Памяти любимого ученика
Этот пост следовало написать 1-го июля. Но тогда мне не писалось, совсем не писалось…
Позади физ-мех ленинградского политеха, диплом инженера-физика, семья, маленький сын. Впереди – большие планы, подготовка к репатриации, отъезд, начало новой жизни и – здравствуй, Израиль!
Опуская подробности, несущественные для этого рассказа, отмечу, что с самого раннего детства мне было легче ответить не на часто задаваемый вопрос «Кем ты хочешь стать?», а на вопрос «Кем ты точно не хочешь быть?» Ответ был готов в любую секунду дня и ночи – искренний, выношенный и окончательный. Я не хотела быть учителем!
Однако в Израиле мне пришлось изменить жизненную концепцию. Нулевой опыт работы, маленький ребенок и очень большой наплыв в страну опытных, маститых и матёрых инженеров всех направлений составили красноречивый букет отрезвляющих факторов. Инженеры трудно и медленно учили иврит, начинали с карьеры дворников и сторожей, но в конце концов устраивались и разбирали все рабочие места. В этих условиях, несмотря на иврит, впитанный за несколько месяцев до уровня свободного владения, мой шанс инженерствовать в Израиле вызывающе и без раздумий устремлялся к нулю. Но мой диплом мог быть принят с благодарностью на специальном курсе от министерства абсорбции «Инженеры – в учителя!», и где со злорадством вербовщика мне предложили + рассмотреть эту опцию.
Без излишних подробностей упомяну первый и единственный год работы в израильской школе, громкую эксклюзивную историю в старших классах, в результате которой в конце года от меня избавились в числе других учителей-репатриантов. Это был самый несчастный год моей жизни, и увольнение я восприняла с восторгом и благодарностью, потому что сама, скорее всего, на этот шаг бы не отважилась. Жизнь была нелёгкая, муж заканчивал докторат в Вейцмане, и даже моя небольшая зарплата была попросту нужна. Затем был только взлёт: принесла в Вейцмановский институт собственную программу факультативного обучения способных детей, была принята и … перестала ощущать себя учителем…
До сих пор не нахожу этой деятельности подходящего слова, потому что её необходимо назвать как-то иначе. Мотивированные дети, мотивированные родители, благодарность и уважение стали атрибутами новой работы и по каждому пункту были противоположностью тому, что я видела в обычной школе.
К 2006 г. я проработала в Вейцмане двенадцать лет – преподавала математику и физику в кружках для одаренных детей. В этом качестве меня и пригласили к параллельной деятельности в специальном центре для одаренчиков в городе Шоам. Там, до отъезда в Америку, я проработала следующие десять лет.
Удивительная женщина была и есть наша директриса. В моём представлении, если исключить из диалога с ней темы политики и религии, в остальном она – идеал и образец руководящего работника и педагога. Она относилась к нам с абсолютным доверием, немногословно и отчётливо демонстрируемым всем – и сотрудникам, и воспитанникам. Это доверие было священным для всех и никто не испытывал его на прочность. Его ценили, им дорожили. Его оправдывали.
Окруженные взрослым отношением дети взрослели, с готовностью впрягались в ответственные проекты, держали ответ за свою часть в общем деле. Учились кооперации, разумному разделению обязанностей в совместных мероприятиях, составлению плана действий, взаимовыручке, таким образом развивали в себе чувство локтя, способность к тонкому деликатному сопереживанию, к тактичной поддержке.
В первый же год в седьмом и в четвертом классах у меня оказались два брата – Цви (старший) и Нафтали. Очень похожие внешне и безошибочно узнаваемые, как два яблочка от одной яблони, в своей безупречной воспитанности, приветливости, глубокой и широкой образованности. Они учились легко и заинтересованно, на переменах мы сражались во всякие мудрёные игры, которые я всегда возила с собой всюду, где преподавала, в набитом до отказа чемоданчике на колесиках. Мы быстро подружились.
В нашем центре была хорошая традиция, которую я подхватила и сделала своей сразу же. Каждый год в мае-июне весь центр выезжал на двухдневную экскурсию-поход, тщательно подготовленную, хорошо организованную, насыщенную. И каждый год я вызывалась сопровождать экскурсию от имени центра.
Первый день всегда был посвящён пешей прогулке по очень непростому маршруту, который был серьёзным вызовом даже для старших ребят. Крутые склоны, подъёмы, когда единственная опора – металлическая скоба под ногой. Руки цепляются за следующую скобу, к ней необходимо подтянуться и в следующий момент на ней должна оказаться твоя нога. Или такие же крутые спуски, испытывающие тебя на предельную концентрацию внимания, осторожность и обдуманность.
Вечером того же дня останавливались на привал в специально зарезервированном лагере для путешественников, с большим шатром, крытым пальмовыми ветками, для ночевки. После вкусного кошерного ужина, богатого и сытного, обеспеченного специальным кейтерингом, все собирались у костра. Песни, игры, викторины, состязания в смекалке, находчивости, юморе… Невероятно плодотворная обстановка для закалки социальных навыков в коллективе, в котором каждый ценен своей особостью и уважаем за способность её отстоять и проявить.
Спать все отправлялись в недетское время, и это после такого изматывающего марш-броска! Невозможно было отнять у детей эти часы захватывающе интересного времяпрепровождения, восторга перед новыми открывшимися возможностями и способностями – своими и чужими. Это было единство непохожих и особенных, ярких индивидуальностей. Букет, составленный из отчётливо проявляющихся личностей, разных, но умеющих быть вместе и, когда это необходимо, создавать неповторимую атмосферу мира и согласия между близкими и неблизкими.Наутро – подъём с рассветом, быстрый организованный завтрак, сборы и – новые приключения, новые впечатления.
Как правило, на второй день планировался визит в какой-нибудь научный или научно-производственный центр, где нас встречал их симпатичнейший представитель, отличный интересный рассказчик, немедленно увлекающий детей в серьёзную, возбуждённую, но культурную дискуссию. Наши дети всегда производили особенное впечатление – знаниями, эрудицией, достойным поведением… С ними расставались с явным чувством полученного удовольствия – от знакомства и общения.
Первая такая экскурсия, к которой я с воодушевлением присоединилась, была в кратер Рамон – «самый большой кратер на планете Земля и в обозримом космосе». Дети очень радовались тому, что в нашей, «одной из самых маленьких стран на планете Земля», есть что-то непревзойдённо Большое…
В эту поездку Цви и Нафтали взяли с собой флейты и, позвав меня присесть с ними в тени склона, заиграли прекрасным дуэтом. К нам начал стекаться народ, и скоро почти весь центр сидел и слушал большой и красивый репертуар двух братьев.
В автобусе Нафтали сел рядом, и мы вместе поудивлялись вероломству одного из родителей, также сопровождавших поездку. Родитель пытался смутить религиозное мировоззрение мальчишки доводами о древности кратера. Я присутствовала при этом диалоге, догнав эту пару. Они шли бок о бок довольно долго, и тема их диалога в какой-то момент стала для меня очевидной.Когда я поравнялась с ними, говорил уже только Нафтали. Ему было тогда лет одиннадцать, но всё, что он говорил, было спокойным, аргументированным широким знанием. Взъерошенный родитель чувствовал себя явно неуютно, огрызался, нарочито посмеивался, поддевал мальчика и почти терял самообладание. Всякий его новый довод натыкался на красивый обоснованный ответ. Нафтали парировал так искусно, что я была абсолютно очарована. И однозначно посрамлена. При всей погруженности в тему, я не владела таким объёмом знаний и такой силой аргументации. Нафтали выглядел очень удовлетворённым, когда родитель сослался на необходимость проверить «всё ли в порядке с отрядом» и быстро отошёл делать кому-то ненужные замечания и подгонять тех, кто и так не отставал. «Апикорес», – бросил Нафтали и заговорил о другом до нашего возвращения в автобус.
В автобусе он снова вернулся к этому диалогу. От его невозмутимости не осталось и следа, и он с облегчением «выпустил пар». Оказалось, он был глубоко возмущен тем, как один взрослый человек посягнул на волю других взрослых людей воспитать своего ребёнка в определенных, исповедуемых ими ценностях. Пусть и не разделяемых им самим. Нафтали видел в этом безусловную низость, но говорил сдержанно и никак не резко.
Я расспросила его о занятиях флейтой, на что он сказал, что любит не только играть, но и петь.
והיא שעמדה…
Эту песню он спел до оторопи красивым чистым голосом, богатым и сильным. Дети в автобусе, занятые своими делами, разговорами и бутербродами, сказали: «Вау, это уж слишком… А мы и не знали!»
Вскоре после этого похода, уже в центре, на перемене один из парней группы подошёл к Нафтали, подщёлкнул пальцем кипу на его голове и сказал: «Как ты это совмещаешь? У нас тут науки преподаются, а ты – с религией… Голова не разрывается от противоречий?» Такое начало диалога, который, всем было понятно, скоро не закончится, заинтересовало группу. Все придвинулись. Нафтали как будто ждал подобного вопроса и продемонстрировал полную готовность к развернутому ответу. Засучив рукава, он спокойно сказал: «Значит так. Присядем.»
Разговор заполнил собой всю большую перемену и не собирался заканчиваться. Они сидели у меня прямо под носом, за первым столом, а я должна была продолжить урок. Я переместила их в конец аудитории, чтобы мне не мешать им, а им – мне. В конце урока они встали абсолютно выжатые этой беседой и вдруг пожали друг другу руки. Все последующие годы они были довольно дружны, чего я не замечала прежде.Цви проучился у меня один год. Пришло время ешивы, в центре он больше не появлялся. А Нафтали был моим учеником три года подряд, затем продолжал учиться в центре у других учителей и иногда заглядывал ко мне в класс на переменах. Однажды он принёс интересную и особенную в своей оригинальности настольную игру, красиво и качественно изданную. Сказал, что эту игру придумал его дед, а изготовили ее в Америке. Нафтали был также гражданином США. Вскоре и он перешёл к обучению в ешиве и с тех пор мы не виделись.
Кошмарный ужас, катастрофа произошли 12-го июня 2014 г. В ночь с четверга на пятницу.
В эту пятницу, как в одну из обычных пятниц дома, мы дружно, с пением, смехом, под любимых исполнителей вместе с детьми готовили шабат, который затем провели в семейном уюте и абсолютном субботнем покое. На исходе субботы меня ждала тревожная смс-ка от сотрудников, которая взорвала безмятежный покой моего дома. В ней говорилось, что среди похищенных в четверг троих подростков находится бывший ученик нашего центра. Нафтали…
В безумное, тянущее и тягостное беспокойство погрузился весь дом – мои дети тоже хорошо помнили Нафтали, поскольку в ту экскурсию я брала их с собой. И והיא שעמדה они пели вместе…
Ровно через неделю, когда вся страна с щемящей тревогой и тоскливым душевным замиранием следила за тотальными повсеместными поисками, в которых участвовали сотни добровольцев, пятеро преподавателей нашего центра, среди них – я, посетили семью в мошаве под Модиином. О визите договорились заранее, но нам не сразу дали войти. У дома стояли импровизированные палатки, где на столах лежали книги теилим, сидуры, мишнайот и даже трактаты Талмуда. Друзья пропавших сидели за столами и сосредоточенно учились, близкие люди и соседи находились там же. Учились, молились…
Другие друзья и соседи участвовали в активных поисках….
Наша директриса, человек с железной волей, редкой самодисциплиной, сдержанностью и выдержкой, вдруг произнесла, глядя на сосредоточенно учащихся и молящихся людей: «Как же я завидую религиозным! Им всегда есть что предпринять…» Услышать от неё что-то подобное?!…
Наконец нас пригласили в дом, где в центральной комнате сидели только родители и очень близкие люди. Через несколько часов семья собиралась выехать на шаббат к родственникам. Чувствовались явные усилия сохранять веру в то, что скоро всё выяснится, образуется и вернётся к прежнему течению жизни. Рахель, мама пропавшего юноши, с интересом поглядывала в мою сторону, безошибочно угадав во мне принадлежность к соблюдающему сословию, и через некоторое время подсела ко мне. Она была одета очень нарядно, с явными сверхтщательными усилиями создать жизнеутверждающий образ, полный силы и веры. И, возможно, побудить Небеса к сохранению и поддержанию драгоценной жизни любимого сына.
Всем своим видом она излучала твёрдую сознательную неготовность признать право страшных подозрений оказаться правдой. Она была тепла, приветлива, и страшное напряжение ощущалось только на дне ее глаз, смотрящих вглубь себя. Отец выглядел иначе. Он был абсолютно сокрушен. По-видимому, он не имел иллюзий, но держался – ради жены и других шестерых детей. Цви – старший из них.– Кто ты? – спросила Рахель, – ты тоже преподавала моему сыну?
Я назвала фамилию, она заулыбалась и сказала:
– Я помню тебя! Несколько лет подряд Нафтали рассказывал о тебе. У нас до сих пор хранится диск, который ты подарила ему со своим уроком, и сегодня младшие дети пользуются им. Расскажи мне что-нибудь о нём, чего я, возможно, не знаю!
Я рассказала ей о том, как на переменах он, прикончив свой домашний бутерброд, упакованный заботливой рукой, читал биркат-а-мазон, не смущаясь неспособствующей обстановкой. Сосредоточенно, погрузившись в свой диалог… Она жадно впитывала… Первое июля 2014 г! Восемнадцать дней изматывающего ожидания, прочесывания лесов, переворачивания веток и камней принесли весть, разом остановившую тщательные поиски, огромные объединённые усилия. Восемнадцать дней Газа и палестинцы не признавали своей причастности и не появлялись никакие сведения. На что можно было надеяться?! Многие, трезвые и разумные, не первый раз пережившие в этой стране подобные потрясения и умеющие складывать один и один, все-таки верили. Хотя бы в то, что – живы… А там разберёмся!!! Отстоим, поменяем местами Небо и Землю, перевернём Небеса молитвой, будем живы надеждой!
Как просто можно отнять жизнь… Хладнокровным нажатием на курок, зверским ударом приклада, отключив в себе остатки человеческого… Устроить злобную сатанинскую ораторию с торжествующими воплями «Тлата, тлата!» По-арабски – трое…
Три жизни остановились в нескольких кратких мгновениях безумного страха и внезапного чудовищного осознания. Три жизни, начавшиеся шестнадцать, почти семнадцать и девятнадцать лет назад… Как это коротко! Всё только начиналось и будущее было таким большим… И как это много! Я говорю обо всех троих, перед глазами тройной потрет, облетевший тогда все газеты, СМИ, интернет. Все трое казались незнакомыми. Нафтали я не видела два года, за это время он сильно изменился. Возмужалое лицо, с немного огрубевшими чертами, пышные кудри поднимают кипу, но улыбку я, конечно, узнала. Озорная, с вызовом к очередной к дискуссии, счастливая. Целых шестнадцать лет эта личность создавалась прекрасной семьёй, которая с любовью и верой, тонко и умно вкладывала в его рост и расцвет всё, во что верила, что знала и умела. Обучала Торе, воспитывала в семейных традициях веры и простоты, высокой интеллектуальности и подлинного благородства. Отдавала в руки лучших наставников, окружала заботой и доверием, наполняла лучшей на свете музыкой, прививала вкус к тонкому и чистому…
Как ничтожно мало и сколь низменно ничтожных оказалось достаточно, чтобы остановить это ежесекундное развитие, непрерывный рост, набиравший обороты процесс восхождения к… обычной жизни хорошего еврея. Именно это сводит с ума, в это отказывается верить сознание. С этим не может смириться душа.
На шиву мы приехали вместе с мужем. Стояли длинные очереди – подойти к родителям, сидевшим снаружи вместе под огромными навесами. Солнце палило беспощадно. Муж отошел к Цви, в дальний угол, где сидело много молодежи, наши преподаватели из центра и соседи, пришедшие утешить, вспоминать и плакать вместе… Я дождалась возможности приблизиться к матери. Увидев меня, она улыбнулась: «Я рассказывала ему, что ты была здесь!»… Что я могла сказать… Следующие несколько минут она утешала меня, пока я не уступила место следующим…
Через две недели, на даче под Питером, во время приготовления семейного обеда сын вдруг позвал меня из соседней комнаты:
– Мама, Рахель выступала! Рассказывала о том, как Нафтали читал биркат-а-мазон в вашем центре, что его гордости не мешало окружение, которое этому совсем не сочувствовало.
И я поняла, какую важную вещь мне довелось открыть сильной и стойкой матери, которую она не знала о своём сыне, но так хотела знать.
Каждый учитель за годы своей практики может назвать нескольких учеников, которые были ему особенно дороги и близки. Но не каждый год в Вейцмане и в Шоам у меня появлялись дети, с которыми складывались особенные отношения. За многие годы преподавания через меня прошли многие сотни детей. В какой-то момент я стала замечать, что уже не запоминаю, в каком году, кто, как и при каких обстоятельствах… В 2010 г. я приняла решение делать краткие записи, по которым могла восстановить особо яркие моменты. Пролистала свой рабочий дневник за 2012 г.
«Среди любимых учеников – Цви и Нафтали Френкель».
Дина Левитан
Комментариев нет:
Отправить комментарий