Нервный узел правящей Кодлы

Опубликовано: 23.02.2021

Почему именно «дело Игаля Амира» должно быть сердцевиной партии «Мишпат Цедек», а требование повторного суда – главным ее лозунгом? Конечно, не потому что во главе этого движения стоит супруга Игаля, доктор Лариса Амир. Причина куда серьезней и важнее чисто семейных и гуманитарных мотивов. Она станет куда понятней, если мы зададимся вопросом, почему господствующая кодла с такой беспрецедентной яростью, попирая все и всяческие законные нормы, преследует именно Игаля и с таким паническим страхом затаптывает любую попытку ввести эту тему в общественно-политический дискурс.

За что они мстят, чего боятся?

Неужели так убиваются за убиенного Рабина? Вряд ли: покойный еще при жизни многократно проштрафился перед Кодлой. Если уж совсем начистоту, то леваки его едва терпели – и за монструозную супружницу, и за грубость, усугубленную алкоголизмом, и за вражду с левым «мамми» Шимоном Пересом, и за приказ «ломать руки-ноги» интифадным арабам, и за демонстративное неуважение к БАГАЦу, Бецелему и другим левым бастионам.

Тогда, может быть, они переживают за якобы порушенный с его смертью «мирный процесс»? Тоже крайне маловероятно. Во-первых, известно, что арабский террор побудил Рабина (если вообще можно побудить к чему-либо беспробудного пьяницу) задуматься о приостановке экспресса «Осло-Аушвиц». Следовательно, переход штурвала в руки архитектора руинизации Израиля Переса полностью совпадал с интересами Кодлы. Во-вторых, по факту, устроенная после убийства премьера охота на ведьм запугала многих противников «мирного процесса» и лишила их лагерь значительных политических преимуществ.

Получается, что, как ни крути, дело в чем-то другом. Но в чем?

Ключевое слово тут – ОТКАЗ. Отказ играть по правилам, установленным Кодлой. Тут имеется в виду не просто кухонное бла-бла в кругу друзей или пикет с самодельным плакатиком, или выкрик с места в студенческой аудитории, или даже личное гражданское неповиновение – от всего этого Кодла может презрительно отмахнуться: мол, крутитесь себе, как пропеллеры, мне и дела нет. Пока протест не выходит за определенные рамки, пока его можно замолчать, приуменьшить, заткнуть на последние полосы, осмеять в гаерских скетчах служебной «сатиры», Кодла готова терпеть.

Да, эти комариные укусы неприятны, но, в принципе, она может с ними ужиться. Может ужиться, а в крайнем случае – показательно высечь бунтаря. Высечь публичным шельмованием, клеветой, ложью, увольнением, судебным преследованием. Ну что этот гипотетический «легитимный протестант» может противопоставить подавляющей мощи установленных Кодлой правил и законов? Его наивного писка не слышно и за пять шагов… Не слышно, пока не находится какой-нибудь Гирш Леккерт, сапожник из тракайского уезда. Когда виленский губернатор приказал высечь кнутом два десятка еврейских демонстрантов, Гирш взял револьвер и всадил в правителя две пули. Дело происходило в 1902 году в Российской империи, больницу Ихилов еще не построили, да и название «Тель-Авив» существовало лишь на обложке книги Теодора Герцля. Не было и лимузина, в котором можно было бы увезти губернатора с площади, – наверно, поэтому раненый чиновник выжил.

Он выжил, а Гирша не только повесили, но и повсеместно осудили почти все, включая товарищей по партии. Потому что есть правила, которые не принято нарушать, даже если тебя секут кнутом, как раба на конюшне, мордой в навоз. Потому что порка входит в набор правил, а политическое убийство – нет. Потому что террор – «не наш метод». Потому что покушение лишь ухудшает общую ситуацию, а спровоцированные им репрессии и охота на ведьм отпугивают многих сторонников прогрессивных реформ и лишают их лагерь значительных политических преимуществ.

Всё так. Отказавшись признать порку приемлемой мерой властей, Гирш Леккерт преступил грань установленных правил, грань приемлемых мер. Поэтому его повесили власти и осудили союзники. Зато порки прекратились. Потому что ОТКАЗ Леккерта признать систему установленных правил оказался достаточно громким именно по той причине, что ВЫШЕЛ за рамки этой системы. Демонстрации, пикеты, забастовки, статейки в газетах и кухонные разговоры, то есть все меры, пребывающие в «законных» рамках, власть презрительно игнорировала (пусть, дескать, крутятся, как пропеллеры). А вот «непозволительный» выстрел Леккерта перевел в разряд «непозволительных» и вполне «позволительную» прежде порку.

Вот именно этого Кодла и не может простить Игалю Амиру: громовое эхо его ОТКАЗА соблюдать установленные ею правила. Ведь каркас этих правил обеспечивает продолжение ее власти, ее господства, ее права сечь и унижать, гнобить в тюрьмах и насаждать уродливую кривду взамен простых человеческих норм. С ее точки зрения, принципиальная неприкосновенность этого каркаса не подлежит обсуждению. Игаль Амир, как и Гирш Леккерт, попрал это священное табу; как и Леккерт, он затем отказался каяться и признавать свою вину. Поэтому левая Кодла дрожит от страха и ярости при одном упоминании его имени: ведь его ОТКАЗ чреват подрывом основ ее тоталитарного бытия, ее фальшивой «демократии», ее клопиного, пиявочного, вампирического кровопийства на теле порабощенной Страны.

Здесь ее мягкое подбрюшье, ее слабое место. Повторный – и непременно открытый суд над Игалем Амиром, вынеся на свет общественного дискурса крайнее отчаяние человека, отказавшегося «крутиться пропеллером» или мириться с участью поротого раба и потому пошедшего на действительно крайние непозволительные меры, стал бы для нее поистине сокрушительным ударом. Почему? Потому что неизбежно пришлось бы обсуждать вопрос о ПРИЧИНАХ этого отчаяния и о непозволительности хамского тоталитарного давления на человеческую честь и свободу. А значит, именно в этот нервный узел и следует бить, не обращая внимания ни на шквал воя и поношений со стороны Кодлы, ни на трусливое тявканье привычных к розге «друзей» и «союзников».

Алекс Тарн