ЛУЧШИЙ ИНДУКТОР ВОЛЬФА МЕССИНГА

Лучший Индуктор Вольфа Мессинга

24.05.2018 Общество

До сих пор о Вольфе Мессинге пишут и говорят много, выходят книжки, делают ТВ и радио передачи, возникают и исчезают какие-то родственники. Суеты вокруг него куда больше, чем этот, в общем-то скромный в личной жизни, человек мог бы желать. Истории о нём носит сильно конъюнктурный характер и полны множеством слухов, фантазий и полной чепухи.

В последние годы его жизни, несмотря на разницу в возрастах, мы дружили, хотя видеться нам приходилось не часто. Я в Москве бывал наездами, а он, забыв про шаткое здоровье, много колесил по стране с концертами. Но всё же, когда мы могли, встречались, переписывались, говорили по телефону. Мне кажется, что мы неплохо знали и понимали друг друга – он называл меня своим «лучшим индуктором», кстати совершенно безосновательно. И теперь, более, 44 года после его смерти, я решил поделиться тем, что помню об этом славном и необычном человеке.

Познакомился я с Вольфом Григорьевичем на его концерте в Свердловске в 1968 году. Попасть на его выступление было невероятно сложно, однако какими-то правдами или неправдами моя мать раздобыла два билета. Один отдала мне, а другой – моей бабушке, которой в то время было 74 года. Бабушка была тёртый калач и её трудно было чем-то удивить. На всё у неё был один ответ: «Ты думаешь при Николае (то есть, при царе) я этого не видела?». И действительно, повидала и претерпела она немало. Жизнь прожила трудную, в постоянной борьбе за выживание, потеряла на фронте сына, а муж её (мой дедушка) много лет провел в сталинских лагерях. Чтобы лучше понять дальнейшее изложение – вот два случая из её жизни.

В далёком, эдак в 20-м году, когда она жила в Витебске и работала на фабрике, её вызвали в городской отдел ВЧК и тамошний начальник сказал:

– Ты баба молодая, энергичная и с головой. Вот мы тут с товарищами подумали и решили выдвинуть тебя на ответственную должность. Назначаем тебя главным агрономом Белоруссии. Завтра и приступай!

Тут она, несмотря на солидность этого славного учреждения, не могла удержаться от смеха: – Да вы что, серьёзно? Какой же из меня агроном? Я ведь городская – свёклу от берёзы не отличаю… Вы уж кого пограмотнее поищите.

– Ах вот ты как! Не желаешь подчиняться революционной дисциплине?! – разозлился этот товарищ в кожанке и хлопнул револьвером об стол, – я вот тебе щас пущу пулю в лоб и враз у тебя грамотности-то прибавится!

Он бы и пустил, не впервой ведь. Что она могла сделать? Сказала «еду», взяла мандат и верхом на лошади поехала по деревням. Но была с умом, поэтому приехала она в первую деревню, нашла самого знающего крестьянина и попросила, чтобы он ей объяснил, что надо в это время года делать? Какие полевые работы? Что, когда и как сажать и прочие премудрости сельского дела. Всё в книжечку записала и поехала в другую деревню. Там собрала мужиков и уже, как заправский агроном, стала давать им указания: что и как в поле делать, что и как сажать, и так далее. Удивлялись мужики – городская, а ведь как всё доподлинно знает! Так целый год и проработала агрономом, пока не отпустили.

Другой случай был пострашнее. К концу 38-го мой дедушка уж полгода как был на свободе и только-только в себя начал приходить после лагеря. А надо сказать, что бабушка в молодости была очень собой хороша. Люди говорили, что похожа она на грузинскую княжну: высокая, стройная, с вороньими вьющимися волосами и большими карими глазами. Да и вела себя соответственно, по-княжески. Многие на неё заглядывалась и на беду приглянулась она и местному уполномоченному НКВД. Стал он к ней подъезжать и делать всякие недвусмысленные предложения. Но она ему прямо сказала: «Отвали и не приставай. У меня муж есть и никто кроме него мне не нужен». На что уполномоченный так язвительно ей ответил: «Ну, твой муж – моя забота, с ним-то мы быстренько управимся». И той же ночью за дедушкой пришли, допросили с пристрастием и дали десятку по 58-й статье. Затем отправили его по этапу в Якутск – самое холодное место на этой планете. После этого бабушка подкараулила в подъезде того самого НКВДешника, своей железной рукой взяла его за горло, к стене придавила и в ухо прошипела: «Мужа моего в ад отправил, сам за ним и пойдешь». Потом сделала нечто в те годы немыслимое и смертельно опасное. Оставила на попечение соседей детей – мою будущую мать и её брата, и поехала в Москву на приём к Калинину жаловаться на НКВД. На удивление, Калинин её принял, выслушал и сказал, что разберутся. Непонятно, то ли действительно Калинин помог, но вернее всего удачно подоспели перемены и чистки, которые повёл Берия после снятия Ежова. Этого негодяя уполномоченного вскоре арестовали и расстреляли, а дедушку через полгода выпустили. Вернулся он из Якутии домой совсем обмороженный, долго и тяжело болел, а когда с фронта похоронка на сына пришла, умер, не дожив до 54-х лет.

Теперь вернёмся к нашей теме. Вот моя мать и решила послать мою бывалую бабушку на выступление Мессинга, надеясь, что при Николае она такого видеть не могла и он её хоть чем-то сможет удивить. Поехали мы с ней вдвоём на концерт. На улице у входа в филармонию стояла толпа, искали лишнего билетика – дело совершенно безнадёжное. Мы прошли в зал, уселись на свои места в пятом ряду и представление началось.

На сцену вышла сухощавая дама с невыразительным лицом. Это была ассистентка Мессинга Валентина Иосифовна Ивановская. Как было предписано Госконцертом, чтобы не дай Бог кто-то не заподозрил здесь сверхъестественные силы, она вначале произнесла речь о том, что все последующие «психологические опыты» вполне объяснимы современной материалистической наукой в соответствии с учением Маркса и Энгельса. Она также сказала, что зрители из зала могут задавать артисту любые задания на записках, а выбранное жюри на сцене подтвердит, так ли Мессинг всё сделал. Были и небольшие ограничения, например, ему нельзя давать задания что-то написать. После этого вступления, из зрителей набрали человек пять жюри, которые заняли свои места на сцене и наконец под бурные аплодисменты вышел сам маг. Это был невысокий человек, лет под 70, с морщинистым лицом и густыми вьющимися, как проволока, седыми волосами. Вид и него был какой-то нервный, взвинченный. Перед началом опытов он решил сам поговорить о своих способностях, о чтении мыслей, предсказаниях будущего, телепатии и прочих эзотерических материях, не слишком соответствуя марксизму-энгельсизму, как перед этим обещала Ивановская. Говорил он с сильным акцентом, который явно был от идиша, языка его юности. Свою речь он пересыпал множеством латинских изречений и поговорок, вероятно, чтобы придать ей некий аромат научности. Вдоволь наговорившись, он начал свои «опыты».

Мне это всё было ужасно интересно. Лишь год назад я получил диплом радиоинженера и работал в медицинской лаборатории, изучал физиологию, восточную медицину, и среди прочих научных вещей увлекался биокибернетикой, моделями мозга и тому подобными футуристическими в те годы вещами. Естественно, я тоже написал записку и передал её на сцену. Моё задание было такое: «Подойти в зале к пятому ряду, место 17. У сидящей там пожилой женщины (моя бабушка) взять сумку, оттуда достать два карандаша, красный и синий, и записную книжку. Красный карандаш поднять, показать залу и положить обратно в сумку, сумку отдать этой женщине. Синий карандаш и записную книжку принести на сцену, положить на стол, открыть книжку на странице 17 и синим карандашом написать латинскую поговорку «errare humanum est» (человеку свойственно ошибаться), вырвать эту страницу и отдать рыжей девушке в жюри».

Когда задания были собраны, кто-то из жюри наугад выбирал записку и вызывал из зала её автора. Мессинг требовал, чтобы этот человек-индуктор брал его за запястье и мысленно давал команды, что делать. Он довольно точно всё выполнял, a жюри подтверждало, что так и было написано. Техника его работы была для меня довольно понятна. Он обладал чрезвычайно высокой чувствительностью к окружающей среде. Когда индуктор давал мысленные команды, его собственное тело на это как-то реагировало. Непроизвольные движения тела индуктора, малейшие изменения дыхания, ритма сердца, вероятно даже какие-то запахи Мессинг очень чётко чувствовал и верил, что этим читает чужие мысли. Обычные люди этого не замечают, но он такие вещи воспринимал очень хорошо, хотя для него это всё было на подсознательном уровне. Он мог бы все задания выполнять и без того, чтобы индуктор держал его за руку, но это сильно упрощало его работу. Много позже, когда мы с ним проводили опыты, я втайне от него намеренно имитировал реакции моего тела – как бы непроизвольно слегка задерживал дыхание, чуть напрягал мышцы рук и лица, делал лёгкие движения головой, глазами, губами. Я всегда этим вводил его в заблуждение и заставлял делать то, что я хотел, а он верил, будто у меня с ним удивительно сильная мысленная связь. Так что никакой мистики в его «чтении мыслей» я не видел ни тогда на концерте, ни позже. Впоследствии, я делал подобные опыты и с другими артистами его жанра, например со Львом Бендиткисом, и всегда с тем же успехом.

Когда назвали моё имя, я вышел на сцену, взял Мессинга за правое запястье и мы начали опыт. Он нервно и беспорядочно дёргал мою руку в разные стороны и кричал: «Крепче! Держите мою руку крепче! Думайте, думайте сильнее!» Я понял, что этим он не столько возбуждает себя, сколько пытается взвинтить меня и сделать мои непроизвольные реакции более свободными, чтобы он мог их легче воспринимать. Я послушно сконцентрировался на моём задании и не делал ни малейших попыток сбить его с толку, всё же филармония – это место для развлечений, а не для серьёзных экспериментов. Тяжело дыша, от потащил меня в зал, нашёл там мою бабушку и сделал всё, что я ему мысленно командовал. Но когда мы вернулись на сцену, и он нашёл в книжке страницу 17 и стал рывками водить синим карандашом по странице, наступил сбой. Он нервничал, дёргал мою руку во все стороны, чертил беспорядочные линии, лицо его покраснело, он тяжело дышал, пот струился по его лбу, но ничего написать он не мог. Вдруг я вспомнил, как его ассистентка предупреждала, что нельзя давать задания писать. Я понял свою ошибку и мне стало ужасно неловко, что я его так подвёл. Тогда я решил ему помочь и стал аккуратно, как бы непроизвольно, направлять его руку в нужные направления, чтобы он мог вывести на бумаге латинские буквы. Почувствовав это, он перестал дёргаться, удивлённо взглянул на меня и стал послушно следовать моей руке. Однако, я увидел, что таким образом написать не получится, отпустил его руку и громко сказал, что останавливаю опыт и хочу обратиться к залу.

Я вышел на просцениум и сказал: «Я признаюсь, что дал неправильное задание – я просил написать по латыни «человеку свойственно ошибаться». Это моя ошибка, и я прошу прощения. Однако, Вольф Григорьевич эту фразу хоть и не написал, но произнес её перед началом опыта». Во время представления Мессинг действительно произносил много латинских поговорок, в том числе и эту. Зрители бурно зааплодировали, он поклонился, ужасно довольный, но когда я хотел вернуться на своё место в зале, остановил меня, взял за руку и сказал, обращаясь к публике:

– Я вам хочу что-то рассказать, что я чувствую, про этого молодого человека и его матушку, которая сидит в зале в пятом ряду.

Он принял мою бабушку за мою мать. Не слишком-то хорошо для такого знаменитого ясновидца. Много позже при встречах, в письмах и по телефону он передавал приветы моей «матушке», а мне всегда было неловко его поправлять. Он продолжал:

– Эта мужественная женщина прожила трудную жизнь, была не раз на краю смерти но умом и отвагой всегда умудрялась победить. Она потеряла на войне сына и мужа, много и тяжело работала и несмотря на свой оптимизм, стала большим скептиком. Думаю, она подтвердит, что я про неё сказал только правду.

Бабка была вся красная от удовольствия и смущения. Таких слов про себя она раньше не слыхала. Даже при Николае. Она встала, поклонилась во все стороны, зал аплодировал, а Мессинг продолжал, держа меня за руку:

– А вот этот молодой человек, её сын, обладает способностями, сравнимыми только с моими собственными. Я чувствую, что это мой самый лучший индуктор.

Это уж была полная фантазия – я совершенно не обладал его талантами. Скорее всего, он принял моё желание помочь за мысленную взаимосвязь между ним и мной. На выступлениях люди часто пытались поймать его на ошибках, а не помогать. А когда кто-то ему стал помогать, он этому не поверил и решил, что это ничто иное, как сильная мысленная связь. Он наговорил про меня много лестных вещей, которые я уж и не помню. Но одна фраза всех удивила:

– И ещё! Я вижу его будущее. Пройдёт примерно десять лет и этот молодой человек уедет далеко-далеко, увидит много разных стран и жизнь его сильно изменится.

В 68-м году для простого жителя СССР, вроде меня, даже разок съездить заграницу, не то что – во «много стран», было несбыточной мечтой. Поэтому весь зал, и я в том числе, приняли этот пассаж, за комплимент, но не более – поди проверь! Однако так и произошло. Через 9 лет я уехал из СССР и на сегодняшний день побывал уже в 50 странах. Я поблагодарил его за добрые слова и когда направился на своё место, он мне шепнул: – Пожалуйста, после концерта зайдите ко мне, мне надо с вами поговорить.

Когда представление закончилось, я отвёл бабушку на улицу и просил меня подождать. Около неё сразу же собралась небольшая толпа – спрашивали, правду ли Мессинг про неё говорил? Тем временем, я пошёл за кулисы, где вокруг уставшего артиста собрались какие-то женщины с детьми, явно нездорового вида. Они, вероятно, считали его божьим человеком и просили, чтобы он возложил свои магические руки на головы их болящих чад. Мессинг молча так и делал, под присмотром его верного стража – Ивановской, которая зорко следила, чтобы его ненароком не толкнули или как-то ещё не обидели. Я ждал пока он от них отделается. Потом он меня увидел и уволок в дальний угол, подальше от всех. Мы уселись и он сказал:

– Вы сами не понимаете, но у вас есть талант медиума. Вам надо над собой работать. Я вам буду помогать и вы многого добьётесь. Я вам пришлю свою фотографию и вы, глядя на неё, будете мне посылать мысленные сообщения. Мы будем общаться мысленно. Дайте мне ваш адрес. Как вас зовут?

– Яша Фрейдин.

Услышав моё имя, Мессинг неожиданно пришёл в невероятное возбуждение, он вскочил со стула и закричал:

– Что вы сказали?! Фрейдин?! Не может быть! Это судьба! Я так и знал! Я с самого начала это почувствовал, когда вы поднялись на сцену! О, это судьба! Я знал!

– Я не понимаю, какая судьба? Что вы знали?

– Имя! Имя! Я вам сейчас всё объясню. Когда я был совсем молодой, я два года жил в Вене и встречался с великим Зигмундом Фрейдом. Я приходил к нему домой, мы делали много опытов. В те годы это был мой самый лучший индуктор. Мало того, это был мой учитель! И вдруг сейчас, через много лет – вы! Там был Фрейд, здесь Фрейдин – мой лучший индуктор! Это знак свыше, это судьба! Это цепочка через годы: он – я – вы. Он был мой учитель, а вы будете мой ученик! Теперь вы понимаете, что это судьба?

Было ясно, что совпадение имён для этого мистика имело символический смысл и переубеждать его я не стал. Да и не смог бы. Я кивал и соглашался. Он продолжал:

– Мы с вами будем делать опыты по телепатии. Когда вы получите мой снимок, каждый день ровно в 3 часа дня внимательно смотрите на него, думайте обо мне и мысленно передавайте мне какое-то сообщение. Где бы я не находился, в это же время тоже буду думать о вас. Когда я получу ваше мысленное послание, напишу вам письмо, чтобы вы сравнили и мне написали. Хорошо?

Мне такой опыт не казался чистым и серьёзным, но до науки ли тут было? Мне было забавно и интересно пообщаться с таким необычным человеком и потому у меня не было ни малейшего желания с ним спорить. Пусть будет, как он хочет. Попробуем.

Подошла Ивановская и строго мне сказала:

– Вольф Григорьевич устал, ему надо отдыхать. До свидания.

Я написал в его записную книжку свой адрес и телефон, мы тепло попрощались и я ушёл. Он крикнул мне вдогонку:

– Передайте привет вашей матушке!

Дней через десять, я получил от Мессинга письмо из Воркуты, где он был на гастролях. В конверт была вложена эта фотография. На её обратной стороне была многозначительная надпись: «Яков, мысленно я с вами». Письмо было написано женским почерком. Скорее всего, писала Ивановская под его диктовку. В письме он давал мне подробные указания, как проводить с ним телепатические опыты, а в конце приписал: «Я хочу, чтобы вы были уверены в своих способностях, я их вижу, чувствую и верю в них. Передайте привет вашей матушке».

Как он и хотел, в следующую среду, в 3 часа дня я пошёл в городской парк и уселся на скамейку, держа в руках его фотографию. Решил быть по отношению к нему предельно честным. Была поздняя весна, снег уже стаял. По дорожкам ходили голуби и среди них под присмотром своей мамаши бегал малыш в синей вязаной шапочке. Я подумал – пусть это и будет моим объектом. Я смотрел то на фото, то на малыша и совершенно точно следовал инструкциям. Но, разумеется, ничего не вышло. Через неделю я получил от Вольфа Григорьевича письмо, где он писал, что мысленно видел, как я смотрю на свои наручные часы, а о малыше и голубях там не было ни слова. Мне было неловко, хотя я и был уверен, что ничего не получится. Я ответил ему весьма туманно и ободряюще. Вскоре я прилетел в Москву и позвонил ему по телефону. Он оказался дома, позвал меня в гости и мы встретились. Так мы с ним периодически виделись в последующие лет пять, когда я бывал в Москве, а он в те дни не был на гастролях.

В один из моих приездов, мы с ним сидели на кухне за столом в его маленькой квартире на Новопесчаной улице, что недалеко от Ленинградского Проспекта. Пили чай с малиновым вареньем, а он при этом ещё непрерывно курил папиросы «Казбек». Он вообще много курил и мне кажется это и было причиной его сосудистой болезни ног и смерти в 1974 году. Угощала нас Ираида Михайловна, сестра его покойной жены. Ираида была дамой властной, суровой и старалась управлять всей жизнью Вольфа Григорьевича. Возражений она не терпела. В быту Мессинг был человек мягкий, уступчивый и конфликтовать с ней не хотел. К телефону он сам никогда не подходил, трубку брала она, а потому я старался быть с ней повежливее, иначе к нему она бы меня не подпускала. Когда мы с ним беседовали, она порой комментировала и вставляла в разговор своё мнение. Мы только кивали и вежливо поддакивали, чтобы её не дразнить. Однажды я его спросил:

– Вольф Григорьевич, я прочел в журнале ваши воспоминания и многое мне там непонятно. Какие-то совершенно невероятные истории. Вот скажите, было такое, как вы ребёнком внушили кондуктору в поезде, что кусочек газеты – это билет, а он поверил? А может вы ничего и не внушили, а просто вид у вас был жалостный и несчастный, и добрый кондуктор пожалел нищего мальчика под лавкой? Я думаю это более реальное объяснение, чем внушение. Или вот совсем уж странно – как вы без пропуска прошли сначала в Кремль, а потом в кабинет к Сталину, а он на это только удивился. Никак не могу в это поверить! Да если бы такое было, вам бы после этого и минуту не прожить! Он бы вас немедленно уничтожил! Разве это могло быть на самом деле?

Он помолчал, а потом ответил: – Что вам сказать… Я ведь эти воспоминания сам не писал. Мне по-русски вообще трудно писать. Был другой человек, ловкий, с хорошей фантазией. Он говорил, что публике нравятся такие истории, вот и написал. Я возражать не стал – для моих «психологических опытов» нужна реклама. Немножко мистики и чудес в моей работе даже хорошо…

– Но ведь люди верят этому…

– Верят, верят. Люди всему верят, если хотят. Что поделать, человеческая природа. Им так интереснее жить. Но я таких вещей сам никогда не говорю и Валечке не разрешаю со сцены говорить. Никого я не обманываю, делаю, что умею, а на чужой роток ведь не накинешь платок… Пусть себе говорят…

Через много лет я прочитал слова, сказанные про П.Т. Барнума, американского циркового бизнесмена: «There’s a sucker born every minute», что в вольном русском переводе значит “На наш век простаков хватит”. Так что все при деле: жулики врут, а простаки верят. Как сказал поэт: «Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!» Все эти невероятные истории про Мессинга и его чудеса, которые в наши дне обсасываются в бумажной и электронной макулатуре, никакого отношения к реальности не имеют и винить Вольфа Григорьевича в этом не стоит.

В другой раз, приехав в Москву, я, как обычно, позвонил Мессингу. Он сказал, что вечером дома его не будет и предложил встретиться в вестибюле гостиницы «Россия», где у него назначена другая встреча. Эта огромная гостиница в те годы располагалась около Красной Площади. Когда я туда пришёл, сразу увидел в центре зала Мессинга с папиросой в руке, стоящего рядом с каким-то коротеньким человеком лет сорока пяти, округлых форм и взъерошенной бородёнкой на пухлых щёчках. Я подошел и Мессинг меня представил, как человека научного и своего «лучшего индуктора». Потом добавил, что я могу тому оказаться полезным, так как, по его словам, разбираюсь в технике «чтения мыслей». Толстячка он представил просто: Юлик. Тот нетерпеливо переминался с ноги на ногу и сказал:

– Вольф Григорьич, у меня что-то в горле пересохло. Я так не могу. Я сбегаю за пивком, а?

– Ну иди, иди, Юлик, мы тут тебя подождём с моим юным другом – с улыбкой сказал Мессинг, и тот сразу умчался.

– Кто это такой? – спросил я.

– О, это довольно известная личность. Писатель и вообще ловкий и юркий человек. Называет себя Семёновым, но это у него псевдоним. Вот только если не выпьет, ничего делать не может…

– А что он от вас хочет? Мне кажется, он неспроста вокруг вас крутится.

– Я знаю, да он и не скрывает. Он пишет книгу про какого-то советского шпиона в тылу у Гитлера. Он мне рассказывал сюжет. Придумано всё интересно, но уж очень наивно. Сказки для взрослых. Хочет сделать, чтобы у этого шпиона были мои способности, чтобы он мог читал мысли Гитлера и всех других немцев и затем по радио всё передавать в Москву. Вот Юлик и ходит ко мне, чтобы я ему объяснил, как это можно видеть человека насквозь и читать его мысли, как книгу. Я ему сказал, что познакомлю с вами, вы эту механику ему лучше сможете рассказать, по-научному… А мне легче показать, чем объяснять…

Когда Семёнов вернулся, уже совсем разогретый, и принёс нам по бутылке пива, Вольф Григорьевич ему сказал, чтобы он меня спросил, что его интересует, и я объясню. Но Семёнов был уже слишком набравшись и соображал плохо. Он обещал, что будет мне звонить и записал мой телефон. Однако, он так никогда не позвонил и больше я с ним не встречался. Где-то через год после выхода его книги «Семнадцать мгновений весны» я её прочитал, но в главном герое Исаеве-Штирлице абсолютно ничего от Мессинга не нашёл. Когда мы снова увиделись, я это Вольфу Григорьевичу сказал. Он вдохнул и ответил:

– Юлик сначала это всё написал, как хотел. Но где-то там, наверху, – он поднял глаза к потолку, – ему сказали, что это мистика и для советского шпиона не годится, поэтому надо всё изменить. Он тогда переделал по-другому. Ну и правильно…

Мессинг бы уверен, что у него есть телепатические способности, то есть он может на расстоянии читать чужие мысли или даже заставлять человека что-то делать против его воли и любил про это поговорить. Так что сказки, придуманные его биографом, родились всё же не на пустом месте.

Он просил меня делать опыты, чтобы подтвердить его способности. Я к телепатии всегда относился более, чем скептически по той простой причине, что никогда не видел ни одного аккуратно поставленного опыта и доказательства её существования. Я знал, что Мессинг в это верит, а там, где есть вера, логике делать нечего. Поэтому, чтобы его не огорчать, мы иногда проводили с ним «опыты», хотя с моей точки зрения, это была скорее забава, чем наука. Когда мы были с ним в одной комнате, всё получалось прекрасно – Мессинг обладал совершенно звериными чутьём и инстинктом. Иногда действительно казалось, что он читал мои мысли. Но на расстоянии, когда он меня не видел и не слышал, ничего не работало. Он тогда расстраивался, но всегда находил этому удобные объяснения: что-то помешало, плохая погода, не смог собраться, и так далее. Иногда мы делали опыты у него дома, иногда недалеко в парке. Он любил предсказывать моё будущее. По прошествии многих лет, что-то действительно сбылось, что-то нет.

Как-то вечером мы расстались и я улетел домой ночным рейсом. На следующее утро в свердловском медицинском институте должна была быть лекция профессора психиатрии Зорина (настоящая фамилия его была менее звучная – Перекупко) о психологии, парапсихологии и телепатии. Я никак не хотел эту лекцию пропустить и несмотря на сонливость после ночи в пути, сидел на галёрке аудитории и слушал. Зорин рассказывал довольно интересно про экстра-сенсорное восприятие, и я был рад, что пришёл. В конце лекции он сказал: «Самым известным человеком, обладающим невероятной восприимчивостью всех органов чувств, был недавно умерший Вольф Мессинг».

Я оторопел – как это умерший? Ведь только вчера вечером мы с ним пили чай с малиновым варением и даже делали кое-какие опыты. Может что-то случилось этой ночью, пока я летел домой? Сразу после лекции я помчался на почтамт звонить по телефону ему домой (в те годы междугородний разговор надо было заказывать на переговорном пункте). Когда нас соединили, трубку, как всегда, взяла Ираида Михайловна. Я назвал себя и она его позвала. Я едва успел поздороваться, как, не дав мне произнести больше ни слова, Мессинг закричал в трубку:

– Что это вы с утра звоните? Я чувствую, вы волнуетесь! И напрасно! Если вам сказали, что я умер – не верьте этому. Я жив и даже здоров. Вот только ноги болят. Всё в порядке, до свидания.

И повесил трубку. Он что, за две тысячи километров действительно читал мои мысли? Или по моему голосу в трёх словах «Здравствуйте, Вольф Григорьевич» сразу догадался, что у меня на уме?

Удивительный был человек.

Яков Фрейдин 

Вебсайт автора: www.fraden.com

©Jacob Fraden, 2015