выручку от продаж магазины переводили на счёт учреждения, а что там с этими деньгами происходило дальше, в каких карманах они оседали, — это уж забота начальства, к мелкому служаке касания не имеющая. В отличие от большинства работников учреждения, Мельхиоров по ночам не работал. Он приходил на склад ровно к 8 утра, с полудня до часу дня у него был обеденный перерыв и он шёл в пельменную на Кузнецком Мосту, а потом с часу до пяти опять работал на складе.

Он хорошо знал, чем интересуется не только его начальство, но и прочие рыцари щита и меча, реквизированные предметы подбирал на каждый вкус и тем завоёвывал доброе отношение. Впрочем, не забывал он и себя. Крупные вещи, такие как мебель, картины, костюмы из дорогого сукна, или, скажем, китайские вазы, его не интересовали — что с ними делать? Себе в коммуналку не возьмёшь, да и не по рангу, а спрятать негде. Но вот то, что занимало совсем мало места и с его точки зрения имело цену немалую, он откладывал в отдельные коробки на стеллаже в глубине склада, а в дни, когда развозил товар по комиссионкам, прихватывал и эти коробки. 

По воскресеньям на электричке ехал он на свою загородную дачу, где в яме, ловко скрытой под кустом крыжовника, соорудил он тайник, в котором за последние годы скопилось немало сокровищ. Были там украшения из золота, серебра и драгоценных камней, поделки из уральских самоцветов, старинные монеты и медали, миниатюрные гравюры, пачки почтовых открыток 19-го века и множество иных предметов, объёма некрупного, но ценности большой. По выходным, когда ездил на свою дачу — домик с огородом на окраине пригородного посёлка, открывал он тайник, вынимал оттуда коробки с сокровищами, заносил их в избу, дверь запирал на засов и раскладывал всё на столе. Брал в руки каждую вещицу, подносил на свет к окну, внимательно рассматривал и по привычке всё сортировал. На столе откладывал влево то, что на его взгляд было явно дорогим, вроде золотых колечек, цепочек, кулонов, перстней с рубинами и бриллиантами, а вправо то, что радовало его взор, хотя и не было таким уж дорогим. Особенно ему нравились изделия из яшмы: шкатулки, миниатюрные скульптурки, чернильницы, пресс-папье, да и просто отполированные пластинки с замысловатыми узорами. Его изумляло, как не человек, а природа умудрилась создавать такие удивительные картины в камне. В переплетении красных, зелёных, коричневых и розовых разводов на яшме ему виделись лес и речка, луг с сочной травой, облака на небе, даже очертания зверей. Разглядывать камни и находить в них знакомые образы стало его любимым отдыхом и он с нетерпением ждал конца недели, чтобы снова поехать на дачу к своей коллекции. Постепенно он стал более разборчив и даже придирчив. Когда на складе отбирал вещи для своего тайника — мелкие ценности, как и прежде, не пропускал, но особенно охотился за предметами, которые радовали его глаз и в которых видел он удачное дополнение к своей коллекции.

В первые годы службы где-то в глубине его души, там, где живёт совесть, шевелился червячок сомнения — честно ли присваивать вещи убиенных или сосланных людей, даже если они враги народа? Разве это не мародёрство? Мысль эта мучила его и не давала покоя. По ночам снились бывшие владельцы конфискованных вещей. Людей этих он никогда не видел, во сне они являлись ему дымчатыми призраками с одинаковыми масками вместо лиц; они тянули к нему свои бесплотные руки и детскими голосами просили: «Отдай…». Он просыпался в холодном поту, подолгу смотрел в потолок тёмной комнаты и думал. Потом ночные кошмары прекратились, со своей службой он понемногу свыкся и даже уговорил свою совесть, что судьбы вещей, которые он перебирал и сортировал, лично к нему отношения не имеют — он ведь никого не расстреливал и не ссылал, никого не грабил, а ценности, что прятал в своём тайнике, — ничьи, бесхозные, случайно попавшие ему в руки, и потому руки эти чисты. Сослуживцев по учреждению он продолжал считать мародёрами и втайне относился к ним с презрением и опаской. Однако за годы службы хорошо уяснил он простую истину: если хочешь остаться жив, держи язык за зубами, на лицо вешай улыбку и по сигналу начальства своди свои ладони в аплодисменты.

Жизнь его текла размеренно и однообразно, но в последний год Мельхиоров стал понимать, что в любой момент это может кончиться и начальство привлечёт его к оперативной работе. В их конторе было принято повязывать всех сотрудников общим грехом насилия, чтобы никто чистеньким не остался и при случае всегда можно было на любого свалить вину и даже поставить его к стенке. Старых работников периодически вычищали и ставили к стенке, а на освободившиеся места принимали новых, кто помоложе да ретивее, рвущихся к чинам и кормушке. В том, что к оперативной работе его привлекут, он уже и не сомневался, а как привлекут, то выбора не будет и придётся делать то, что прикажут. Не отвертишься. У них ведь как? — коготок увяз, всей птичке пропасть; кровью замараешься, вовек не отмыться. Такого поворота судьбы он боялся пуще смерти. В том самом году их славное заведенье работало с жутким перенапряжением, перемалывало людские жизни круглосуточно и работников катастрофически не хватало. Потому и был он уверен, что долго сидеть на синекуре складской работы ему не дадут и решил — надо уходить. Только вот уволиться из конторы было никак невозможно, разве что по причине тяжёлой неизлечимой болезни, но кто же поверит в плохое здоровье, глядя на цветущую физиономию Мельхиорова?

Как я уже сказал, тихий и неприметный Мельхиоров стал довольно богат, хотя сам он толком не представлял цену своего богатства. Впрочем, цены и быть не могло — цену имеет лишь то, на что есть покупатель, а какой тут мог быть покупатель, когда о вещах, что за последние годы скопил он в тайнике, ни одна живая душа даже не подозревала. Очень он надеялся, что в будущем цена будет немалая и на долгие годы сможет обеспечить ему безбедную вторую половину жизни. Только как сделать, чтобы это вторая половина стала реальностью, он пока не представлял. 

Как-то на склад поступила большая библиотека, изъятая у какого-то репрессированного книголюба. Сотрудники учреждения читали лишь ведомственные инструкции, протоколы допросов, да приговоры, поэтому книги никого не интересовали и долго лежали на стеллажах. В конце концов Мельхиоров свёз их в букинистический магазин. Оставил себе лишь подшивки журнала «30 Дней» за несколько прошлых лет — привлекли они его короткими рассказами и занятными картинками. Когда выдавалась свободная минута, он брал наугад со стеллажа одну из подшивок и читал. В нескольких номерах за 1931 год оказался увлекательный роман Ильфа и Петрова «Золотой Телёнок». Особенно пришёлся ему по душе персонаж со странной фамилией Корейко, который успешно скрывался от всевидящего ока органов в Средней Азии под видом мелкого служащего. «Ой, какая богатая идея! — подумал Мельхиоров, — да ведь это именно то, что надо: далёкая Средняя Азия, захудалый городок, где под чужой фамилией можно пересидеть лихое время, какая-нибудь мелкая должность, вроде бухгалтера или счетовода, а ценности — надёжно припрятать до лучших времён». Постепенно созрел план.

С новым именем вышло очень удачно. Разбирая завалы одежды, которая вот уже более месяца была свалена в углу склада после одной из ночных конфискаций, во внутреннем кармане какого-то пиджака он обнаружил паспорт на имя Григория Евсеевича Чудовского, 1902 года рождения, уроженца Саратова. Почти ровесник. Где теперь был владелец этого паспорта и какая его ждала участь, догадаться не трудно, ясно было одно — этот паспорт ему больше не понадобится. Срок действия у паспорта был до лета 1938 года, значит через год его можно обменять на новый. Фотокарточку удалось легко переклеить на свою, а пририсовать на её белом уголке дугу сиреневой чернильной печати — вообще задача для младенца. Про паспорт он начальству не доложил, хотя был обязан, а поменяв фотографию, упрятал его в свой тайник.

Накануне дня побега после службы он поехал на вокзал, купил плацкартный билет, но не до Бухары, которую выбрал своей главной целью, а сперва лишь до Куйбышева. Всё его немалое богатство из тайника заранее было тщательно упаковано и плотно уложено в два небольших деревянных ящика, на углах которых он повесил свинцовые пломбы и ярлыки с надписью «Спецгруз. Не вскрывать!». На ярлыках для большей убедительности были оттиснуты печати его склада. Он обмотал ящики брезентом, на какой-то стройке за бутылку нанял шофёра с полуторкой и свёз их в камеру хранения Казанского вокзала. План его был такой: перекладными поездами, да зигзагами, а не прямым маршрутом под своим именем доехать до Бухары. Корочка лейтенанта НКВД давала надёжную защиту при проверках документов в поездах и на станциях, позволяла без очереди покупать билеты, а уж добравшись до места... только там он превратится в Григория Евсеевича Чудовского, подберёт себе какой-то кишлак, найдёт спокойную работёнку и заживёт новой жизнью. 

Время побега он назначил на утро в воскресенье. Соседям по квартире сказал, что на выходной поедет по грибы в Новоивановское, что по Можайскому шоссе. Рассчитал, что когда утром в понедельник он на службе не появится, после обеда непременно пришлют к нему на квартиру нарочного проверить, где он. Пока искать станут да обыск сделают дома и на даче, да опросят соседей и сослуживцев, будет он уже далеко, за Волгой — ищи ветра в поле.

Настенные часы пробили одиннадцать вечера, он собрал всё, что надо в дорогу. В банный чемоданчик сложил самое необходимое: рубаку, свитер, пару нижнего белья, портянки, коробочку с зубным порошком, бритву. Запихал чемоданчик в большую плетёную корзину, с которой обычно ездил по грибы и прикрыл сверху тряпицей. Завёл будильник на пять утра и собрался было лечь спать, как тренькнул звонок входной двери. Сердце у него замерло — так поздно никто к нему не приходил. Он вышел в коридор, подошёл к двери на лестничную клетку и тихо спросил: «Кто?». Ответили: «Гéра, это я, Людвиг, открой…». Гéрой его прежде звал только один человек. Он отпер замок и увидел своего старого знакомого Людвига Мадьяра, с которым они не видались почитай лет пять, а то и больше. Несмотря на тёплый вечер, на госте было пальто, на глаза надвинута шляпа, а в руках он держал небольшой свёрток.

***

Людвиг — так его звали на немецкий лад, хотя настоящее имя было Лайош. Фамилия «Мадьяр» скорее всего тоже была ненастоящая, а какая была на самом деле, Мельхиоров никогда не интересовался: меньше знаешь, крепче спишь. Впрочем, и так ясно: в те годы «Мадьярами» называли многих выходцев из Венгрии. Людвиг был лет на десять старше Мельхиорова, ростом выше, да и телосложением крепче. В Мировую войну служил он военным корреспондентом одной из Будапештских газет, в РСФСР попал в 1922 году и несколько лет работал в ТАСС. Году в 1929 он познакомился с Мельхиоровым, который в том же телеграфном агентстве служил курьером — развозил по редакциям газет и журналов материалы для публикаций. Несмотря на разницу в возрасте, они сошлись. Главным образом потому, что Людвигу нужен был собеседник для тренировки в русском языке, а Герман был парень начитанный, по-русски говорил и писал грамотно — всё же закончил он гимназию и даже пару лет проучился в университете. В том же 1929 году Мадьяр занял ответственный пост в Восточном секретариате Исполкома Коминтерна, а затем перешёл на дипломатическую, а вернее, на разведывательную работу. Тогда он и порекомендовал своего младшего приятеля Мельхиорова на службу в экономический отдел ОГПУ, где тот и прослужил без малого семь лет. Через пару лет их пути разошлись — Герман так и остался кладовщиком, а Людвиг уехал на работу в советское генконсульство в Шанхае.

Вглядевшись в знакомое лицо, Мельхиоров протянул старому приятелю руку и пригласил зайти внутрь, но Мадьяр замотал головой и тихо сказал: «Пойдём на улицу, прогуляемся». Герман понятливо кивнул, сбегал к себе в комнату, натянул сапоги, надел гимнастёрку и вернулся на лестничную клетку. Приятели молча спустились вниз, вышли во двор, через арку прошли на улицу, огляделись по сторонам, нет ли подозрительных прохожих, и затем Людвиг заговорил:

— Гéра, у меня времени мало, так что давай без обиняков. Я только сегодня утром вернулся из Китая. Меня неожиданно отозвали. Я сначала не понял — почему вдруг? Там дел невпроворот, работников в консульстве мало, а тут меня ни с того ни с сего отзывают, да ещё в самый разгар японской интервенции. Как приехал, с вокзала — сразу в контору, однако никого из знакомых в Инотделе не застал, все новенькие, а куда подевались «старенькие» — сам знаешь. Никого не осталось, вот только ты. Велели ждать, а чего ждать не сказали. Тут я и понял, для чего меня отозвали: это конец. У меня к тебе просьба. Но сначала — главное. Я ничуть не сомневаюсь, что меня не сегодня-завтра арестуют, а затем по цепочке станут брать всех, с кем я когда-либо был связан. Так что и ты окажешься под дамокловым мечом — тебя либо вычислят по архивным документам, либо я сам под пытками не выдержу и твоё имя назову. Но это не сразу, пройдёт какое-то время, хотя, думаю, немного. Может, всего несколько дней. Поэтому ты сам решай, как поступишь, я тебе тут не советчик. Мне деваться некуда, я уже под колпаком и жизнь моя кончена, а у тебя, может, есть какой-то шанс. Не упусти. Но прежде ты должен сделать для меня одно дело.

Мельхиоров слушал не перебивая — его побег завтра утром неожиданно оказывался даже более своевременным, чем он полагал. Последние сомнения, которые ещё шевелились в его душе, в этот момент отпали. Людвиг продолжал:

— В прошлом месяце улицы спокойного и делового Шанхая вдруг превратились в настоящее поле боя: японцы озверело дрались с китайцами. Город был завален трупами, текли реки крови, горели дома. Мы сидели в консульстве, как в осаждённой крепости. Японцы, правда, выставили вокруг здания усиленную охрану, так что мы были в относительной безопасности, хотя шальные пули порой попадали в стены и влетали в окна. Однажды я вышел на улицу чтобы оценить обстановку для доклада в Центр. Японцы нас свободно впускали и выпускали из консульства — всё же мы были дипломаты пока дружественной страны. Я пошёл по улице. Неожиданно кто-то потянул меня за рукав, я обернулся и увидел старика-китайца, который, как оказалось, уже несколько дней пытался проникнуть в здание консульства.

shar.jpg

В руках у него был небольшой свёрток. На ломаном английском старик сказал, что он из древнего рода китайской аристократии, живёт, вернее, жил до сих пор во французском районе города, но там сейчас всё горит и его дом тоже сгорел. Однако ему удалось вынести из дома самое ценное, что там было: «куи-гонг-кью», то есть шар «Работа Дьявола». Старик размотал тряпицу и показал мне шар из слоновой кости. Я усмехнулся и говорю ему: «Велика важность, такие шары можно купить в любой сувенирной лавке», но он покачал головой и отвечает: «Да, купить можно, но вовсе не такие, как этот. Это уникальный шар, таких больше в Китае нет. Он сделан из цельного бивня мамонта во времена династии Минг, то есть около 400 лет назад, и в нём 29 шаров, один внутри другого. Никто никогда не мог сделать «Работу Дьявола» более, чем с 25-ю шарами, а здесь их 29. Этому шару, — говорит он, — нет цены и чтобы его спасти от японцев, он хочет передать его в русское консульство на сохранение». Китаец подал мне свёрток и быстро ушёл. Я вернулся обратно, а тут как раз пришла шифровка с приказом немедленно прибыть в Москву для доклада. «Работу Дьявола» я привёз с собой, вот он этот шар здесь у меня. Хочу передать тебе эстафету: возьми его и спрячь где-нибудь. Сохрани, если можешь. И себя, Гера, сохрани. Кроме тебя, мне не к кому обратиться. Ну, висонлаташра, не поминай лихом…

Людвиг подал свёрток, обнял Мельхиорова, поклонился в пояс и ушёл.

***

В середине семидесятых, когда мы с женой готовились к эмиграции из СССР, я подумал, что если мы получим разрешение, неплохо бы взять с собой какие-то предметы, которые можно на Западе продать, чтобы на первое время иметь там хоть немного денег. Советские рубли вывозить из страны не разрешали, на валюту меняли только 90 рублей, поэтому многие эмигранты везли с собой на продажу фотоаппараты «Зенит», чёрную икру, матрёшки и тому подобные ходовые вещи. Фотоаппарат у меня был, но продавать его я не собирался — самому нужен, икру достать было негде, а потому стал я искать нечто ценное, что разрешалось властями к вывозу за рубеж. Однажды мой тесть сказал, что может познакомить меня с одним коллекционером, как и он, — бывшим зэком. Возможно у него найдётся что-то для меня подходящее. У него есть масса занятных вещиц, и кое какие предметы из своей коллекции он изредка меняет или продаёт. 

Тесть договорился о визите и через пару дней мы на трамвае поехали к этому коллекционеру. Жил он один в стандартной двухкомнатной кооперативной квартире, внутренность которой поразила меня своим необычным видом — стены в обеих комнатах, в коридоре и даже в ванной от пола до потолка были уставлены шкафами с множеством выдвижных ящиков. На вид хозяину дома было лет 75, звали его Григорий Евсеевич и его хобби было коллекционирование редких вещей. Нас он встретил довольно приветливо, угостил чаем и затем охотно стал показывать свою коллекцию, которая хранилась в ящиках стенных шкафов. Начал он с почтовых открыток 19-го и начала 20-го веков. Было их у него несколько сотен, почти все ручной раскраски. На многих были изображены старые виды российских и европейских городов, портреты королей, принцесс и знаменитых писателей, но попадались и шутливые с карикатурами. После открыток настал черёд изделий из камня. Особой страстью хозяина дома была яшма. Он собирал как отполированные с одной стороны образцы этого красочного камня, так и множество резных художественных изделий: шкатулки и табакерки, маленькие скульптурные фигурки, кулоны. С неподдельным энтузиазмом он указывал на замысловатые каменные узоры всех цветов радуги и удивлялся, почему мы не сразу можем угадать в них лес, речку, облака на небе. «Это же так просто, вы вглядитесь и увидите!», - подбадривал он нас. Когда мы вдоволь насмотрелись на камни, он сделал загадочное лицо и сказал:

— А сейчас я вам покажу самое ценное, что у меня есть. Уверен, такого вы ни в одном музее не увидите.

Он забрался не приставную лесенку, выдвинул верхний ящик в углу комнаты и достал оттуда лаковую деревянную шкатулку бордового цвета. Спустился, поставил шкатулку на стол, отщёлкнул запоры и открыл. На шёлковой подушечке тёмно-синего цвета лежал желтоватый шар диаметром сантиметров восемь-десять. Его поверхность была покрыта тонкой резьбой в китайском стиле: головы и лапы драконов, стволы деревьев вычурной формы, фигурки людей. Григорий Евсеевич бережно вынул шар, показал его нам со всех сторон, а потом взял со стола карандаш и вставил его тыльный конец в небольшое отверстие в шаре:

— Смотрите, внутри этого шара есть другой, который может там свободно вращаться по всем направлениям. Я его сейчас поверну карандашом. Видите? А внутри того шара есть другой шар, который тоже свободно вращается. И таких шаров, один в другом, здесь двадцать девять штук! И все свободно поворачиваются, не цепляясь друг за друга! Поверхность каждого шара покрыта тонкой резьбой. Это чудо во времена династии Минг неизвестный умелец в Кантоне вырезал из цельного куска бивня мамонта. Называется «Работа Дьявола». Почему так называется? Да потому, что никто не верил, что смертному человеку под силу изготовить такое чудо. Подобные шары довольно популярны в Китае, их раньше вырезали из слоновой кости, а сейчас даже из пластмассы штампуют. Обычно там внутри может быть три, пять, редко десять шаров, это довольно стандартные сувениры. Если повезёт, в музее можно найти «Работу Дьявола» даже с двадцатью шарами. Но вот такого, как у меня, в котором двадцать девять шаров, да не из слоновьего бивня, а из мамонтoва, который много твёрже, никто сделать не мог ни до, ни после этого. Насколько я знаю, нигде в мире второго такого нет. Может, это действительно работа Дьявола?

— А как же он к вам попал, наверное, стоит безумные деньги? — спросил я.

Старик помолчал, внимательно посмотрел на меня, потом на моего тестя и ответил:

— Тут история долгая, но если вкратце, то я свою коллекцию собираю по крупицам вот уже лет двадцать, как из лагеря освободился. Ещё до революции я получил от родителей изрядное наследство, и вовремя сообразил превратить деньги и акции в драгоценности. Во время гражданской войны держать их при себе было опасно, поэтому я спрятал всё в тайник в лесу, где этот клад пролежал до моего освобождения. Все ценности продал через ювелирные магазины и комиссионки, получил хорошие деньги и на них стал покупать предметы, которые мне были интересны. Покупал у частных лиц или в тех же комиссионках, менялся с другими любителями — обычное дело для коллекционера. Денег из моего наследства хватило и на кооперативную квартиру. Что касается «Работы Дьявола», я этот шар выкупил у бывшего зэка, которого знал ещё в лагере. Он его вывез из Китая, где в 30-е годы работал дипломатом, и тоже, как и я, где-то спрятал перед арестом. Вот такая история. Ну хватит об этом. Вы что-то у меня хотели купить?

К эмиграции мы с женой готовились в большой тайне от друзей и знакомых, только родители знали про наши планы, поэтому я сказал Григорию Евсеевичу, что интересуюсь произведениями искусства и хочу купить для дома что-то интересное, чтобы гостей развлекать. Он ответил:

— Могу предложить вам чрезвычайно редкой альбом в двух томах. Это частное издание президента Индонезии Сукарно в подарок главам государств и дипломатам, репродукции картин из его личной галереи. Всего напечатали лишь пару сотен экземпляров. Сейчас покажу. 

Он ушёл в другую комнату у скоро вернулся с двумя тяжёлыми фолиантами в руках. Это было действительно роскошное издание с превосходными репродукциями и текстами на индонезийском, английском, китайском и русском языках. Он сказал, что может оба тома продать за 100 рублей. Я заплатил не торгуясь. Получив деньги, коллекционер обрадовался, принёс из кухни бутылку вина и сказал, что за это надо выпить. Мы чокнулись и стали беседовать на разные темы, связанные с его коллекцией. Он стал жаловаться:

— Я уже далеко не молод и здоровье стало совсем никудышное. Прошлым месяцем мне поставили диагноз: аневризма сердца. Врач говорит, что это опасно, я могу умереть в любой момент. Как умру, что станет с моей коллекцией? У меня нет никакой родни, некому оставить. Прямо от врача пошёл я в Уральский геологический музей и говорю директору: заберите в музей всю мою коллекцию, отдаю даром, прямо сейчас. Только одно у меня условие: выделите для неё отдельный зал или хотя бы комнату и сделайте надпись: «Дар Чудовского». Больше ничего не прошу. Они отказались, бандиты! Знаете почему? Эти воры будут ждать когда я умру чтобы коллекцию просто растащить. Хотят украсть и всё по своим карманам распихать!

Когда мы вышли из дома, тесть мне сказал:

— Вроде, не зря сходили. А теперь хочу тебе кое-что сказать. Чудовского я знаю года два, мы встречались пару раз, и его коллекцию я видел раньше. Он мне сразу, ещё при первой встрече, показался несколько странным человеком, каким-то неискренним и увёртливым. Думаю, что он темнит и про наследство, которое закопал в лесу, и про то, что в лагере сидел. Я как-то сказал ему пару слов на лагерной фене, так он не понял. Как такое может быть? Лагерник — а по фене не ботает! Для того, кто через лагеря прошёл, это странно. Впрочем, нам с тобой какое дело?

В заключение этой истории скажу: зря купил я роскошный альбом президента Сукарно. Из-за его габаритов и большого веса мы с ним весьма намаялись на пути в Америку. За последние 45 лет я так и не смог найти на него покупателя, и до сих пор два толстых тома лежат у меня дома в книжном шкафу и на своих кожаных переплётах собирают пыль времени. 

Год спустя после приезда в Америку, тесть написал нам, что коллекционер Чудовский умер, а вся его огромная коллекция каким-то образом мистически исчезла. Как он и предвидел.

 

Веб–сайт автора: www.fraden.com