Что делать с Paulikом Morozovым?
Что делать с Paulikом Morozovым и с Paulinой Morozovой, когда они – ваши дети, взращенные в поте лица и в боли родительского сердца? Как поступать, если они смотрят на вас с ненавистью, потому что вы отказываетесь голосовать за Берни Сандерса и вздрагиваете, услышав слово «социализм»? К каким средствам убеждения прибегнуть, когда любой разговор с взрослыми детьми на темы общества, политики и мировоззрения завершается крупной ссорой, хлопаньем дверьми и злобными оскорблениями в ваш адрес? Почему они в лучшем случае считают вас пустоголовыми ретроградами и мракобесами, чей век давно миновал, а в худшем – фашистами, pacистами и обломками системы подавления, которые следует как можно скорее смыть с лица земли во имя СветлогоБудущего™? Как можно заново сблизиться с самыми родными для вас людьми?
Ответ короток, прост и неутешителен: никак. Никак. Поезд ушел, дорогие друзья, и, хотя хвост его еще виден в дальнем краю платформы, у вас нет ни единого шанса догнать, вскочить на подножку, обнять, прижать и, как когда-то, решить проблему щека к щеке, путем слияния своих и детских слез. Речь ведь вовсе не о сандерсе-шмандерсе, социализме-эмпириокритицизме и прочей ерундовой чепухе. Речь о том, что они смотрят на мир совершенно иными глазами, думают совершенно иными мыслями и выучены совершенно иным словам. И вам в этом мире Paulikа и Paulinы просто нет места. Для вас они – ваши любимые дети, которым, к несчастью, промыли мозги. Для них вы – часть вражьей силы, которая, к несчастью, имеет с ними родственную связь.
Старшие из нас хорошо помнят рассказы бабушек (деды, почти поголовно выбитые павликами морозовыми, как правило, до внуков не дожили) о временах, когда молодые люди отрекались от своих родителей – врагов народа. По прошествии 30–40 лет с тех памятных общих собраний эти рассказы звучали печально, с упором на вынужденность отречения. В них, как правило, отсутствовал автобиографический момент: отрекался всегда «кто-то», а не сама рассказчица. Но в печальном покачивании головы читалось иное: личное раскаяние, личный стыд, несмываемое клеймо на личной совести.
Потому что по большей части отречения были, как это ни прискорбно, искренними. Школьники, студенты, молодые люди, выходившие на трибуну, вполне разделяли взгляды тех, кто сидел в президиуме и в зале. Но, как правильно предупредил поэт сразу вслед за чересчур оптимистическим «не отрекаются, любя» (отрекаются и еще как – на публике!) – «жизнь кончается не завтра». Вслед за завтрашним днем приходит послезавтрашний, за ним следует месяц, год, первое десятилетие, третье, четвертое, а там уже приходится, печально покачивая головой, рассказывать внукам о временах, когда «кого-то» вынуждали отрекаться, «чтобы выжить».
Ваши попытки спокойно вразумить, переубедить, заставить задуматься не приведут – и в принципе не могут привести ни к чему хорошему. Они перестали вас слушать еще в тринадцать-четырнадцать лет, и нет ни единого шанса, что это обыкновение изменится в будущем. Их студенческая компания и седовласый профессор Чмосский заведомо авторитетней ваших беспомощных логических построений. Молодые люди превосходно совмещают в себе самое беспощадное бунтарство (против вас) и самый махровый конформизм (в своей среде). Бесполезно ссылаться и на страшный советский опыт, вспоминать Троцкого, Сталина, Пол Пота, Мао, Кастро и Чавеса: на это у них заранее заготовлены неопровержимые ответы (к примеру: «там был неправильный социализм, а вот у нас…»).
Если совсем уже начистоту, то во многом мы сами виноваты в случившемся. Разве не мы вбивали им в голову, что следует быть «успешными», что надо получать отличные оценки, быть на хорошем счету, вести активный образ жизни? И что поделать, если хорошая оценка за школьное эссе (которое мы по старой привычке именуем «сочинением») несовместима с нашими взглядами на жизнь? Да и на «хороший счет» нынче не попасть, если ты сомневаешься в благотворности ВсеобщегоРавенства™. И куда нашему Павлику деваться, когда «активный образ жизни» обязательно подразумевает участие в борьбе за право трансджeндepoв мочиться в женском сортире?
Но вернемся к изначальному вопросу: что теперь делать с Paulikом Morozovым, который, брызжа слюной, яростно выкрикивает свои обвинения в наш адрес и вот-вот, отвернувшись от бледного маминого лица, выскочит за родную дверь, клятвенно пообещав на прощанье никогда не открывать ее снова? Как уже сказано, поезд ушел, и хороших вариантов у нас просто нет: есть только плохие и еще хуже.
К последним относится война. Дядя-кулак ловит в лесу парнишку-Павлика, чей донос привел к расстрелу целой семьи и душит его своими руками. К этой, безусловно, крайней мере примыкают другие, менее радикальные, но лежащие в той же плоскости: разрыв отношений, ежедневные сражения с последующими шаткими прекращениями огня, враждебный мир, основанный на взаимном устрашении. Вряд ли подобная самоубийственная стратегия может устроить как нас, так и их.
Другой – несколько лучший, но по-прежнему плохой вариант: делать вид, что конфликта нет. Не вступать в соответствующие разговоры, избегать скользких тем, ежедневно ходить по минному полю, на каждом шагу ожидая взрыва. Только ведь природу человеческую не обманешь. Забитый под поверхность земли пожар продолжает тлеть, прорываясь наружу стрессами, инфарктами и другими конфликтами, которые возникают вроде бы беспричинно, на пустом месте. Вы – со своими детьми, они – со своими родителями – как с чужими опасными людьми, и так до самой смерти…
Единственный вариант, который кажется мне наименее разрушительным, как обычно в безвыходных ситуациях, связан с признанием правды. Правда – странный зверь: она, какой бы горькой ни была, всегда лучше самой сладкой лжи. Потому что ложь никогда не оборачивается приемлемым решением, а вот правда временами чревата спасительной неожиданностью. Скажите Павлику правду. Скажите ему так:
Павлик, сынок, нам очень горько и стыдно, что из тебя получилось такое чудовище (так и скажите: «чудовище» – это в любом случае звучит менее обидно, чем ярлыки «pacист» и «фашист», которыми они одаривают вас). Мы знаем, что в этом нет твоей вины – мы берем ее на себя. Не думаем, что тут можно что-то исправить, и нам остается лишь смириться с тем, что произошло. Рано или поздно ты придешь со своими товарищами, чтобы расправиться с нами. Не нужно спорить и возмущаться, потому что мы точно знаем, что именно так и случится. Видишь ли, у нас с мамой есть достаточный опыт с тем отвратительным явлением, которое засосало тебя, частью которого ты стал. Ты всегда останешься нашим сыном, нашим любимым ребенком, которого мы, к великому сожалению, не смогли вырастить так, как хотелось бы. У нас лишь одна просьба: когда вы станете нас убивать, постарайся, чтобы это было не слишком больно.
И тогда, возможно, красные огоньки ушедшего поезда перестанут удаляться от вашей платформы. Маловероятно? Да, маловероятно. Но шанс есть, отчего бы не попробовать? К тому же, другие варианты еще хуже.
Комментариев нет:
Отправить комментарий