Мишель Уэльбек: «Цивилизация, которая узаконивает эвтаназию, теряет право на уважение»

Опубликовано: 11.04.2021

Утверждение номер 1: никто не хочет умирать. Обычно люди предпочитают уменьшение качества жизни отсутствию ее как таковой. Потому что в ней все равно остаются маленькие радости. Разве жизнь по определению не означает процесс уменьшения? И есть ли какие-то другие радости помимо маленьких?

Photo copyright: pixabay.com

Утверждение номер 2: никто не хочет страдать. Я имею в виду, физически страдать. У психологических страданий есть определенное очарование, и их можно превратить в эстетический материал (я себе в этом не отказывал). При этом физические страдания — чистый ад, который полностью лишен интереса и смысла. Из них не вынести никаких наставлений. Жизнь можно грубо (и неверно) описать как поиск удовольствия, но она, скорее, представляет собой попытку избежать страдания. И если встает выбор между невыносимыми страданиями и смертью, практически все выберут смерть.

Утверждение номер 3, самое важное: физические страдания можно устранить. В начале XIX века был открыт морфин, а впоследствии появилось множество похожих веществ. В конце XIX века был заново открыт гипноз, который все еще мало используется во Франции.

Опущение этих фактов уже само по себе может служить объяснением поразительно высокого уровня поддержки эвтаназии: если не ошибаюсь, 96%. То есть получается, что 96% людей понимают это как вопрос: «Вы предпочли бы, чтобы вам помогли умереть, или были бы готовы провести остаток дней в страшных мучениях?» При этом лишь 4% знают о существовании морфина и гипноза. Правдоподобное соотношение.

Я не стану пользоваться случаем, чтобы выступить за разрешение наркотиков (причем не только «легких»): это другая тема, по которой мне хотелось бы привлечь внимание к исполненным мудрости наблюдениям Патрика Эделина.

Сторонники эвтаназии выплескивают слова, чей смысл настолько искажается, что у них не должно было бы быть права их произносить. В «сострадании» ощущается ложь, а «достоинство» сочится коварством. Мы очень серьезно отошли от кантовского определения достоинства, постепенно подменив духовную сущность физической (вплоть до отрицания самого существования первой?). Истинно человеческую способность действовать ради категорического императива (по Канту) мы подменили животной и плоской концепцией состояния здоровья. Именно оно стало чем-то вроде обязательного условия человеческого достоинства, а в итоге превратилось в его истинный смысл.

В такой перспективе, не могу сказать, что на протяжении всей жизни я отличался исключительным достоинством, и не думаю, что ситуация в этом плане улучшится. В конце я останусь без волос и зубов, мои легкие начнут разваливаться. Я стану в той или иной степени бессильным и беспомощным, у меня может появиться недержание и слепота. Через какое-то время, на определенном этапе физической деградации я непременно скажу себе (если мне к тому моменту не скажут другие), что у меня не осталось никакого достоинства.

Ну и что? Если достоинство в этом, то можно прекрасно жить и без него. Обойдемся. В то же время все так или иначе хотят чувствовать себя нужными и любимыми, вызывать уважение или даже восхищение (в моем случае это возможно). Разумеется, это тоже можно потерять, но здесь от самого человека зависит не так уж и много: определяющая роль принадлежит другим. И я четко вижу картину, на которой прошу смерти в надежде, что мне ответят: «Нет, нет, останься с нами». Это было бы точно в моем стиле. И я признаю это безо всякого стыда. Напрашивается пугающий вывод: я — совершенно лишенный достоинства человек.

Часто можно услышать утверждения о том, что Франция «отстает» от других стран. В этом плане мотивация законопроекта об эвтаназии выглядит комично: если искать страны, от которых «отстала» Франция, найдутся лишь Бельгия, Голландия и Люксембург. Честно говоря, не впечатляет.

Далее приводится нагромождение цитат Анн Берт, которые, как утверждается, обладают «вызывающей восхищение силой», но лично у меня они пробудили скорее подозрения. Например, она утверждает: «Эвтаназия — не евгеника». При этом совершенно очевидно, что сторонники первой, от Платона до нацистов, практиковали и вторую. Она продолжает: «Нет, бельгийский закон об эвтаназии не способствовал разграблению наследства». Признаю, я сам об этом даже не думал, но раз уж она упомянула…

Дальше она выкладывает все начистоту, уверяя, что эвтаназия — «не экономическое решение». Как бы то ни было, нельзя отрицать существование ряда гнусных аргументов, которые встречаются лишь у «экономистов», если, конечно, их можно так назвать. Так, Жак Аттали в довольно старой работе напирал на то, как дорого обходится обществу поддержание жизни очень старых людей. Неудивительно, что позднее в том же направлении двинулся и Ален Менк. Аттали — это просто Менк поглупее (не говоря уже о шуте де Клозе, который выглядит, как обезьяна, по сравнению с ними двумя).

Католики, конечно, будут сопротивляться изо всех сил, но мы, к сожалению, уже привыкли к тому, что они постоянно проигрывают. По этому вопросам и многим другим социальным мусульмане и иудеи думают то же самое, что и католики, но СМИ старательно это скрывают. Я не питаю на этот счет особых иллюзий: все религии в итоге прогнутся под «республиканский закон». Священники, раввины и имамы будут сопровождать будущих объектов эвтаназии, говоря им, что все не так страшно, что завтра будет лучше и что даже если люди бросили их, ими займется Бог. Допустим.

С точки зрения лам ситуация наверняка еще хуже. Любому, кто знаком с «Тибетской книгой мертвых», известно, что предсмертная агония — чрезвычайно важный момент в жизни человека, поскольку даже при неблагоприятной карме она дает последний шанс вырваться из самсары, цикла перерождений. Поэтому досрочное ее прерывание равносильно преступлению. К сожалению, буддисты не участвуют в общественных спорах.

Остаются врачи. Я не возлагал на них особых надежд, потому что плохо с ними знаком, но некоторые из них, бесспорно, оказывают сопротивление, упорно отказываются содействовать смерти пациентов. Возможно, именно они будут последним заслоном. Не знаю, откуда у них берется такая смелость. Быть может, это просто соблюдение клятвы Гиппократа: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла». Возможно. Публичное произнесение этой клятвы, должно быть, стало важным событием в их жизни. В любом случае, это прекрасная борьба, пусть даже и, как кажется, борьба «за честь». Честь цивилизации, конечно, не пустой звук, но на кону нечто большее в антропологическом плане, это вопрос жизни и смерти. Попытаюсь выразиться как можно яснее: когда страна (общество, цивилизация) легализует эвтаназию, она теряет всяческое право на уважение в моих глазах. А устранение такой страны с лидерских позиций (а то и с карты мира) становится не просто легитимным, но и правильным делом. Дадим шанс занять место этой неудачницы кому-то другому: другой стране, обществу или цивилизации.

Мишель Уэльбек (Michel Houellebecq)
Источник