понедельник, 8 июня 2020 г.

Омуты и тихие обители Исаака Левитана


Омуты и тихие обители Исаака Левитана

…Дважды неудачно стрелялся, а один раз пытался повеситься. Мог зарыдать посреди разговора. Или убежать в разгар выставки, чтобы спрятаться от людских глаз. Уходил, бросив свои этюды и никого не предупредив, на охоту в лес без еды на несколько дней, был объявлен в розыск как пропавший без вести, а когда вернулся, арестован на сутки — дабы впредь не морочил полиции голову. Дважды, словно в повторяющемся дурном сне, с отчаянием и яростью швырял к ногам возлюбленных (сначала одной, а потом второй — обе были давно и прочно замужем не за ним и какое-то время за больное сердце Левитана конкурировали) мертвую чайку, собственноручно застреленную. Переживал мучительные припадки депрессии. И умер от расширения аорты в неполные 40 лет — 4 августа 1900 года.

У омута, 1892

У омута, 1892
Но какое это всё имеет отношение к его искусству? Что общего у биографии Левитана и его картин? Жизнь и живопись — параллельные вселенные! Не трогайте гения скользкими лапами, продажные жёлтые писаки! Разве это что-то объясняет или что-то помогает понять?!
Посмеем утверждать — помогает. Попробуйте нам поверить, а мы попробуем объяснить.
Пейзажи как отражение личности и биографии Исаака Левитана
Исключительно тонкая душевная организация, мнительность и ранимость, «оголённые нервы», меланхолический темперамент с присущим ему обострённым интуитивным восприятием — всё это напрямую связано с гениальной способностью Левитана разглядеть в неброской и неконтрастной русской природе такое, что до него не смог увидеть никто.
Вечерний звон, 1892

Вечерний звон, 1892
«Эти бедные селенья, эта скудная природа…», — обобщал в XIX веке Тютчев, один из любимых поэтов Левитана. «Я пойду по угрюмой тропе, чтоб запомнить рыданье пурги», — живописал те же реалии в ХХ веке Рубцов. «Там, где я родился, основной цвет был серый», — споёт в XXI веке Гребенщиков. Долгое время считалось, что в России нет и не может быть пейзажа, достойного кисти живописца; первые пенсионеры академии ехали за пейзажем в Италию, более близкие по времени к Левитану Шишкин и Поленов — в Германию, Швейцарию, Францию.
Левитан начинал и заканчивал русским пейзажем, это была его «альфа и омега», и он совсем не считал русскую природу ни угрюмой, ни скудной. «Северный великорусский, безропотный, нерадостный, с щемящею нотой тоски и грусти пейзаж», как характеризовал его сверстник Левитана, художник Леонид Пастернак, — этот пейзаж оказался склонному к тоске и грусти Левитану не только внятен и дорог, но и — подвластен. Обратим внимание, даже искусствоведческая терминология, применимая к Левитану, намекает на меланхолию: «трепетный мазок», «нервная кисть»…
Саввинская слобода под Звенигородом, 1884

Саввинская слобода под Звенигородом, 1884
Левитан бывал за границей трижды, но к природе более яркой (как во Франции и Италии) или более торжественно-величавой (как в горах Швейцарии) остался равнодушен, тяготился, скучал, писал тоскливые письма: «Воображаю, какая прелесть теперь у нас на Руси — реки разлились, оживает все… Нет лучше страны, чем Россия! Только в России может быть настоящий пейзажист». Даже в более колоритном по сравнению со средней полосой России Крыму художник умудрялся затосковать. Его крымские этюды мгновенно раскупили с выставки, а Левитана жаловался: «Природа здесь (в Крыму — ред.) только вначале поражает, а после становится скучно и очень хочется на север… Я север люблю больше, чем когда-либо…, я только теперь понял его».
Берег моря (Крым), 1886

Берег моря (Крым), 1886
Здесь в самом непритязательном мотиве «меланхолик-барбизонец» Левитан силою своей любви открывал «разлитое в природе божественное нечто». Пронзительная и негромкая, скромная и смиренная русская природа претворяется в творчестве Левитана в высочайшую поэзию.
Что скрывало детство Левитана?
Несмотря на собственную влюбчивость и ответный горячий женский интерес, Исаак Левитан никогда не был официально женат. Единственной женщиной, которой он однажды сгоряча и, кажется, внезапно не только для неё, но и для себя самого сделал предложение, оказалась младшая сестра Чехова — Мария Павловна. Ничего из этого не вышло. Однако, вопреки обычному для подобных ситуаций сценарию, Левитан и Мария на всю жизнь остались близкими друзьями. Но даже она признавалась:
«Сам Исаак Ильич никогда и ничего о родных и детстве не говорил. Выходило, как будто у него не было совсем ни отца, ни матери. Порой мне казалось даже, что ему хотелось забыть об их существовании. Рассказывал он только, что очень бедствовал ребёнком…»
Биографам стоило усилий в общих чертах восстановить картину начала жизни Левитана.
Автопортрет, 1885

Автопортрет, 1885
Он родился у западной оконечности Российской империи, у железнодорожной станции Кибарты (ныне территория Литвы) в интеллигентной еврейской семье. Дед Левитана был раввином, его отец также закончил раввинскую школу, но дальше совершенствоваться в талмудических премудростях не пожелал. Самостоятельно выучив немецкий и французский, Эльяшив (Илья) Левитан работал контролером на железной дороге, переводчиком во французской фирме. Жили бедно. Детей в семье было четверо: сыновья Авель (он позже станет называть себя Адольфом) и Исаак, дочери Тереза и Эмма. О матери семейства Басе (Берте) Левитан, заядлой книгочейке, биографы говорят, что вместо горячего обеда она могла с упоением и страстью пересказывать детям содержание какой-нибудь захватившей её книжки.
Солнечный день. Деревня, 1898

Солнечный день. Деревня, 1898
Отец Левитана в поисках лучшей жизни с непрактичностью будущих героев Чехова грезил «В Москву, в Москву!», и в конце 1860-х вся семья с маленькими детьми действительно перебралась в первопрестольную, но чаемого благополучия не обрела. Отец преподавал французский отпрыскам состоятельных еврейских семей. Денег не хватало уже катастрофически, из-за чего собственные дети Ильи Левитана даже не могли посещать школу — по вечерам он сам пытался наверстать упущенное.
У сына Авеля обнаружились кое-какие способности к рисованию и он был принят в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Скоро туда же поступил 13-летний Исаак. По некоторым мемуарам выходит, что особой одарённости отец в нём не замечал: просто было сподручно, когда сыновья учатся в одном месте и держатся вместе. Кстати, точно так же вслед за страшим братом Сергеем, которого ему предстоит превзойти, поступил в Училище и однокашник Левитана — Константин Коровин.
Авель Левитан. Портрет Исаака Ильича Левитана, 1879

Авель Левитан. Портрет Исаака Ильича Левитана, 1879
Жить Левитаны продолжали очень бедно, в крохотной съёмной квартирке. Исааку исполнилось 15, когда умерла его мать. А когда ему было 17, Илью и Исаака Левитанов одновременно свалил брюшной тип. Перепугавшиеся сердобольные соседи доставили отца и сына в разные больницы, вернуться откуда было суждено одному только Исааку — отец скончался. За несколько последующих лет Левитан познает унижение бездомности и безденежья, гонения по национальному признаку и даже голод.
Но почему же всё-таки он не желал вспоминать о родителях?
Несколько лет назад кандидат экономических наук Михаил Рогов разыскал и опубликовал архивные данные, из которых следует, что Илья и Берта Левитан, у которых в 1860-м родился сын Авель, никак не могли быть родителями появившегося на свет в том же 1860-м году, всего за 5 месяцев до Авеля, Исаака. Исаак Левитан, согласно метрикам, был сыном родного брата Ильи — Хацкеля, но почему-то воспитывался в семье и носил отчество своего дяди. Причин мы не знаем. Эта семейная тайна умерла вместе с братьями-художниками Левитанами: Исаак велел после своей смерти уничтожить всю свою переписку, а переживший его на 33 года Авель был чудовищно скрытен.
Студенчество затянулось в биографии Левитана на целых 11 лет
Сначала Исаак учился в натурном классе у обличителя-жанриста Василия Перова, но каким-то чудом в 14-летнем мальчике рассмотрел родственную душу преподаватель соседнего — пейзажного — класса Алексей Саврасов. Он буквально выпросил «отдать» Левитана ему. Перов в этот раз противиться не стал.
Золотая осень, 1895

Золотая осень, 1895
Как только наступала весна, Саврасов уводил студентов из пыльных классов в лес, парк или к речке. Он мог явиться в училище с веткой вербы и требовать, чтобы коллеги оценили неповторимый тонкий запах первой зелени. А от учеников требовал не копирования, а наблюдательности. Некоторые считали Саврасова странным, а Левитан понимал его с полуслова. И если учитель просил ответить, шумит на его картине дуб или не шумит, Левитан не только не удивлялся вопросу, но и очень скоро начал понимать, как живописными средствами добиться того, чтобы дуб — шумел, берёза волновалась, а природа в целом — жила, печалилась и радовалась.
Самому Левитану печалиться в годы своего ученичества, увы, приходилось чаще. Осиротевший и бездомный, он иногда по три дня не обедал, испытывал головокружения от запаха ситного хлеба, которым подкреплялись товарищи, и несколько лет носил клетчатый пиджак и короткие брюки, из которых давно вырос. Михаил Нестеров рассказывал, что Левитан
«сильно нуждался, про него ходило в школе много полуфантастических рассказов… Сказывали, что он иногда не имел и ночлега. Бывали случаи, когда Исаак Левитан после вечерних классов незаметно исчезал, прятался в верхнем этаже огромного старого дома Юшкова, где когда-то, при Александре I, собирались масоны, а позднее этот дом смущал московских обывателей «страшными привидениями».
Положение слегка поправилось, когда Левитан получил стипендию московского генерала-губернатора. Но в 1879-м художника ждал еще один удар судьбы — евреев после покушения на государя выселили из Москвы. Через 13 лет, в 1892-м эта же ситуация повторится в биографии Левитана: его, уже знаменитого художника снова попросят «покинуть в 24 часа», и только благодаря большому общественному резонансу он сможет вернуться. Чувствовать себя изгоем, чужаком Левитану было не привыкать.
Волга. Баржи, 1890-е

Волга. Баржи, 1890-е
Диплома «классного художника» Исаак Левитан так и не сможет получить. Его любимый учитель Саврасов в училище показывался всё реже, он пил и не мог остановиться. Закончив «выпускную» картину, Левитан долго искал Саврасова по трактирам и ночлежкам, нашёл чуть ли не в рубище. Саврасов с похмелья начертил на обороте его картины мелом «Большая серебряная медаль» (она давала бы право на диплом). Но руководство училища с таким выводом не согласилось. Возможно, дала о себе знать растущая неприязнь Перова к Саврасову, или же, как считает Константин Паустовский, «талантливый еврейский мальчик раздражала иных преподавателей. Еврей, по их мнению, не должен был касаться русского пейзажа».
Но еще несколько лет Левитан продолжал посещать классы училища: после Саврасова преподавать в МУЖВЗ пришёл Василий Поленов — замечательный колорист и очень образованный человек, много давший Левитану в плане живописи и писавший с него Христа для своих картин.
Василий Поленов. Христос и грешница (Кто из вас без греха?),1888

Василий Поленов. Христос и грешница (Кто из вас без греха?),1888
Взрослая жизнь художника Левитана
По выходе из училища Левитан с другом, художником-анималистом Алексеем Степановым поселились в дешёвых номерах на Тверской. Их много связывало и помимо живописи: безрадостное детство, раннее столкновение с бедностью и общая любовь к охоте. Левитан отменно стрелял уток и зайцев — Степанов их еще и писал, первую славу ему принесут картины «Лоси» и «Журавли летят». В работу Левитана «Зимой в лесу» Степанов «подселил» волка. Номера на Тверской хозяева назвали пафосно: гостиница «Англия». Контраст очень смешил Чехова. Он острил, что все написанные в это время картины Левитана потом отнесут к «английскому периоду».
Зимой в лесу,1885

Зимой в лесу,1885
Денег опять не хватало, «халтурить», создавая на продажу лебедей и милующиеся под звёздами парочки, Левитан не умел. Он с благодарностью вспоминал первые 100 рублей, которые Павел Третьяков заплатил ему за картину «Осенний день. Сокольники», но и они быстро разошлись. Поленов «сосватал» своих талантливых учеников Коровина и Левитана писать декорации для Частной оперы Саввы Мамонтова. Платил «миллионщик» щедро, но Левитан был прирожденным станковистом, а не декоратором, да и в мамонтовском Абрамцеве он почему-то не прижился. Тем не менее, на деньги, заработанные у Саввы, Левитан отправился в своё первое большое творческое путешествие — в Крым. Увидев море впервые, Левитан не смог сдержать рыданий, но к Крыму очень быстро остыл. Его тянуло севернее: в подмосковное Бабкино, где он три года гостил вместе с семейством Чеховых, в Саввину Слободу под Звенигородом, на Волгу.
Осенний день. Сокольники, 1879

Осенний день. Сокольники, 1879
В начале 1980-х годов Чеховы гостили у помещиков Киселёвых в Бабкине, а Левитан снимал комнатку в соседней деревеньке Максимовка. Чехов забеспокоился, что Левитан давно не показывается на люди, и вместе с братьями отправился его искать. В сумерках они застали Левитана лежащим на кровати. От неожиданности Левитан выхватил и навел на них охотничье ружьё, а хозяйка дома шепнула Чехову: Исаак давеча сам стреляться хотел. Чехов, подозревая у Левитана начало душевной болезни и понимая, что его не следует оставлять в одиночестве, взялся опекать его: пригласил пожить с ними в Бабкино, подыскивал работу в юмористических журналах, в которых сотрудничал сам. Чехов же впервые привёл Левитана в салон Софьи Петровны Кувшинниковой.
«Нежный глаз»: любовные омуты в биографии Левитана
«Глаз Левитана был настолько нежен, что малейшая фальшь или неточность в колорите были у него немыслимы», — утверждал художник Борис Иогансон. Женщины толковали «нежный глаз Левитана» иначе: эмоциональный и красивый Левитан был необыкновенно притягателен для противоположного пола. Его романы вечно оказывались бурными, сопровождались скандалами и несостоявшимися дуэлями.
Биограф Чехова Дональд Рейфилд, сорвавший с биографии писателя пелену пуританских умолчаний, и о Левитане говорит: «имевший сотни связей с сотнями женщин». Оставив порядок чисел на совести англичанина, заметим, что самые длительные отношения в жизни Левитана были с художницей и музыкантшей Софьей Петровной Кувшинниковой, эта связь продлилась 8 лет и в сниженной проекции была описана Чеховым в «Попрыгунье». Но знаменитая «Попрыгунья» с её неумной и тщеславной героиней, недооцененным мужем-доктором и любовником — посредственным художником Рябовским, несмотря на совпадение обстоятельств, всё же художественный вымысел. Настоящая история Левитана и Кувшинниковой — это история о другом.
Валентин Серов. Портрет художника И. И. Левитана, 1893

Валентин Серов. Портрет художника И. И. Левитана, 1893
Софья Петровна была старше Исаака на 13 лет: на момент знакомства ей было 39, ему — 26, и она действительно была замужем за доктором — полицейским врачом Дмитрием Павловичем Кувшинниковым, известным в художественной среде не только благодаря салону жены, собиравшему известных литераторов, музыкантов и художников, но и потому, что с него Перов написал егеря-хвастуна в знаменитых «Охотниках на привале».
Дмитрий Павлович серьёзно отдавался работе, его супруга в это время с той же страстью отдавалась искусству: она недурно рисовала, еще лучше играла на фортепиано и всё время что-то изобретала — необычные наряды для себя или обстановку для дома. «В Кувшинниковой имелось много такого, что могло нравиться и увлекать, — писала Ольга Книппер Антону Чехову. — Красотой она не выделялась, но была безусловно интересна, оригинальна, талантлива, поэтична и изящна. Можно вполне представить, почему увлекся ею Левитан».
«Это была не особенно красивая, но интересная по своим дарованиям женщина, — вторил жене Чехова его брат Михаил, — Она прекрасно одевалась, умея из кусочков сшить себе изящный туалет, и обладала счастливым даром придать красоту и уют даже самому унылому жилищу, похожему на сарай. Всё у них в квартире казалось роскошным и изящным, а между тем вместо турецких диванов были поставлены ящики из-под мыла и на них положены матрацы под коврами. На окнах вместо занавесок были развешаны простые рыбацкие сети».
Софья Петровна попросила Левитана дать ей несколько уроков, так начался их роман. Как только наступали тёплые дни, все 8 лет Левитан и Софья Петровна уезжали на этюды — в Подмосковье, под Тверь или на Волгу. Софья Петровна оказалась, как и Левитан, страстной и самозабвенной охотницей. Раньше, охотясь, Исаак мог по неделе пропадать в лесу в компании только своей собаки Весты — прибившейся к Левитану случайно, но на удивление ему преданной (рассказывали, что Левитан выучил свою собаку счёту до десяти и регулярно кормил, даже когда не имел обеда сам). Теперь они с Софьей Петровной, одетой по-мужски в брюки и ботинки, забирались в дебри, месили грязь, караулили вальдшнепов и тетеревов, стреляли, тащили тяжёлые ягдташи с добычей, а потом с азартом и даже злостью выбрасывали дичь на землю, считая, кто сегодня настрелял больше и не желая друг другу уступать. Свидетельство еще одной корреспондентки Чехова — его сестры Марии Павловна, несостоявшаяся невесты Левитана, делает картину завершённой:
«Ты не представляешь, что происходит с С.П. (Софьей Петровной — ред.)! Балованная добрым и великодушным мужем, беззаботным и прочным устройством жизни, где всё подчинялось ей, она укрощает самоё себя, терпеливо сносит хандру, раздражение и резкости Левитана, лишь бы вселить в его беспокойную, тревожную душу ощущение лада и надёжности. Радуется, когда видит, что мир снова наполняется для него всеми красками, и его влечет холст, и он улыбчив и мягок. А людские пересуды ее мало интересуют».
Вечер. Золотой Плес, 1889

Вечер. Золотой Плес, 1889
В присутствии Софьи Петровны Левитан меньше и реже хандрил: она развлекала его веселыми рассказами об общих знакомых, заботилась о том, чтобы он не мёрз и не сидел без еды на этюдах, внушала ему уверенность в его огромном таланте, которую Левитан то и дело терял и опускал руки. Дарование Левитана возмужало и окрепло. Картины, написанные при деятельном участии в его жизни Софьи Петровны, принесли ему первую громкую известность. Это она облюбовала волжский городок Плёс, где Левитану так хорошо работалось и где появился «Вечер. Золотой Плёс» и «Тихая обитель». Это она ездила с Левитаном на озеро Удомля, где он писал величественное полотно «Над вечным покоем». Это они вместе с Софьей Петровной случайно набрели на Владимирский тракт, и пока Левитан писал «Владимирку», Софья на телеге возила, «как икону», тяжелое полотно от дома до «пленэра» и обратно.
Владимирка, 1892

Владимирка, 1892
Была ли она счастлива с Левитаном — бог весть, но её любовь и преданность не вызывает сомнений. Рейфилд утверждает, что Софья Петровна продержалась так долго рядом с художником лишь потому, что охотно закрывала глаза на его параллельно развивающиеся романы. В Плёсе Левитан и Кувшинникова познакомились с красавицей Анной Грошевой, томившейся, как Катерина из «Грозы», в патриархальной семье мужа-старообрядца. Софья Петровна помогала организовать побег Анны в Москву, думая, что душа той рвётся к свободе, в то время как Грошева рвалась к Левитану. Одно лето, гостя в имении помещика Панафидина, Левитан увлёкся другой красавицей — Ликой Мизиновой, которой собирался делать предложение Чехов. В письмах Левитан дразнил друга тем, что «божественная Лика» «любит не тебя, белобрысого, а меня, волканического брюнета». В то лето он написал знаменитую картину «Омут», сказав Кувшинниковой: «У каждого в жизни был свой омут». А Чехов предупреждал Лику: «Вам суждено разбить сердце бедной Сафо».
Над вечным покоем, 1894

Над вечным покоем, 1894
Но разбила Софье Петровне сердце другая женщина — которой, кстати, на момент знакомства с Левитаном тоже исполнилось 39, Анна Николаевна Турчанинова. В то лето Левитан с Кувшинниковой приехали на этюды в Тверскую губернию, их соседями оказалась семья видного петербургского чиновника Турчанинова — три очаровательных дочки в возрасте невест и их мать Анна Николаевна, не желавшая прощаться с молодостью, а красотой даже превосходившая дочек.
Татьяна Щепкина-Куперник, сумевшая примирить Левитана и Чехова, несколько лет не разговаривавших друг с другом после выхода «Попрыгуньи», сообщает:
«Соперница Софьи Петровны — красивая. Она похожа на цыганку. Красит губы, всегда ходит в белом и от нее пахнет так сладко и так сильно, что даже чашки, из которых она пьет чай, пахнут духами. Она ужасно любезна со всеми — особенно с Софьей Петровной. И все хвалит ее этюды. Но глаза у нее — злые. Не строгие, как у Софьи Петровны — а так, злые. Мне все хочется представить, бывают ли они другими, когда она ласкает своих детей или молится? Но может быть, она вовсе не молится?»
В конце концов, Левитан порвал с Софьей Петровной, предпочтя ей Турчанинову. Но ни долгого счастья, ни тем более покоя с новой возлюбленной не обрёл. Одна из дочерей Анны Николаевны тоже влюбилась в художника. Их борьба с матерью за сердце Левитана была ожесточённой и длилась до самой его смерти. К Левитану вернулись депрессии, он снова стрелял в себя.
Последние годы и последние картины Исаака Левитана
У Левитана обострилось сердечное заболевание. Спорят, был ли это врождённый порок или приобретённый ревматический миокардит, но бесспорно, что положение усугубила неврастения.
«Почему я один? Почему женщины, бывшие в моей жизни, не принесли мне покоя и счастья? — мучился Левитан. — Быть может, потому, что даже лучшие из них — собственники. Им нужно все или ничего. Я так не могу. Весь я могу принадлежать только моей тихой бесприютной музе, все остальное — суета сует… Но, понимая это, я все же стремлюсь к невозможному, мечтаю о несбыточном…»
Тихая обитель, 1890

Тихая обитель, 1890
Между тем, профессиональные успехи начинают следовать в биографии Левитана один за другим. Его принимают в члены Товарищества передвижных художественных выставок, а картина «Тихая обитель» производит, по слова Чехова, фурор. Левитан часто бывает за границей — но ведёт его туда не только необходимость искать для пейзажей свежую натуру и знакомиться с новыми направлениями в искусстве, но и необходимость лечиться. Левитана приняли в объединение «Мюнхенский Сецессион», игравшее важную роль в становлении стиля модерн. Находясь за границей, он хвалит германских врачей и их чудодейственные ванны, но жалуется на невозможность работать: «И в самом деле, здесь нет природы, а какая-то импотенция!» «Что мне здесь нужно, в чужой стране, в то самое время, как меня тянет в Россию и так мучительно хочется видеть тающий снег, березку?»
Березовая роща, 1889

Березовая роща, 1889
За два года до смерти Левитан, когда-то не удостоенный звания классного художника, становится академиком живописи и начинает преподавать в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, где когда-то учился у Саврасова и Поленова. Он и сам оказывается прекрасным учителем: «Сегодня еду в Питер, волнуюсь, как сукин сын, — мои ученики дебютируют на Передвижной. Больше чем за себя трепещу! Хоть и презираешь мнения большинства, а жутко, черт возьми!» Левитан сблизился с «Миром искусства», ему казалось, что он только теперь начинает понимать что-то важное в живописи и еще на многое способен. «У Левитана расширение аорты, — фиксирует в дневнике Чехов. — Носит на груди глину. Превосходные этюды и страстная жажда жизни».
Крыльцо в Мелихово. Сирень, 1895

Крыльцо в Мелихово. Сирень, 1895
Левитан умер, не дожив до сорока, в августе 1900 года и был похоронен в Москве, на еврейском кладбище у Дорогомиловской заставы (в 1941-м его могила была перенесена на Новодевичье). По легенде, в тот август, когда умирал Левитан, чудесным образом второй раз за год зацвела сирень, которую художник так любил.


Автор: Анна Вчерашняя, artchive.ru 

4 комментария:

  1. Ответы
    1. как думаете,почему картины закрыты справа архивами автора,ссылками и прочими писаниями,мешающими смотреть?

      Удалить
  2. Уберите ваши ссылки и прочие ненужности на теле картин. Автор сам то читает свои публикации?

    ОтветитьУдалить
  3. И ссылка на Авторство "Анна Вчерашняя, artchive.ru" не ведет на публикацию . И поиск не дал возможность прочесть подлинник статьи. Исправьте,пож.

    ОтветитьУдалить