"ПАСКУДНЫЙ СБРОД"

Журнал «Синтаксис» (автор: Ilya Ioslovich)

--------------------------------

Я благополучно окончил мехмат летом 1960 года. Меня распределили в почтовый ящик, который должен был открыться осенью. На самом деле его потом решили перенести в другой город. В июле у нас была военная стажировка в Батуми, в августе — отпуск. У меня образовалось свободное распределение. Тут, 2 сентября вечером, мне позвонил физик Валя Рокотян и спросил, читал ли я газету «Известия». Я не читал. «А ты прочти»,— сказал Валя. Там была статья Юрия Иващенко «Бездельники карабкаются на Парнас». В ней полностью приводилось моё стихотворение:

Господь нас встретит у ворот

И скажет: «Ай-люли!»

И до чего паскудный сброд

Прижился на земли.

Оно рассматривалось как наглое оскорбление советского народа, который меня кормит, поит и одевает. Наверное, имелся в виду лозунг «Кто не работает — тот не ест!». «Ничего, кроме омерзения, не вызывают подобные откровения»,— писал этот Иващенко. Видимо, он примерил на себя определение «паскудный сброд» и поразился точному совпадению. Тираж «Известий» был 11 миллионов экземпляров. Я мгновенно стал знаменитостью. Родители были в шоке. Признаться, я не мог понять, чего это газета на меня напустилась. В этих стихах я разбирался сам с собой, при чём тут советский народ? Статья была посвящена литературному журналу «Синтаксис», который в машинописном виде издавал Алик Гинзбург. Журнал был совершенно аполитичный. На самом деле моя подборка там еще не была опубликована. Мои стихи, как мне потом рассказала Горбаневская, должны были быть в четвёртом номере, который так и не вышел. Вместо этого при обыске выгребли все материалы. На самом деле возмутительным и опасным был сам факт, что что-то издаётся вне Главлита. Комментарии этого Юрия Иващенко звучали вполне зловеще. Он перебирал поэтов по одному и о каждом говорил какую-нибудь угрожающую гадость. Не все удостоились цитирования. При этом Иващенко сделал элементарную профессиональную ошибку: в разгромной статье не должно быть цитат вообще. Нельзя читателю давать возможность самому составить свое мнение. Белинский, Добролюбов и Чернышевский в своих статьях отчаянно ругались – но никогда не цитировали. Не так давно Иван Ахметьев вывесил этот литературный документ эпохи на своём сайте «Неофициальная поэзия». Что интересно, именно в этот момент я единственный раз в жизни формально был бездельником, уже не учился и ещё не работал. На следующий день мы вместе с Валей Рокотяном отправились к нашей знакомой, Майе Туровской, которая была членом Союза писателей и членом Союза кинематографистов, чтобы обсудить ситуацию. Майя в это время работала над материалами к сценарию фильма «Обыкновенный фашизм». Она сказала, что надо посмотреть, как будут развиваться события, что Юрий Иващенко, заведующий отделом культуры газеты «Известия», неплохой малый, ничего особенного, обычный алкоголик, ему сказали — он и написал.

Серёжа Чудаков и Серёжа Генкин мне порознь рассказали, что их вызывали на допрос. В Ленинграде, о чём я потом прочёл в воспоминаниях Дмитрия Бобышева, арестовали на несколько дней Иосифа Бродского, но потом отпустили. В целом, как потом выяснилось, в это время уже было принято решение процесса не затевать, ограничиться судом над Аликом Гинзбургом, причём этот суд внешне был не связан с «Синтаксисом». Между тем в лагере в Мордовии, как потом писал Борис Вайль в своей книге, они прочли этот фельетон и сказали: «Ребята скоро сюда приедут».

В 1995 году мои друзья присутствовали на передаче дела «Синтаксиса» в общество «Мемориал». Они мне подробно описали это событие. Это был архив Александра Гинзбурга, то, что взяли при обыске и рассовали по шести большим папкам. Пять папок описали, а на шестую не хватило терпения, и там просто написали: «Том. 1, дело 46 на 624 листах». Мои стихи лежат в разделе «Иослович», в нескольких экземплярах, вперемешку с чьими-то ещё, большей частью Ахмадулиной, судя по текстам. Если какой-нибудь литературовед будет разбираться, то у кого он будет спрашивать, хотел бы я знать. В пятой папке в таком же разделе стихи в основном мои. Пастернак в поэме «1905 год» написал, что обыск — это как вывоз реликвий в музей. Дело велось, но пришёл приказ дело закрыть, а Гинзбурга оформить как уголовника, так и сделали. Гинзбург когда-то сдал за приятеля вступительный экзамен в ВУЗ, они подделали экзаменационный листок, вклеили его фото. Как это вскрылось? Кто настучал? До сих пор неизвестно.

При передаче дела в «Мемориал» присутствовали сам Гинзбург, Синявский с Розановой, Александр Даниэль (сын Юлия), Окуджава, Глоцер. Даниэль сказал сотруднику, передававшему архив: «Большая любовь к литературе и литераторам у вас была». Тот ответил: «Ну почему же? А географы, а историки, биологи. А авиаторы-то! Да одних авиаторов сколько было. Так что мы совсем не односторонние. Вы посмотрите другие дела: и строители, и мостовики… Лично я большой поклонник Булата Шалвовича». Окуджава: «Так что я могу надеяться?» — «Ну, зачем вы так, Булат Шалвович! Сейчас всё другое!»

Присутствовавшие студенты спросили Окуджаву: «Ну что в ваших стихах крамольного? Непонятно, за что вас не любили власти…» Окуджава ответил: «Это всё из-за женщин. У нас ведь как нужно было: девушка, ну ещё девчата… а у меня всё — женщина. Меня спрашивали: «Ну почему у вас героини ваших стихов все женщины. Что вы хотите этим сказать?»

Тогда, в 1960 году, ещё, видимо, не был готов конкретный план как бороться с литературой. Он оформился к 1965 году, когда последовал процесс Синявского и Даниэля, а потом Гинзбурга и Галанскова. А без плана действовать нельзя. Математик Серёжа Генкин из московского пединститута писал тогда в своих стихах:

Живу и чувствую по плану,

А если в плане есть изъян,

По плану поменяю план,

А по-другому жить не стану!

Она по плану проститутка,

А он по плану капитан,

А в промежутке, в промежутке

Им запланирован роман…

Как говорили древние: sic transit gloria mundi. Галансков умер в лагере, Юлий Даниэль умер в Москве, Синявский и Гинзбург умерли в Париже, Серёжа Генкин умер в Америке.

В это время, в начале сентября 1960 года, я повстречал на улице Горького своего знакомого по мехмату, Вадима Ковду, второго рулевого на нашей яхте, и сказал, что ищу работу. Вадим посоветовал поговорить с Бубой Атакшиевым. Буба тут же свёл меня со своим начальником Юрием Александровичем Архангельским, руководителем лаборатории в почтовом ящике. Архангельский мне немедленно сказал: «Берём. Надо поговорить с директором, это не так просто, но я это пробью. Заполняйте бумаги». Я заполнил бумаги, через несколько дней получил допуск и ещё через неделю уже работал. Причём лаборатория при виде меня спела на какой-то мотив «Господь нас встретит у ворот…» Потом я узнал, что Архангельский говорил своим знакомым: «Знаете Иословича? Я его устраиваю к себе на работу». Надо сказать, что Архангельский, кроме прочих талантов, был административным гением и любую трудность воспринимал как личный вызов.

Началась трудовая деятельность.