ВРЕМЯ И МЫ Сценарий документального фильма.

 

 

ВРЕМЯ И МЫ

Сценарий документального фильма.

 

Это просто: не только люди, но и сам мир большого мегаполиса движется на старте предельно медленно. И еле, еле, будто сопротивляясь, ползет секундная стрелка часов. Но вот мир начинает двигаться все быстрей и быстрей – вплоть до рапида. Все несется вперед – куда, зачем? Нам неведомо.

 

В младенчестве времени вообще не существует, в детстве оно плетется еле-еле, в юности шагает в разном ритме и с разной скоростью, в зрелости время покорно часам и календарю, а в старости будто сходит с ума и мчится куда-то, не разбирая дороги. И ведь знаешь, куда несешься вместе с ним, а остановиться, замедлить шаг, не можешь.

 

 Иные ступени роста и движения. Зародыш человеческий на экране томографа, грудные младенцы в родильном отделении или детском саде…

 Малыш в коляске, которую толкает вперед старик.

 Но вот старики и без коляски: на марафоне. Старики и старушки. Бегут – торопятся.

 

 Отчего так? Не знаю. Надо бы наоборот. К чему и куда в старости спешить, когда каждый час, каждая минута дороги… Но нет, никак не замедлить время. Бывает, Целый день пройдет, а ты его и не заметишь. Да что там день.

 

 Как там праздновали миллениум: цветные фонтаны, фейерверки, маскарады и разная мишура.

 

Иной раз глянешь на календарь, и не верится, что год нынче 2018. Еще вчера, совсем недавно, был этот самый миллениум - новое тысячелетие. Чудеса современной архитектуры. И как точка начала тысячелетия – Башни – Близнецы, пронзенные огненной иглой террора. Все успокаивается, застывает и…

 

Время для череды старых фотографий: портреты, семейные фото – старики, дети, взрослые. Ушедший, но запечатленный мир…И старик-часовщик в старой мастерской: где-то на Блошином рынке или в старом Иерусалиме. Стены сплошь в разнообразных циферблатах. Стучат часы и стук этот все нарастает и нарастает до максимума… Звук переходит в движение подрастающего поколения на детских площадках, на сцене, тренажерах, каруселях, треках, коньки, серфинг…Здесь возможности огромны.

 

Как же быстро взрослеют твои дети, а внучки: вот-вот только вчера они и ходить-то не умели, а сегодня пляшут, поют, несутся куда-то и строят свой особый мир с такой стремительностью, что каждый их день равен прожитому тобой году.

 

 Место для Космоса. Небо ночное, звезды, планеты – Вселенная. Старты ракет, космонавты…

 

 
Все-таки, эта странная загадка: течение секунд, часов и дней в зависимости от возраста. Альберт Эйнштейн поставил на первое место в этом процессе - скорость. Вот ты несешься со скоростью близкой к скорости света на свидание к соседней планете, и время твое замедляет ход. На Земле может сто лет пройти, а ты вернешься домой все еще молодым.

 

 Пляж в час пик, где можно найти все: малыши, взрослые, дети. На пляже есть возможность столкнуть, соединить великое разнообразие человеческих образов, тел, поведения людей у моря под солнцем. И главное – разница возрастов.

 

Это происходит по законам физики, во Вселенной, но и на Земле течение времени то подобно водопаду, то мерному течению реки.... Получается не только физика, но и возраст человека делают время относительным.
Может быть, все дело в цене времени. В детстве ты платишь за него медные деньги, а в старости рассчитываешься золотом, когда каждый поступок, каждое слово, даже каждый жест значимы.

 

 Необходимы съемки в домах для престарелых. Здесь и обычные типы отдыхающих, и старики, занятые делом.

 

Старость, увы, не имеет право на сумасбродство, глупость, безумие. Да что там право – сил на все это нет. Здесь еще и комплексы разные. В молодости ты сам смотришь на мир с жадностью и любопытством. В старости тебе кажется, что весь мир смотрит на тебя: кто-то с равнодушием, кто-то с нетерпением, кто-то с жалостью, но никто, никто – с надеждой.

 Оживленная автомобильная трасса. Полиция.

Однажды полиция остановила автомобиль, мчащийся по городу на скорости 150 км. в час. Машину с трудом остановили. Оказалось, что за рулем сидит старушка 90 лет отроду. Опешившие полицейские не поняли, что бабуля эта всего лишь пробовала остановить время, разогнав свой кусок железа и свою жизнь до максимальных скоростей.

 

Живопись, фотографии неравных браков, макияж стариков, пластические операции.

Понимаю старух и стариков, которым кажется, что они могут купить молодость за деньги. Пластические операции, неравные браки – все это в попытке остановить время, бегущее к пропасти. Все это трогательно и смешно, как смешна попытка остановить руками реактивный самолет, набирающий скорость по взлетной полосе.

 

 Кадры тоскующей старости. Парки, скамейки, прогулки… Диван – экран телевизора.

 

Но самое мерзкое в старости, когда само время кажется тебе скучным, пустым и никчемным, независимо от скорости хода часов, минут и секунд. И кажется тебе, что, утратив энергию заблуждений, время это застывает в неподвижности или пятится назад туда, где ты уже был однажды, когда мир вокруг тебя тоже казался неподвижным во времени, лишенным смысла, как старые часы с застывшим давно и безнадежно маятником.

 

 Вновь, как в начале этой истории, мегаполис в неестественно замедленном, попятном ритме движения. Все: люди, машины, даже самолеты на старте – все движется медленней и медленней, пока совсем не замирает в стоп-кадре.

 

 Эти моменты страшнее бега времени. Они нелепы и невозможны, как песок, застрявший в песочных часах. Или сами часы без стрелок. И ты начинаешь жить в странном, мучительном, безвоздушном пространстве. Ты знаешь, что нет лекарства от застывшего времени и остается только ждать чуда, неотрывно глядя на циферблат с заснувшими стрелками. «Ну же! Давай! Давай!».

 

 Возвращаемся в нормальный мир: с обычным ходом времени и темпом движения.

 

 И вот, слава Богу! Вздрогнув, секундная стрелка начинает свой бег по манежу циферблата. И тебе уже все равно, с какой скоростью она движется, только бы двигалась вперед, толкая куда-то жизнь вокруг тебя и тебя вместе с этой жизнью.
А.Красильщиков
2014 г.

 

Новорожденная девица заполнила все комнаты нашего дома. Каким-то волшебным, непостижимым образом она умудрилась поселиться везде и сразу, завоевать все пространство от холодных плиток пола до горячей черепицы на крыше.

 Этот долгожданный гость мгновенно стал хозяином, будто все, что было прежде в нашем распоряжении, приобреталось и существовало только затем, чтобы рано или поздно быть послушным требовательным крикам  этой девицы.

 Да что там дом, сад у дома, весь наш поселок или белый город на горизонте. Самые наглые существа на свете – грудные дети, убежденные, что все на свете принадлежит им лично, вся вселенная, все обозримые и необозримые глубины космоса. Нет вокруг более важного дела, чем накормить, искупать и уложить спать грудного младенца. Мир взрослых дышит и двигается только затем, чтобы выкормить крошечное существо, весом в несколько килограммов и ростом в полметра.

 Такая фатальная зависимость, такая беспомощность и гордыня. Впору сделать парадоксальный вывод, что чем слабее и беззащитнее человеческое существо, тем больше в нем наглого убеждения, что именно он – цель всего сущего.

 Все суета-сует, кроме его прожорливой и крикливой персоны. Все, что творится на земле: катастрофы, войны, любовь и ненависть, радость и печаль – все это не имеет никакого значение. Главное в этом дурацком мире: молоко в груди матери или, на крайний случай, его замена в бутылочке с соской.

 О чем думает младенец, что чувствует – науке это неизвестно. Сам не говорит, а вырастет – обо всем забудет. Верно, голод он чувствует, боль чувствует, но не только: в нем начинают формироваться признаки вида, рождаться человеческое, свойственное только потомкам Адама. И все же младенец вовсе не белый лист, на который природа только готовится нанести свой рисунок. Он – огромный, стремительно развивающийся мир, способный заполнить собой все пустоты вселенной. Возможно, в этом новорожденном  существе больше мудрости и смысла, чем в старце, постигшем все хитрости мира.

 Младенец убежден в своем первенстве. Он верит, что именно его тело лепит Бог из праха земного, что именно ему предстоит пройти весь путь, пройденный его предками. Он верит, что двинется дальше в глубины непознанного, ибо только для этого он вышел из мрака утробы в свет. Отсюда и гордыня, и наглость, и вера, что никто и ничто не забудет о нем, как о самом важном явлении мира.  Не имеют права забыть, потому что его сердце, его мозг, его желудок – это мотор всего сущего и остановка этого мотора грозит гибелью всему мирозданию.

 Младенец растет и развивается стремительно. Каждый час, каждую минуту он прибавляет в весе и росте. Он не верит, что когда-нибудь остановится, и рост его тела и души прекратятся. Младенец бессмертен. Скорость его роста напрямую связана с верой в бессмертие. Он и торопится жить по этой причине. Он торопится в бессмертие. И только в этом случае подобную спешку можно понять и простить. Он и в прямом смысле слова бессмертен, потому что за каждым рождением стоит шанс на бессмертие рода людского.

 И он, именно он, а никто другой, спаситель мира нашего от всего бреда, безумия, грязи накопившегося веками и тысячелетиями. Младенец требует веры от нас, взрослых, что именно он этот спаситель. Да и как может быть иначе!? К чему тогда ожидание Машиаха? Почему мы каждый раз оказываемся пленниками, рабами беспомощного младенца и готовы отдать ему все, что он способен потребовать.

 Он требует свое с исключительной наглостью: не речью и жестом, ему, к счастью, недоступными, а одним лишь криком и плачем. Он требует с императорской властностью и не терпит возражений и проволочек. Он – новорожденный – хозяин всего сущего и ждать не намерен.

 Он  больше, чем ребенок. Именно в этом возрасте – он наша надежда. Мы живем этой надеждой, даже не отдавая себе отчета в том, что отныне существуем именно этим, а не прочими, глупыми мелочами, которые и кажутся нам жизнью. Мы готовы простить новорожденному все именно по этой причине.

 Не помню кто из цадиков-хасидов говорил примерно так: «Если в ваши добрые дела закрадется хоть одна тщеславная мысль, вы можете все эти дела упрятать в ящик и забросить его в ад». Младенец, несмотря на свою наглость и эгоизм, напрочь лишен тщеславия. Скажете, и добрых дед за ним не числиться, но разве не самое доброе дело в этом мире набраться сил в утробе матери и выйти из темноты на свет, к солнцу.

 Новорожденный мудр. Он гораздо мудрее любого старца, убеленного сединами. Он мудр, как сама природа. Его инстинкт жизни не замутнен суицидальным, усталым бредом философских доктрин. Младенец не «умножает знания». Он и так знает все, что ему нужно, а потому  не «умножает скорбь». 

 И еще… Может быть, самое главное. Ты прощаешь этому существу беспримерную наглость в чисто эгоистических целях: за одно настоящее чувство безответной любви, когда не нужны утверждения, подтверждения, доказательства, поступки и слова, когда тебе достаточно одной, неповторимой радости при виде этого сгустка орущей энергии.

 Власть грудного младенца. Признаю лишь эту власть. Только ему готов поклоняться. Только его наглость не оскорбляет мою капризную, мнительную и чувствительную натуру. Только эта наглость не способна унизить и оскорбить ближнего.

 

 Счастливое время – от рождения до года, когда вовсе не хочется думать о том, что рано или поздно оно кончится и неизбежны новые проблемы, увы, никак не связанные с великой надеждой на радость от безответной любви, на бессмертие  и спасение нашего мира.

 А. Красильщиков @