Франклин Рузвельт предал европейских евреев
Материал любезно предоставлен Tablet
8 августа 1942 года в американское консульство в Женеве со срочным визитом прибыл Герхард Ригнер, представитель Всемирного еврейского конгресса в Швейцарии. Чиновник консульства отметил, что молодой адвокат находился в «большом возбуждении», сообщая чудовищную информацию, только что полученную им от немецкого промышленника, имеющего связи в верхушке нацистской бюрократии. По словам промышленника (имя которого Ригнер просил оставить в тайне), гитлеровский режим развернул широкомасштабную операцию по истреблению еврейского народа в Европе с помощью отравляющего газа в секретных центрах уничтожения на востоке, созданных по образцу фабрик.
Ригнер просил, чтобы телеграмму об этих новостях отправили в Госдепартамент, а затем переправили раввину Стивену С. Вайзу, президенту Всемирного еврейского конгресса в Нью‑Йорке. Американским дипломатам это сообщение показалось «фантастикой», еще одним слухом о зверствах войны. Тем не менее они согласились передать телеграмму Ригнера своему вашингтонскому начальству. Так достоверная информация о гитлеровском «окончательном решении» впервые попала к правительству США.
Герхард Ригнер сдержал свое обещание и не назвал имя своего немецкого информанта. Но спустя более 40 лет историки Вальтер Лакер и Ричард Брейтман смогли идентифицировать секретный источник Ригнера — это был Эдуард Шульте, генеральный директор крупной добывающей компании, поставлявшей стратегические металлы германскому военному министерству. В книге «Нарушая молчание: Немец, который рассказал об окончательном решении» («Breaking the Silence: The German Who Exposed the Final Solution») авторы рассказали драматическую историю Праведника народов мира, еще одного Оскара Шиндлера, который, рискуя жизнью, сообщил миру о Холокосте. Частично информация Шульте косвенным образом восходила к рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Последний незадолго до описываемых событий остановил добывающие работы, которые вел Шульте на секретном военном предприятии неподалеку от городка, ранее называвшегося Освенцим, на старой границе между Германией и Польшей. Как описывают в своей книге Лакер и Брейтман, затем Шульте узнал, что Гиммлер наблюдал, как убивают газом 450 евреев во 2‑м бункере лагеря смерти Аушвиц.
Шульте надеялся, что информация, которую он передал Ригнеру, дойдет до чиновников правительства США и крупнейших еврейских лидеров страны и это ускорит решительную реакцию со стороны США и союзников. Он был убежден, что, по словам Лакера и Брейтмана, «если нацисты не столкнутся с ощутимой существенной угрозой… их ничто не удержит». К сожалению, представление Шульте о влиянии еврейских лидеров было несколько преувеличено. И он не мог вообразить, что американский президент, возглавивший альянс свободного мира против нацистов, не предпримет никаких действий перед лицом беспрецедентной моральной катастрофы.
Не мог знать Герхард Ригнер и того, что отчаянное предупреждение, которое он пытался послать американскому народу, более трех месяцев будет скрываться Госдепартаментом США, который стал настоящим змеиным логовом, решившим судьбу европейских евреев.
В декабре 1940 года Госдепартамент разрушил подпольную спасательную сеть, которую возглавлял светский журналист и литературный редактор из Гарварда Вариан Фрай. С его помощью более тысячи еврейских художников и ученых смогли бежать от нацистов через Южную Францию. Намереваясь поддерживать корректные дипломатические отношения с коллаборационистским французским правительством Виши, департамент видел в несанкционированной операции Фрая политическое неудобство. Он отказался продлить паспорт Фрая и потребовал от вишистской полиции арестовать его в Марселе и депортировать в США.
После вступления США в войну администрация Рузвельта убедила себя, что попытка помочь евреям, оказавшимся в ловушке в оккупированной Европе, будет разбазариванием ресурсов, необходимых для военной кампании против держав Оси. Так что, когда 10 августа 1942 года телеграмма Ригнера пришла в Госдепартамент, к ней не просто отнеслись с закономерным скептицизмом, но и прямо саботировали. Опасаясь, что новость об истреблении вызовет нежелательное общественное давление и требования сделать что‑то для европейских евреев, оказавшихся в опасности, Госдепартамент отказался передать сообщение Ригнера раввину Вайзу. Высокопоставленный дипломат предупредил, что Вайз «поднимет шум», если узнает, что департамент скрывает информацию о судьбе евреев. Тогда Госдепартамент попросил женевское консульство не передавать больше сообщений от Ригнера, если только они не будут соответствовать «национальным интересам».
Но Ригнер предусмотрительно представил информацию Шульте в британское консульство в Женеве и попросил переслать его в Лондон, а оттуда — раввину Вайзу. Так что Вайз получил телеграмму Ригнера не от представителей собственного правительства, а от британского чиновника. Придя в ужас и смятение, но зная, что на донесения Ригнера можно полагаться, Вайз немедленно позвонил заместителю Госсекретаря Самнеру Уэллесу и передал ему новую информацию о еврейской катастрофе в Европе, которую он полагал чрезвычайно важной. Он также стал добиваться личной встречи с президентом Рузвельтом.
Уэллес не выдал, что телеграмма Ригнера лежит в Госдепартаменте уже три недели. И встречи с президентом раввин Вайз не добился. Вместо этого Уэллес попросил раввина сохранять сообщение в тайне, пока департамент якобы будет проверять достоверность телеграммы. Вайз согласился не афишировать новости и не стал организовывать публичные протесты.
В течение следующих трех месяцев молчания, навязанного правительством США, эшелоны с евреями продолжали прибывать в Освенцим, Треблинку, Собибор и другие центры уничтожения на Востоке. Администрация ФДР действительно еще ничего не знала о секретной Ванзейской конференции 20 января 1942 года, на которой нацистское руководство тщательно спланировало логистику «окончательного решения». Однако на демонстрации, прошедшей в Берлине за 10 дней до Ванзее, Гитлер прямо заявил, что «результатом этой войны станет полное уничтожение евреев». Речь фюрера в Вашингтоне и Лондоне изучали. И если бы американская администрация проявила должную заинтересованность, она смогла бы связать эти события воедино: речь Гитлера об «уничтожении», за которой через несколько месяцев последовали откровения «германского промышленника», подтвердила бы правду об идущем систематическом истреблении европейских евреев.
По мере того как из других источников в Вашингтон стали проникать сообщения о лагерях смерти, Госдепартаменту становилось все труднее соблюсти информационное эмбарго. Наконец 24 ноября, больше чем через три месяца после первой телеграммы Ригнера в Вашингтон, заместитель Госсекретаря Уэллес сообщил раввину Вайзу, что информация из телеграммы проверена и теперь можно ее публиковать. Тем вечером Вайз провел в Вашингтоне пресс‑конференцию, на которой объявил, что правительство США подтвердило, что Гитлер «отдал приказ об уничтожении всех евреев Европы» и 2 млн человек уже убиты.
На пресс‑конференции присутствовали пятеро репортеров и ни одного человека из New York Times или Washington Post. Две крупнейшие газеты страны опубликовали несколько строк сообщений телеграфных агентств, похоронив объявление Вайза в общем потоке. Times и Newsweek полностью проигнорировали новость. Доверие прессы к Вайзу было подорвано еще и тем, что Госдепартамент отказался прокомментировать его заявление. Но факт остается фактом: «ведущие СМИ», как мы называем их сегодня, получили информацию о величайшем массовом убийстве в истории и просто отмахнулись от нее.
Говорят (обычно сами журналисты), что «журналистика — первый черновик истории». В том, что касается реакции Америки на Холокост, историки, по крайней мере поначалу, мало чем улучшили черновик, написанный репортерами.
Через два десятилетия после окончания войны были опубликованы подробные биографии ФДР, в том числе написанные такими уважаемыми учеными, как Джеймс Макгрегор Бернс, Фрэнк Фидель и Эрик Голдман. Эти исследования внесли важный вклад в политическую историю Америки — исключая один весьма существенный вопрос. Почти все биографы без всякой критики повторили оправдания администрации Рузвельта по поводу того, почему Америка не пришла на помощь европейским евреям. Согласно общему мнению, впервые высказанному членами правительства, а затем повторенному журналистами и историками, США ничего не могли сделать для спасения евреев из‑под власти Гитлера, потому что такие действия стали бы разбазариванием ресурсов, необходимых для главной цели — победы в войне. Разгром нацистской Германии на поле боя был единственным возможным способом спасти сколько‑нибудь существенное число евреев.
Двухтомная биография ФДР, написанная Джеймсом Макгрегором Бернсом, первый том которой вышел в 1956 году, а второй — в 1970 году, в то время считалась лучшим образцом жанра. Она получила Пулитцеровскую премию и Национальную книжную премию. И все же на более чем 1100 страницах Бернс почти не упоминает Брекенриджа Лонга и ничего не говорит о телеграмме Ригнера. Тем не менее историк уверенно заявляет, что логистические и военные проблемы, связанные с попыткой спасти евреев из оккупированной Европы, были слишком «непреодолимыми». Как и другие ведущие биографы Рузвельта, Бернс просто исключает возможность, что президент может нести какую‑то личную моральную ответственность за невнимание Америки к Холокосту.
Наконец, масштабное исследование 1984 года Дэвида Уаймана «Покинуть евреев: Америка и Холокост, 1941–1945» («The Abandonment of The Jews: America and The Holocaust, 1941–1945») развенчало практически все аргументы, которые биографы Рузвельта использовали, чтобы оправдать президента. Удивительным образом книга стала бестселлером. Самым шокирующим открытием Уаймана (впервые опубликованным в журнале Commentary) стал тот факт, что летом 1944 года американские военные самолеты пролетали над Освенцимом по пути к немецким нефтеперерабатывающим заводам, находившимся севернее. Бомбардировщики могли сбросить часть груза на фабрики смерти, работавшие тогда круглые стуки, или на железнодорожные пути, которые вели к лагерю , — такое решение предлагали многие еврейские лидеры в США и Палестине. Но их отчаянные мольбы предпринять хоть какие‑нибудь действия были сразу отвергнуты администрацией. Согласно официальному меморандуму военного ведомства, военная операция в Освенциме привела бы к разбазариванию ресурсов, «необходимых для успеха наших сил, занятых сейчас в решающих операциях в других точках».
Уайман показал, что аргументация правительства была полна обмана и лицемерия. В то же самое время, когда администрация отказалась бомбить Освенцим, американское военное командование вне обычных стратегических миссий выделило более 100 тяжелых бомбардировщиков частям польской Армии Крайовой, организовавшей восстание против нацистов в Варшаве. Операция не имела значительного эффекта на подавленное польское восстание, и большая часть военной техники попала в руки врага. И при этом в отчете военного ведомства говорилось, что «несмотря на ощутимые потери, существенно перевесившие достигнутые ощутимые результаты, можно заключить, что миссия была полностью оправдана. Америка сохранила доверие своего союзника». Похоже, еврейский народ не считался правительством США союзником, доверие которого имело бы смысл сохранять.
«Безразличие Франклина Рузвельта к такому судьбоносному историческому событию, как систематическое истребление европейского еврейства представляет собой крупнейший провал его президентского правления», — заключил Уайман.
В 1984 году я написал большой очерк, основанный на книге Уаймана, для еженедельника Village Voice, где я тогда регулярно печатался. Меня несколько удивило, что редакторы этого бастиона нью‑йоркского либерализма решили вынести эту статью на обложку, снабдив заголовком: «Пособник геноцида: Рузвельт и евреи». Я увидел в этом знак, что даже прогрессивисты готовы критически взглянуть на образ ФДР как величайшего «гуманиста» среди президентов США.
Книга Уаймана представляет собой один из редких примеров того, как труд одного исследователя приводит к крушению существующего научного консенсуса. Одним из проявлений того влияния, которое оказал Уайман на последующих историков и их переосмысление роли администрации Рузвельта в судьбе европейских евреев, стала книга Майкла Бешлосса 2002 года «Победители: Рузвельт, Труман и разрушение нацистской Германии, 1941–1945 годы» («The Conquerors: Roosevelt, Truman and the Destruction of Nazi Germany, 1941–1945»). Бешлосс был учеником Джеймса Макгрегора Бернса, и сейчас его часто называют «главным национальным историком президентства». Примечательно его заключение по поводу Освенцима: «Оглядываясь назад после почти полувека, мы яснее, чем в 1944 году, понимаем, что звук бомб, взрывающихся в Освенциме, стал бы нравственным заявлением на все времена, свидетельствующим, что британцы и американцы понимают масштаб исторической трагедии Холокоста».
Бешлосс пошел еще дальше Уаймана и возложил вину за решение администрации не избавить от американских бомбардировок не что‑нибудь, а фабрику смерти в Освенциме целиком на президента Рузвельта. Цитируя недавно открытое письмо военного министра Джона Макклоя, Бешлосс приводит замечание Рузвельта, сделанное в ответ на предложение напасть на Освенцим: «В случае успеха это будет большой провокацией, и я не хочу иметь с этим ничего общего… Нас обвинят в участии в этом жутком деле».
В увлекательной электронной книге о героической спасательной миссии Вариана Фрая писательница Дара Хорн рассуждает о том, как случилось так, что спасением занимались только отдельные герои, тогда как большинство людей — и народов — смотрели на истребление со стороны. «Почему все не стали Данией?» — спрашивает Хорн.
Рафаэль Медофф — не психолог и не писатель. Он историк Холокоста, но подошел к объяснению необъяснимого ближе, чем кто бы то ни было до него. Он сделал это в новой книге, которая называется «Евреи должны помалкивать: Франклин Д. Рузвельт, раввин Стивен С. Вайз и Холокост».
Медофф поставил себе задачу ответить на два ключевых вопроса: как президенту Рузвельту удалось заставить руководство американских евреев с его давней традицией требовать вмешательства правительства США в интересах преследуемых евреев за рубежом, отказаться от подобных действий в эпоху нацизма? Как ФДР заставил молчать раввина Вайза и других видных евреев, так что его политика в отношении европейских евреев осталась в тайне?
Используя новые материалы из архива Вайза, Медофф внимательно изучил психологически напряженные отношения между сомнительным лидером небольшой американской еврейской общины и могущественным и популярным президентом США. Прежде всего он цитирует удивительное письмо, отправленное раввином Вайзом сыну 16 февраля 1943 года: «Жюстин и Шэд [дочь и зять Вайза] обедали в субботу у Рузвельтов. Был и президент <…> Жюстин сказала, [президент Рузвельт] передавал мне большой привет». После этого Вайз добавляет грустную, но проницательную фразу: «Хоть бы он сделал хоть что‑нибудь для моего народа».
Письмо было написано через три месяца после того, как раввина Вайза вынудили сотрудничать с администрацией Рузвельта и не обнародовать новости об истреблении европейских евреев («моего народа»). По мнению Медоффа, он оказался в этой моральной ловушке из‑за того, что имел столь вожделенный личный доступ к президенту Рузвельту, и это помогало ему поддерживать репутацию крупнейшего лидера американского еврейства. Чтобы сохранить привилегированный статус в Белом доме, Вайз считал необходимым сдерживать усиливающийся ропот американских евреев, вызванный явным безразличием президента к судьбе их европейских собратьев.
Конечно, никаких выборов в разрозненной американской еврейской общине не было, и никакие конкретные евреи никогда не выбирали Вайза своим лидером — выбирали они только местных раввинов. Но Вайз обладал впечатляющим и широким набором квалификаций для этой роли: он одновременно возглавлял Всемирный еврейский конгресс и Американский еврейский конгресс; был основателем и главным раввином Свободной синагоги на Манхэттене; основателем и главой Еврейского института религии; одним из основателей и членом правления Американского союза защиты гражданских свобод; членом правления Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. Он был гордым американским сионистом, глубоко обеспокоенным судьбой евреев всего мира, но одновременно столпом американского прогрессивизма и либерализма — об этой комбинации теперь надо напоминать — многие десятилетия это было безупречно, пока не стало неприлично.
Вайз начинал намного левее ФДР на политическом спектре и на президентских выборах 1932 года поддерживал кандидата от Социалистической партии Нормана Томаса. Затем он с энтузиазмом выступил за «Новый курс» Рузвельта. После прихода Гитлера к власти Вайз много говорил о тяжелом положении евреев в нацистской Германии. К чести его надо сказать, что он призывал администрацию Рузвельта ослабить строгие иммиграционные квоты, чтобы больше европейских евреев смогли найти убежище в США.
Но вскоре раввин Вайз оказался в деликатной политической ситуации, когда ему приходилось балансировать. По мере того как его вес в кругу еврейских советников президента возрастал, становилось очевидным противоречие между его верностью «новому курсу» и лично ФДР (которого он с нежностью звал «босс») и его ролью защитника еврейских интересов.
Впервые это напряжение проявилось в ходе кампании, начатой американскими евреями (и довольно многими неевреями), требовавшими бойкота немецких товаров в знак протеста против преследований европейских евреев. Сначала Вайз выступал против бойкота, называя его слишком рискованным, затем стал поддерживать его. Одновременно он поставил Белый дом в известность, что он изо всех сил пытается сдержать растущую популярность идеи бойкота в еврейской общине.
Чтобы упростить собственную политическую задачу, Вайз просил президента хотя бы на словах осудить гитлеровский режим за его политику против евреев. Но ФДР упрямо отказывался говорить о том, что он считал «внутренним делом» Германии. Вместо этого Госсекретарь Корделл Халл, представляя позицию администрации, заявил, что бойкот повредит «экономическим интересам» США. Имелось в виду, что протест американских евреев против Гитлера наносит вред Америке.
Это противоречие между Вайзом, лидером американских евреев, выражающим озабоченность своей общины в отношении нацистских зверств, и Вайзом, приближенным и союзником президента Рузвельта, неоднократно проявлялось в течение тридцатых годов. После каждого нового события в Германии, от нацистской Олимпиады до съездов НСДАП и «Хрустальной ночи», Рузвельт упорно отказывался осудить Гитлера. И каждый раз раввин Вайз считал для себя необходимым успокаивать американских евреев, не позволяя себе критиковать президента самому.
Вайз искренне верил, что сохранение доступа в Белый дом позволит ему сделать много хорошего для евреев Америки и Европы. При всех сугубо модерных особенностях этой политики Вайз следовал примеру европейских еврейских лидеров, которые верили, что ключ к защите еврейских интересов лежит в поддержании хороших отношений с местными правителями, а для этого иногда требовалось закрывать глаза на преследование евреев, чтобы сохранить влияние при дворе. В американской политике стратегия получения доступа к властям предержащим часто прекрасно срабатывала для лидеров небольших меньшинств и для их политики. Однако в этом случае Вайза переиграл президент, который был мастером игры в персональную политику.
Держаться за стратегию политического доступа, когда она явно не оправдывает себя, и так достаточно плохо. Еще менее простительна манера, с которой Вайз пытался подавить независимые еврейские группы и отдельных людей, которые выступали за политику публичного протеста. Вайз свято верил в демократию, но не особенно терпимо относился к демократическому несогласию внутри еврейской общины. Он полагал, что благодаря личным отношениям с президентом он превратился в незаменимого лидера американских евреев и поэтому достоин почтения со стороны еврейских активистов.
В 1934‑м двое из этих активистов — знаменитый адвокат Сэмюэл Лейбовиц, защитник парней из Скоттсборо, и Лео Грасс, редактор Brooklyn Jewish Herald, — основали новую первичную организацию, получившую название «Бруклинская еврейская демократия». Группа заявила, что выступает за «военное руководство для еврейского народа» с целью противодействия антисемитизму в США и за его пределами. Когда 4500 человек пришли на первое крупное мероприятие группы, раввин Вайз решил, что она представляет угрозу его руководству. С кафедры Свободной синагоги он осудил лидеров организации, назвав их «нашими заклятыми врагами», и лоббировал ограничение их влияния у чиновников.
Величайшей проблемой для положения Вайза и его стратегии обхаживания президента Рузвельта за закрытыми дверями стала сионистская организация, первоначально называвшая себя «Комитетом еврейской армии евреев, не имеющих гражданства, и евреев Палестины». Группу возглавлял Питер Бергсон, 30‑летний еврей из Палестины, который во время войны застрял в США. (Бергсон — это его псевдоним. Настоящее его имя было Гилель Кук, и он был племянником крупнейшего палестинского раввина, всеми уважаемого Авраама Кука.)
В Иерусалиме Кук сражался в рядах подпольной вооруженной сионистской группировки «Иргун цваи леуми». В 1940 году он отправился в Соединенные Штаты, чтобы вместе с номинальным главой «Иргуна» Владимиром (Зеэвом) Жаботинским проводить кампанию по созданию независимой еврейской армии, которая войдет в альянс свободного мира против нацистов. Поскольку еврейский народ для Гитлера был врагом номер один, утверждал Жаботинский, его необходимо признать союзником в вооруженной борьбе против нацистской Германии. (Слова Жаботинского оказались трагическим пророчеством несколько лет спустя, когда правительство США отказалось бомбить Освенцим, поскольку евреи, в отличие от поляков, не считались «союзниками».)
В 1940 году Жаботинский умер, и Кук, которого теперь называли Бергсоном, возглавил Еврейский военный комитет. После пресс‑конференции раввина Вайза, посвященной телеграмме Ригнера, Бергсон и его коллеги приостановили сионистскую деятельность и бросили всю свою политическую энергию на распространение информации об уничтожении европейских евреев.
Так называемая «группа Бергсона» доказывала, что раввин Вайз не прав, утверждая, что единственный способ, каким американские евреи могут помочь попавшим в беду евреям Европы, — это отказаться от публичных протестов и поддерживать его тайную дипломатию за закрытыми дверями Белого дома. Группа быстро организовала в Нью‑Йорке открытое собрание, которое получило название «Экстренная конференция по спасению еврейского народа в Европе». Эксперты в области дипломатии, психологической войны и спасательной логистики предлагали свои рекомендации по возможным спасательным инициативам США в Европе.
Затем группа реорганизовалась, стала называть себя «Чрезвычайным комитетом по спасению еврейского народа Европы» и запустила широкомасштабную кампанию с целью создания независимой государственной структуры, которая занималась бы исключительно спасением европейских евреев. Одним из активных членов Комитета был Бен Хект, знаменитый журналист, драматург и голливудский сценарист. Невероятно талантливый Хект сочинял провокационные рекламные объявления на всю страницу, которые печатались в New York Times (каждое из них приводило раввина Вайза в бешенство), критикующие администрацию Рузвельта за бездействие в отношении истребления. Хект был также основной движущей силой и автором сценария огромного музыкального представления, посвященного обреченным евреям Европы, которое называлось «Мы никогда не умрем». Представление состоялось в нью‑йоркском Мэдисон‑сквер‑гарден 9 марта 1943 года. Двадцать тысяч человек пришли в парк на каждое из двух представлений, еще тысячи слышали его на окрестных улицах благодаря микрофонам.
Раввин Вайз весьма негативно отнесся к группе, которую он считал своим противником и которая очень резко отзывалась о его друге, президенте Рузвельте, привлекая широкое внимание. Еще больше он разъярился, когда группа Бергсона приняла участие в организации марша 500 ортодоксальных раввинов от Капитолия к Белому дому в знак протеста против бездействия.
Вскоре после марша раввинов Вайз и Питер Бергсон встретились лично. Шестидесятивосьмилетний американский еврейский политик Вайз обвинил тридцатилетнего палестинского еврея и члена «Иргуна» в том, что своими рекламными трюками он «подвергает американских евреев опасности». «Кто вас назначил?» — спросил Вайз. Бергсон ответил, что его никто не назначал и поэтому он волен действовать, руководствуясь собственной совестью.
Описывая эту встречу, Медофф пишет: «Именно эта независимость в мыслях и поступках в конечном счете позволила Бергсону добиться от американского правительства реакции на Холокост».
Аутсайдер из Палестины продемонстрировал лучшее понимание возможностей американской политики в чрезвычайной ситуации, чем почтенный раввин Вайз. Признав, что президента на спасательные действия склонить не удастся, группа Бергсона миновала Белый дом и обратилась непосредственно к американскому народу и его представителям в конгрессе. Бергсон обладал даром добиваться поддержки людей, представлявших разные партии и идеологии. Видные американские политики с обеих сторон политического спектра присоединились к организованной комитетом кампании по организации официальной американской спасательной структуры. Среди них был сторонник «нового курса» сенатор Уилл Роджерс‑младший, республиканец сенатор Гай Джилетт и мэр Нью‑Йорка Фьорелло Ла Гуардия.
К концу 1943 года группа Бергсона была близка к достижению своей главной цели. Были назначены слушания в конгрессе по резолюции, внесенной сенаторами Роджерсом и Джилеттом, которые требовали от администрации учредить спасательную структуру. Позднее об этом стали говорить «разоблачители» внутри самой администрации Рузвельта.
Чиновники казначейства Джосайя Дюбуа и Рэндольф Пол отследили, как заместитель Госсекретаря Брекенридж Лонг саботировал все попытки предоставить европейским евреям убежище в США. Молодые чиновники обнаружили, что Лонг фальсифицировал документы об уничтожении и беззастенчиво лгал, называя общее количество виз, выданных департаментом европейским евреям.
Дюбуа составил досье на 18 страницах, озаглавленное «Доклад министру по поводу замалчивания этим правительством убийства евреев», и представил его своему начальнику, министру финансов Генри Моргентау‑младшему. В докладе говорилось, что чиновники Госдепартамента (в первую очередь Лонг) «не только не задействовали имеющиеся в их распоряжении правительственные механизмы для спасения евреев от Гитлера, но даже использовали эти правительственные механизмы, чтобы помешать спасению этих евреев».
Министр Моргентау представил доклад президенту Рузвельту. На личной встрече Моргентау практически поставил президента перед выбором: или учреждайте спасательную структуру сами, или вас ждет большой скандал и серьезное политическое унижение, когда конгресс проведет собственную резолюцию.
22 января 1944 года, за два дня до назначенного пленарного заседания сената, в ходе которого должно было состояться голосование по резолюции Роджерса–Джилетта, президент создал новое управление особым приказом и назвал его Советом по делам беженцев войны. Позднее биографы Рузвельта ставили ему в заслугу создание спасательной структуры, но на самом деле он изо всех сил отбивался от этой меры, и его практически заставили наконец хоть что‑то сделать для еврейских жертв нацизма.
Поскольку Совет по делам беженцев войны был создан очень поздно, ему удалось добиться очень немногого. Но все же, по некоторым оценкам, эта организация участвовала в спасении 200 тыс. евреев, которых в противном случае отправили бы в лагеря смерти. Крупнейшего достижения Совету удалось добиться в Венгрии, где одним из его секретных эмиссаров выступал героический шведский дипломат Рауль Валленберг. Используя дипломатический статус и создавая убежища, где можно было спрятаться от нацистских облав и депортаций, Валленберг спас тысячи евреев в одном только Будапеште. Даже когда администрация Рузвельта отказывалась бомбить Освенцим, Валленберг буквально вытаскивал евреев из эшелонов, шедших в лагерь смерти.
Мы не знаем, сколько еще евреев можно было бы спасти, если бы спасательная структура в правительстве США была создана тогда, когда должна была быть создана, то есть вскоре после прибытия в Госдепартамент телеграммы Ригнера с ее ужасающе точным сообщением об «окончательном решении». Но мы точно знаем, что каждый из евреев, спасенных Советом по делам беженцев войны, и сотни тысяч их потомков стали живым свидетельством абсурдности упрямо повторяемой администрацией Рузвельта мантры о том, что, пока война не будет выиграна, ничего для евреев сделать нельзя.
В начале 2020 года десятки мировых лидеров собрались в Иерусалиме, чтобы отметить 75‑летие освобождения Освенцима. Как и на прошлых церемониях, прозвучали выразительные речи о гуманитарной катастрофе Холокоста и необходимости противодействовать любому возрождению антисемитизма.
Более полезным и несколько более просветительским шагом было бы уделить больше внимания выбору, который делали люди и правительства на пути, приведшем в Освенцим. Миру нужно напомнить, что в Холокосте виновны не только преступники, но и свидетели, которые не хотели брать на себя риск и вмешиваться. Вновь и вновь нужно повторять настойчивый вопрос, заданный Дарой Хорн: «Почему все не стали Данией?»
Любая память о Холокосте должна включать осознание, что некоторые действительно «стали Данией». Были спасители, такие как Вариан Фрай, Эдуард Шульте и Рауль Валленберг, которые рисковали собственной жизнью. (Валленберг пожертвовал жизнью — он погиб в советском ГУЛАГе, когда Советская армия взяла Будапешт.) Были и те, кто призывал к спасению, как Питер Бергсон, Бен Хект и разоблачители из Министерства финансов, — они говорили и действовали смело. Им нужно воздать должное, хотя бы потому, что им удалось спасти хоть немного чести свободного мира.
Комментариев нет:
Отправить комментарий