Памяти соученика и многолетнего товарища

16.04.20

Мирон Я. Амусья,

профессор физики

Памяти соученика и многолетнего товарища

(Виктор Георгиевич Горшков (1935-2019))

Во всем мне хочется дойти

До самой сути.

В работе, в поисках пути,

В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,

До их причины,

До оснований, до корней,

До сердцевины.

Всё время схватывая нить

Судеб, событий,

Жить, думать, чувствовать, любить,

Свершать открытья.

Б. Пастернак

Известие о кончине Виктора Горшкова отозвалось во мне глубокой болью. Это не случайно – нас связывает почти вся жизнь, начиная с 1956 года, когда я поступил в ЛГУ, и вскоре был зачислен в группу теоретической и математической физики, став, таким образом, одногруппником Виктора. И его и меня взял себе на работу в «теоретический загон» проф. Лев Абрамович Слив, у которого тогда своего сектора не было.

          Сравнивая себя с другими молодыми сотрудниками, такими как Володя Шехтер, Алёша Ансельм, не говоря о тогда уже блиставшем своим дарованием Володе Грибове, мы быстро ощутили недостатки своего образования. Самым сильным, просто унижающим нас, вчерашних выпускников кафедры теоретической физики ЛГУ, стали научные семинары, в первую очередь семинар проф. И. М. Шмушкевича и, в меньшей мере, проф. Л. Э. Гуревича. На семинарах господствовал дух всепоглощающей критики. С годами я понял, что стиль шёл из Москвы, от семинара Л. Д. Ландау. Однако в отсутствии авторитета калибра Ландау, думаю, что воля критицизму в адрес докладываемого материала, равно как самого докладчика, предоставлялась определённо чрезмерная. За атаками в адрес докладчика и спорами между участников нам было просто не уследить.

          Наверное, об этих семинарах уместно было бы написать книгу под оригинальным названием «Как закалялась сталь». Я здесь имею в виду не намёк на то, чем с годами будто бы становились слушатели, а то воистину стальное терпение и выносливость, которое они с годами обретали. Что касается нас с Виктором, то мы на этих семинарах первоначально ровно ничего не понимали. Но в непреднамеренном унижении был и позитивный посыл – учитесь, мол, и начнёте понимать. По примеру великих прошлого (помню, мы поминали В. А. Фока, Е. Ф. Гросса и С. Э. Фриша), взялись, и «сообразили на троих» вместе с С. Шерманом семинар-ликбез. Мы читали, и рассказывали друг другу по кускам «Квантовую электродинамику» А. Ахиезера и В. Берестецкого, и, не очень распространяясь об этом – «Теорию квантованных полей» Н. Боголюбова и Д. Ширкова. Не афишировали мы свой интерес к замечательной книге Боголюбова и Ширкова исходя из некоего стадного чувства. Эту книгу недооценивали в ФТИ, что являлось одним из примеров противостояния научных школ Л. Д. Ландау (к которой и принадлежал теоретический отдел ФТИ) и Н. Н. Боголюбова.

          Параллельно каждый из нас искал свою «лужайку обитания». Вскоре Виктор увлёкся задачей суммирования расходимостей ряда теории возмущений, описывающих рассеяние заряда в Кулоновском поле. Сложность ситуации состояла в том, что в каждом порядке теории возмущений вклад был бесконечен. И только после суммирования бесконечного ряда Виктору удалось все расходящиеся части свести в единый фазовый множитель, который не мешал получать правильные результаты для вероятностей физических процессов. Этот период я явственно помню, поскольку в упорных спорах проходил каждый шаг этой работы, где доску заполнял целый сонм всевозможных «перекрёстных», отчасти взаимно компенсирующихся диаграмм Фейнмана. На этом пути Виктору удалось записать, практически одновременно с Р. Праттом из США, Кулоновскую функцию Грина в аналитической замкнутой форме, и рассчитать целый ряд физических процессов, в первую очередь – фотоионизации при высоких энергиях. Тут к нему пришли и ученики – С. Михайлов, С. Поликанов, Е. Друкарёв – сейчас хорошо известные научные работники.

          По теме Кулоновской функции Грина в аналитической форме Горшковым была представлена к защите кандидатская диссертация, за которую ведущий оппонент предложил присудить степень доктора. Это не произошло по причине, прямо к науке не относящейся. Дело упиралось в то, что тогдашние «звёздные мальчики», позднее ставшие знаменитыми Шехтер и Ансельм, ещё не были докторами наук. Перспектива «забежать» перед ними, оказаться впереди воображаемого «паровоза», угнетала Слива. И он предложил ограничиться степенью кандидата физ.-мат. наук. Нас, сотрудников Слива, это несколько задело, как некоторое указание на нашу неполноценность для «калашного ряда». Время ситуацию подправило, и из сотрудников Слива получился вполне достойный этот самый ряд. Виктор из происшествия определённо сделал выводы, которые воплотились в возникновение и развитие тесной связи с группой Грибова-Шмушкевича. Это было тем более просто, что уже в суммировании кулоновских рядов Виктор проявил себя классным мастером техники квантовой электродинамики. А это в то время было основным подходом к теории не только электромагнитных, но и сильных, да и слабых, взаимодействий.

          Забегая вперёд во времени, скажу, что Виктор быстро наверстал упущенное, став доктором наук. В принципе, он мог продолжать работать, как и Пратт, на «своей лужайке», но ему вскоре там стало тесно. Он явно был человеком решительных действий, и вскоре заявил о себе в новой области – в суммировании дважды логарифмических последовательностей, которые было необходимо учесть при рассмотрении процессов высокой энергии в квантовой электродинамике. В качестве примера приведу одну работу этого направления: В. Г. Горшков, В. Н. Грибов, Л. Н. Липатов, Г. В. Фролов, Дважды логарифмические асимптотики в квантовой электродинамике, Ядерная физика, 6(1), 129-140 (1967). Работы данного цикла представляли собой выдающийся научный результат. В них последовательно, во всех порядках рядов теории возмущений по малому параметру в квантовой электродинамике – постоянной тонкой структуры , выделяются и суммируются гораздо большие члены бесконечных рядов квантовой электродинамики, чем просто пропорциональные . Конкретно, выделяются те их них, где параметром разложения служит величина много большая , а именно те, что содержат квадрат логарифма.

          Виктор не только сменил курс, но фактически переменил группу. К чести Слива, тот не устраивал сцен ревности, а с пониманием отнёсся к новому выбору Виктора, и радовался его успехам. А направление требовало от авторов заметного научного мужества, поскольку они по ходу дела исправляли, и уточняли отнюдь не проходные, а прямо касающиеся и знаменитого тогда «московского нуля» результаты Ландау, А. Абрикосова и И. Халатникова. Помню один из поучительнейших семинаров по работам этого направления, где говорилось о том, что Горшков вместе с со-авторами обнаружили у проводившего основные расчёты по «московскому нулю» А. Абрикосова две существенные ошибки, более или менее случайно компенсировавшие друг друга, так что конечный результат оказался качественно верен.

          И здесь, в этой новой области, в определённой мере под крылом стремительно набиравшего славу и влияние (и врагов, конечно, как же без них-то, при славе и влиянии?!) В. Грибова, можно было спокойно работать много-много лет. Но «я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл». И в самом начале 70-х Виктор увлекается алармизмом, т.е. предупреждением человечества о грозящей ему беде – лет за двадцать оно останется без еды, топлива и питьевой воды. Неутешителен был вывод – надо сократиться ему, человечеству, раз в десять. Виктор был не единственный алармист, но сила его доводов определялась тем, что он мастерски применил мощь теоретической физики для анализа всей системы земной природы, частью которой, до неприличия своевольной и быстро растущей, было человечество. В своих предыдущих работах, он демонстрировал отточенное мастерство в технике квантовых физических расчётов. Как алармист, он проявлял широчайшие знания в области классической физики, способность использовать всю её мощь для оценки того, что необходимо для продолжения длительного устойчивого состояния всего человечества, на единственно возможном пути – пути сохранения гармонии в отношениях нас, людей, со средой обитания - природой. Энергия, с которой он доказывал свою правоту, поражала, однако нас, закоренелых скептиков-теоретиков – отнюдь не всегда убеждала. Что, однако, представлялось несомненным – то, чем Горшков занимается – очень важное дело. Оно находится вполне в пределах компетенции физики. Автору надо дать возможность спокойно, свободно и независимо работать. И эту возможность теоретический отдел Санкт-Петербургского института ядерной физики им. Б. П. Константинова предоставлял Виктору до конца его дней.

           К счастью, мы все, да и он сам, далеко зашли за ту, очерченную алармистами 70-х, двадцатилетнюю границу, к моменту достижения которой «мы всё съедим, горючее – всё сожжём, пресную воду выпьем», а, для того, «чтобы продолжать существовать, надо уменьшить народонаселение земли примерно в десять раз». Не съели. Не сожгли, не выпили, и не уменьшились, а даже заметно выросли. Система «человек и его окружение» оказались более сложной, существенно открытой и нелинейной. Доклады Виктора пользовались большим вниманием, вызывали ожесточённые споры. Но для многих, в том числе и для меня, служили ещё и школой обучения интереснейшим проблемам, касающимся всего человечества и окружающей его природы. Они побуждали не только изучать, но агитировали думать и заниматься всеми этими важными вопросами. Было ясно, что подход, развиваемый Виктором правилен, и многое обещает. Тематика его собственных исследований пошла от чересчур широкого алармизма в сторону обоснования необходимости сохранения природы как непременного условия успешного и благополучного существования человека. Стало ясно, что очень неправ был когдатошний «мечтатель», написавший: «Нам нечего ждать милостей от природы. Взять их у неё – наша задача». У Виктора появились ученики и последователи по всему миру, возник интереснейший сайт Биотическая Регуляция. Моё особое внимание привлекали работы Горшкова последних лет, когда он, вместе с сотрудниками, обратили внимание на решающую роль лесов и болот в перемещение испарений океанов в сторону суши, и формирование дождей над сушей.

          Разумеется, и с квантовой физикой Виктор полностью не порывал. В 1974-75 гг наши пути опять существенно и некоторым образом неожиданно сблизились. Как-то, когда я стоял в очереди на сдачу белья в прачечной, мне пришла в голову мысль о механизме удаления двух электронов из атома одним фотоном. Бумаги и ручки с собой не было, но прачечная предоставляла длинные и узкие бланки для записи сдаваемого белья, да и карандашик был заботливо привязан к столу верёвочкой. Длина очереди обеспечивала возможность сравнительно спокойно поработать. Поэтому первые страницы рукописи так и написаны – карандашом на узких бланках. Их я передал своему сотруднику М. Казачкову для дальнейшей разработки, но ему, как вскоре прояснилось, тогда уже совсем было не до науки. Отношения с ним у меня на этой почве стали просто никакие, и он попытался передать идею как свою, да и себя ближайшим соседям – Горшкову с сотрудниками. План был прост, как яичница – работу доделать с помощью людей высокой квалификации, а меня за ненадобностью из неё выкинуть. Но Виктор во всём хотел дойти до самой сути, т.е. позвонил мне. Обман стал несостоявшимся, а работа M. Ya. Amusia, E. G. Drukarev, V. G. Gorshkov, M, P. Kazachkov «Двухэлектронная фотоионизация гелия» Journal of Phys. B 8,1248 вышла из печати в 1975. Хорошая работа, надо сказать, получилась. На неё почти 200 ссылок в научной печати, и недавно, в 2013, после многолетней «охоты» предсказанный в ней механизм был обнаружен, наконец, экспериментаторами из ФРГ.

          1975-76 гг были для теоретиков ФТИ отмечены и событием другого рода. В самом конце года был арестован непосредственно со мной работавший М. Казачков. Ему было предъявлено обвинение в «измене родине», в связи с чем на допрос в качестве свидетелей вызывали, один за другим, примерно сотню физиков, включая и сравнительно удалённых, от «центра шпионажа», например, Л. Фаддеева. Обстановка допроса в управлении КГБ на Литейном пр. Ленинграда, в просторечье именуемого «Большим домом», проявляла не всегда самые лучшие черты характера «свидетеля». Это ретроспективно все и всегда смелы, поголовно и непрестанно боролись с советской властью, проявляли принципиальность и решительность. А тогда, в реальности, а не в воспоминаниях и воображении, эта смелость была очень редким качеством. Виктор стал для следователей, пожалуй, самым крепким орешком. Тогда как практически все допросы занимали по часов шесть, а у довольно многих, словоохотливых от страха, и заметно больше, для Виктора, твёрдо отказавшегося обсуждать со следователем, что бы то ни было, кроме задачи, решение которой привело к упомянутой выше работе, был рекордно коротким – примерно час!

Думаю, здесь уместно вспомнить мой разговор со Сливом, когда много лет назад мы шли к нему домой. Коснулись морали наших коллег, разумеется, морали исследователя – профессионала. И вот как пример человека, обладающего этим качеством в высшей степени, Слив, не очень щедрый на похвалы, привел Виктора!

          Виктор не только сам вносил разнообразие в свою жизнь, меняя направления исследований. Но и жизнь преподносила ему сюрпризы. Так, как-то вылетая из Ленинграда самолётом Ту-104 в начале 70-х, он пережил захват самолёта угонщиком, требовавшим изменения курса. В противном случае тот угрожал взорвать самолёт. Якобы подчинившись, лётчик вскоре пошёл на посадку. Увидев уже вблизи земли, что садятся в Ленинграде, угонщик с бомбой ринулся в пилотскую кабину. На пути его встал второй пилот, и, в результате взрыва, угонщик и пилот погибли, а взрывная волна пробила дыру в полу, не повредив важных элементов самолёта и не задев больше никого. Пассажиров вывели из самолёта, и долго выясняли их личности, что было особенно удобно, поскольку они лежали лицом вниз на лётном поле часа два. А мы все потом стремились летать с Виктором, полагая, вопреки теории вероятности и обыкновенной логике, что самолёт с ним становится гораздо безопаснее, чем без него.

Издавна знал, что Виктор любитель природы и страстный охотник. Я ему сказал уже в начале нашего знакомства, что эта страсть – убивать живые существа без суровой необходимости совсем не красит человека. Ещё до всяких разоблачений страсть В. Ленина к охоте вызывала мою к нему неприязнь. Что касается Виктора, то, думаю, однако, что это он сам переборол себя, и его главным охотничьим оружием стало фоторужьё.

В сентябре 2018, в журнале «Природа», вышла моя статья, посвящённая 100-летию ФТИ, где пишу: «Горшков получил очень интересные результаты, иллюстрирующие важность сохранения окружающей среды, применяя к её описанию довольно общие соотношения, полученные в физике. Он пришёл к важному выводу об определяющем влиянии естественных экосистем (биоты) на поддержание параметров окружающей среды в пределах, допускающих само существование жизни на Земле.

Я - свидетель зарождения этого направления, неоднократно слушал доклады Горшкова, и, не являясь его адептом, могу оценить, какую убедительность придают словам количественные оценки и расчёты, основанные на установленных законах физики. В процессе написания данной статьи, прочёл с большим удовольствием его интервью от 2008 г, где развиваются физико-химические представления о движущих силах континентального влагооборота».

***

Виктору выпало редкое счастье – талант исследователя и характер позволили ему оставить яркий след в трёх направлениях современной науки, одно из которых весьма далеко от двух других. Нет сомнения, что работы эти не забудутся ещё множество лет. Да и такие, как я, не забудут Виктора, пока живы.

Иерусалим

ПС Впервые опубликовано в http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer6/amusja/