Три монеты, и ты замужем
Материал любезно предоставлен Tablet
Не было ни одной эпохи в раввинистической литературе, когда бы раввинов не интересовали вопросы еврейского права, связанные с браком и разводом, но особенно богат на подобного рода тексты XVI век. Удивительная история Тамар бат Йосеф Тамари, богатой наследницы из Венеции XVI века, и незадачливого авантюриста, который обручился с ней, в свое время завораживала весь еврейский мир, и до сих пор историки охотно обращаются к ней. Полемике, связанной с этим сюжетом, посвящено не менее четырех сборников документов, опубликованных в разгар скандала в 1566 году, — по одному сборнику с каждой стороны и еще два от имени самого неудавшегося жениха.
Рукопись, хранящаяся ныне в отделе еврейских книг Библиотеки конгресса США, дает нам возможность взглянуть еще на одну помолвку XVI века, которая пошла не так, как хотелось бы, — на этот раз на острове Крит. Это рукопись из 72 листов, составленная несколькими писцами на толстой высококачественной бумаге и подписанная несколькими известными раввинами XVI столетия, в том числе Моше Ибн‑Алашкаром и Элияу бен Эльхананом Капсали. Последний был также автором важных ивритских хроник, посвященных истории Венеции и Османской империи.
Рукопись содержит сборник респонсов по двум отдельным делам, каждое из которых связано с женщинами и их супружеским статусом. В одном случае речь идет о женщине, муж которой, как сообщалось, погиб в море. Здесь содержатся мнения разных раввинов по поводу того, достаточно ли этого свидетельства, чтобы считать женщину вдовой, способной вновь выйти замуж. Второе дело касается незамужней девицы и действительности ее обручения. Об этом деле мы и поговорим.
История начинается на Крите, который тогда назывался Кандией и с 1204 по 1669 год был колонией Венеции. В ту эпоху Венеция правила морями.
Документы местной еврейской общины, датированные 1228–1583 годами, указывают на наличие удивительно стабильной элиты, состоявшей из людей с такими фамилиями, как Капсали и Дельмедиго. Несколько веков они правили Критом. К этим семействам во времена нашей истории относились Йеуда Дельмедиго и Элияу Капсали, а сама история начинается с Касти, дочери того самого Йеуды Дельмедиго.
Большинство документов, содержащихся в нашей рукописи, было известно и ранее благодаря сборникам респонсов разных раввинов XVI века, живших в Италии и Османской империи, в том числе знаменитого Яакова Бейрава из Цфата и главного раввина Египта Давида Ибн‑Зимры. Но всех данных в рукописи нет, и поэтому знакомство с Касти лучше всего начать с респонса Моше Ибн‑Алашкара — известного ученого, родившегося в Испании и во времена нашей истории жившего в Иерусалиме. Из этого респонса мы больше всего узнаем о случившемся, в том числе, когда и где именно произошел инцидент и как звали его участников.
Отсюда мы узнаем, что инцидент в Кандии произошел в конце Песаха 1531 года и помимо Касти в него оказались вовлечены некий Ицхак Бунин из Испании, беженец с Родоса, и два брата — Авраам и Ицхак Альгазу. О случившемся рассказано в свидетельстве братьев, сделанном в местном еврейском суде в Кандии. Первый свидетель, Ицхак Альгазу, показал, что он с братом играл в карты с Ицхаком Бунином около 9 часов вечера в один из дней пасхальной недели, когда пришла Касти бат Йеуда Дельмедиго и взяла монету у Ицхака Бунина. Один из братьев спросил Касти: «Ты взяла монету, потому что ты считаешь, что выходишь за него замуж?» Здесь Ицхак Альгазу заметил, что Касти «посмеивалась» или же «глумилась» (והיא היתה מהתלת). Ицхак Бунин сказал: «Сим ты посвящаешься мне». Касти ничего не ответила, но потом подошла поближе и сказала Ицхаку Бунину: «Дай мне еще две монеты, и я выйду за тебя». В этот момент Ицхак [Альгазу] упрекнул Касти и Ицхака Бунина, потому что «он [Ицхак Бунин] готов был дать ей монеты. Но из‑за упрека он не стал давать их ей».
Похожа ли была Касти на юную девушку из западной части Кандии [Крита] с этого рисунка XVI века? Вряд ли. Наша Касти была горожанка, а корзинка в руках этой девушки выдает в ней крестьянку. Автор книги замечает, что многие девушки в Кандии носили облегающие корсажи в венецианском стиле с длинными красными рукавами. Как бы то ни было, в одежде Касти должен был быть по крайней мере один отсутствующий на рисунке элемент: желтый знак, указывающий на ее принадлежность к еврейству. По закону еврейский знак должен был быть круглой формы и размером не меньше каравая стоимостью четыре дуката.
Показания Авраама Альгазу несколько отличаются. По его словам, все трое играли в карты в доме его брата Ицхака, когда «пришла Касти и попросила у каждого из нас по монете. Когда она увидела, что мы не хотим давать ей, она наклонилась и схватила монету у Ицхака Бунина». В этот момент Авраам сказал ей: «Берегись, как бы не оказаться замужем». Ицхак Бунин сказал: «Я бы женился на тебе прямо здесь — и добавил: — Возьми две монеты». Но тогда Ицхак Альгазу, брат Авраама, стал упрекать Касти, и она не взяла монеты. Потом она вернула первую монету Ицхаку Бунину.
Вот какой инцидент превратился в cause célèbre с участием крупнейших раввинов того времени, продолжавшийся почти два года. Хотя дело Касти существенно отличается от венецианского дела Тамари–Вентури, оба они основаны на одном базовом факте: согласно еврейскому праву, помолвка имеет такой же обязательный характер, как и брак. Расторгнуть ее можно только если мужчина даст женщине разводное письмо; без него женщина не вольна выходить замуж за другого.
Вопрос, стала ли Касти после карточного инцидента помолвленной законным образом. Как мы уже говорили, вопрос с помолвкой был критическим. Если помолвка действительна, то Касти, чтобы выйти замуж за другого, потребуется разводное письмо. Если помолвка недействительна, то она вольна выходить замуж за любого, кто ей (или ее родителям) понравится.
Дело дошло до двух крупнейших раввинов острова — Йеуды Дельмедиго (отца Касти) и Элияу Капсали, впоследствии главного раввина Кандии и ее condestabulo, представлявшего еврейскую общину перед властями. Может быть, неудивительно, что между критскими мудрецами были разногласия по поводу этого дела: один из них доказывал, что помолвка действительна, а другой — что нет. Удивительно то, что вопреки ожиданиям вовсе не Йеуда Дельмедиго считал, что никакой помолвки не было. В конце концов, речь шла о его собственной дочери, и можно было бы простить его, если бы он изо всех сил пытался как можно быстрее забыть об этом инциденте вообще.
Но все оказалось наоборот. На самом деле Элияу Капсали отрицал действительность помолвки, а Йеуда Дельмедиго — отец девушки — отстаивал ее. На этом дело не закончилось. Оба раввина написали коллегам, жившим в Италии и Османской империи, прося их поддержать свою позицию и развенчать позицию оппонента. Йеуда Дельмедиго обратился к коллегам в Константинополе; Элияу Капсали написал раввину Моше Алашкару в Иерусалим; и вскоре полдюжины раввинов в разных городах Италии и Османской империи с увлечением обсуждали этот вопрос. Они говорили о разных правовых нормах, касающихся признания свидетельств, предоставленных двумя братьями, а также о том, какие именно слова произнес молодой человек, сидевший за карточным столом. Они ссылались на мнения крупных авторитетов прошлого и указывали на юридические прецеденты. Чем больше они писали, тем более ожесточенным становился спор, пока наконец падуанский раввин Меир Каценеленбоген не заявил, что спор уже ведется не «ради Царствия небесного», а из «ревности и соперничества» между двумя раввинами из Кандии. Кроме того, он отказался принимать любую из сторон, чтобы «победитель не смог поднять руку и сказать: “Ага! Я разбил его наголову!”»
Мы уже говорили, что рукопись, хранящаяся в Библиотеке конгресса, содержит не все документы, касающиеся дела Касти Дельмедиго. Например, в нее не вошел процитированный выше респонс раввина Каценеленбогена, а также респонс, автором которого был другой известный ученый — раввин Лев Ибн‑Хабиб, хотя, по некоторым свидетельствам, в какой‑то момент он туда входил. Еще важнее, что в рукописное собрание документов не было включено мнение Моше Алашкара, вошедшее в собрание его респонсов, где, правда, имя Касти упоминается только однажды (лист 2, внизу), а других имен вообще нет.
Тем не менее рукопись ценна тем, что она объединяет множество документов — не только потому, что сумма больше всех своих слагаемых, но и потому, что она проливает свет на дело целиком и даже создает параллель с более знаменитым делом Тамари–Вентури, начавшемся четверть века спустя. Конечно, история Касти Дельмедиго бледнеет по сравнению с той историей — в ней нет ни отлучений, ни контротлучений, ни уличных драк вроде тех, что начались в Венеции 25 лет спустя. В отличие от дела Тамари–Вентури, в которое оказались втянуты четверо правящих дожей и венецианский Совет десяти, дело Касти Дельмедиго не вышло за пределы еврейской общины. И все‑таки нельзя не заметить разительное сходство между двумя конфликтами, и это сходство проявляется не только в том, что оба раза спор шел о помолвке. Во‑первых, оба дела породили множество текстов, и, хотя документы по делу Тамари–Вентури публиковались не менее четырех раз, вполне возможно, что наша рукопись тоже собиралась с надеждой на публикацию в венецианской типографии. Во‑вторых, оба дела иллюстрируют феномен, на который обращают внимание многие историки итальянской еврейской общины эпохи Ренессанса, а именно активные усилия раввинистического истеблишмента по урегулированию вопросов, связанных с помолвкой и браком. Например, Джонатан Рей в книге «После изгнания: 1492 год и формирование сефардского еврейства» (After Expulsion: 1492 and the Making of Sephardic Jewry, 2013) приводит эту историю как пример отсутствия единого мнения среди раввинов того периода. Он, похоже, не понимает, что инцидент касался дочери самого Дельмедиго. Не менее важно, что дело происходит в Кандии — колонии Венецианской республики.
Но, наверное, самое важное сходство двух дел (и уж точно самое волнующее), что оба раза за всем юридическим крючкотворством теряется реальная девушка. Хотя мы кое‑что знаем о последующей жизни молодого человека, вовлеченного в дело Тамари–Вентури (прежде всего, что его патроном стал флорентиец Козимо Медичи), мы ничего не знаем о судьбе девушки из семьи Тамари. Нам остается только гадать о том, что не вошло в отчеты, при всей их многословности.
Отдала ли юная Тамар молодому венецианцу свое сердце или только руку? А Касти — удалось ли ей дожить до забвения бесчестья, которое она пережила в ту ночь? И почему же ее отец так истово отстаивал действительность помолвки, когда другой критский раввин готов был ее расторгнуть? Он просто хотел показать, что с его дочерью не стоит шутить? Или доказать, что она не была легкомысленной кокеткой? Источники говорят о Касти с разной степенью неодобрения. Мы уже отметили, что Ицхак Альгазу описывал поведение Касти словом מהתלת, но до какой степени это порицание, мы не знаем — может быть, он имел в виду «игривая», а может быть, «глумливая». Но вот в респонсе Яакова Бейрава из Цфата (№ 17) ее поведение называется дерзким (העיזה פניה), и здесь явно чувствуется неодобрение. Высокую цену пришлось ей заплатить за минуту шалости. Как бы то ни было, может быть, когда‑нибудь в будущем какой‑нибудь ученый найдет информацию об этих двух девушках в неизвестных пока источниках и сможет рассказать их истории до конца. Будем надеяться, что конец этот был счастливым.
Оригинальная публикация: Three Coins and You’re Married
Комментариев нет:
Отправить комментарий