Зеленский: "Рассосется ли шрам между Россией и Украиной – я вообще не уверен". Интервью 9 Каналу

24 ЯНВАРЯ 2020

 

21:00

В преддверии визита Зеленского в Израиль ведущий телепередачи "Война и мир" Дмитрий Дубов отправился в Киев для серьезного разговора с президентом Украины. Беседа шла на русском - практически уникальный для Зеленского случай. Он не любит общаться с прессой "на языке условного противника", но для израильского русскоязычного телеканала сделал исключение. Разговор шел о сбитом в Иране "боинге", о том, давил ли на нового президента Трамп, о перспективах конфликта с Россией.  Поговорили о том, сколько люди работают в Израиле и как Зеленский чувствует себя в нашей стране. А заодно и том, есть ли украинский антисемитзм и что на самом деле произошло две недели назад в Умани. Смотрите интервью целиком или читайте его расшифровку после видеозаписи:

- Владимир Александрович, здравствуйте. Спасибо вам за это интервью. Насколько я понимаю, это ваше первое интервью на русском языке израильским СМИ.

- Я готов на любом языке, можем по-русски, можем украинскою мовою. Как вам удобно.

- Во-первых, я хотел бы выразить вам соболезнования в связи с этой ужасной трагедией со сбитым пассажирским "боингом".

- Спасибо.

- Иранская сторона заявила в результате, что это был человеческий фактор, фатальная ошибка. Но все обратили внимание, что в первые несколько дней после этой трагедии в Тегеране заявляли, что речь идет о технической неисправности, и даже об ошибке пилота, и только, видимо, под давлением очевидных фактов им пришлось признать, что самолет был сбит. Вы заявили, что ожидаете от иранских властей тщательного расследования и наказания всех виновных...

- Обязательно.

- Учитывая вот это вот поведение Тегерана, вы верите в то, что виновные будут наказаны?

- Ну, смотрите, это же вообще вопрос не веры. Мы обязательно добьемся, что все виновные будут наказаны. Я считаю, что мы сделали несколько важных шагов, которые дали нам возможность надавить на иранскую сторону, и они признали, что это была не техническая поломка или ошибка нашего экипажа и самолета МАУ, который, вы знаете, что он 2016 года, достаточно новый самолет. И, к сожалению, погибли наши ребята, экипаж погиб, которые были профессионалы, одни из лучших, кстати, об этом все говорят. Не только в компании МАУ, об этом вообще, в принципе, "усе среду", не знаю, как это по-русски? Вся среда профессиональная об этом говорит. Да. Мы добились признания, благодаря, кстати, не только нашим профессионалам, не только нашей комиссии, которая на месте там работала, благодаря и Соединенным Штатам Америки, и Великобритании, и Канаде, и, честно говоря, у нас было общение и с израильской стороной тоже.

- По этому инциденту у вас было общение и с израильской стороной?

- Наши ребята, службы, между собой общались и на эту тему. Мы получили факты и данные, которые свидетельствовали о том… которые нам помогли сосредоточиться на версии все-таки не технической ошибки, а убийства украинцев, не только украинцев, убийства всех пассажиров. Сбит самолет был ракетой, мы смогли добиться того, что на уровне президента, не только министра обороны, но и на уровне президента, на всех дипломатических уровнях иранская сторона признала, что украинский самолет был сбит их ракетой. И я вам скажу, что, конечно, больше всего… Всем спасибо, как говорится, но больше всего поработали наши специалисты. Это, кстати, признали и все наши международные партнеры, то что мы очень быстро сориентировались, отправили туда наших 45 лучших, отдельным самолетом, мы собрали 45 лучших специалистов, они на месте нам показали и надавили. Мы, со своей стороны, я звонил и президенту Ирана не единожды, мы добились того, что нас допустили к месту происшествия. Потом допустили к идентификации тел. Все всевозможные способы технические и ДНК родственников погибших, мы все это в первые же дни. Мы все это в первые же дни передали в Иран и добились этого результата.

- Я могу сделать вывод на основании того, что вы говорите, что Тегеран признал факт того, что самолет был сбит, именно под давлением Украины?

- Мы сделали все, чтобы Тегеран не смог не допустить нас к месту происшествия, к телам. И, вы знаете, там были вопросы какие… Были глобально вопросы на первый же день, когда наши профессионалы были допущены, ребята, они мне звонили, мне сообщали: "Смотри, нет кабины, нет крыла и нет кресел". Естественно, мы давили, мы с партнерами давили на иранскую сторону, чтобы они сделали все, чтобы мы получили все возможные, возможные в будущем вещественные доказательства. И, действительно, на второй день после этого давления мы это получили. И благодаря этому тоже мы смогли сделать те выводы и остановиться на тех семи версиях, о которых мы говорили с самого начала. Одна из семи версий в первый же день после происшествия, после этой катастрофы, что сбит был иранской ракетой, выпущенной иранской ракетой иранской стороны сбит был наш самолет. Я вам скажу, мы не выходили в публичное поле в первый же день с этой версией, потому что, ну, все должно быть по полочкам. Это серьезные обвинения, которые требуют серьезных очень подтверждений.

- Заявление посольства, если не ошибаюсь, Украины в Тегеране о том, что это не теракт, буквально в первые, если не ошибаюсь, часы после трагедии.

- Я считаю, что это вопрос с точки зрения формулировок. Посольство предположило. Я, в свою очередь, после их… того, что они предположили, основываясь на многих заявлениях некоторых, не хочу говорить, высокопоставленных людей, которые эту информацию выпустили сразу. Я считаю, что это фейк. Выпустили ее сразу же в информационное поле, чтобы дать такой якорь для украинской стороны, а впоследствии, для украинской комиссии - сразу сосредоточиться, что это главная версия. Мы уже знали, что версия с точки зрения технических ошибок, неполадок, не того курса, непрофессионального управления самолетом – неверная. Мало того, сейчас мы уже можем об этом говорить, и этому есть свидетели – это близкие и родные. Я в первый же день, на второй день, понимая, что происходит, понимая, как это ударит и по имиджу Украины, и авиакомпании. И, самое страшное, как это ударит по родственникам как пассажиров, так и экипажа – украинцам. Они здесь у нас все находились, в офисе авиакомпании, в отеле, мы предоставили им все условия, медицинские, и так далее. И я к ним поехал. Я к ним поехал, я не мог в публичном поле говорить: "Нас сбили", но я приехал к ним и сказал: "Кроме сочувствия и так далее, я приехал к вам с важной информацией. Хочу, чтобы вы точно знали, это на сто процентов не техническая ошибка. И не ошибка ваших родных, и не ошибка нашего профессионального экипажа". Конечно же, успокоить их полностью на сто процентов было невозможно, потому что мы можем все вернуть, мы можем все вернуть в правовое поле, можем вернуть с точки зрения компенсации, но мы никогда не вернем им самое близкое, что у них было – это их людей. Но в публичное поле не выходил, нужны были данные и доказательства.

- Перейду к отношениям между нашими странами. Мы ведь с вами действительно знакомы и встречались. Я в августе прошлого года в качестве журналиста сопровождал премьер-министра Израиля в ходе его визита в Киев. И я помню, как он с удовольствием и тепло отзывался о встрече с вами, о том, какие хорошие отношения между нашими странами. Тогда была достигнута договоренность, об этом говорилось официально, об открытии в Иерусалиме украинского представительства по делам инноваций. Нетаниягу тогда, на брифинге с нашими журналистами даже представил это как первый шаг на пути к посольству, подчеркнув, что на данном этапе действительно речь идет о представительстве по вопросам инноваций в Иерусалиме. Полгода прошло после этого визита. Есть ли уже дата открытия этого представительства?

- Прекрасная была встреча! И Украина с Израилем, я считаю, что у нас больше, чем отношения. У нас глубокая история, нас объединяют родственные узы, кровь. Вот. И будущее. То, о чем мы говорили с премьер-министром, я хотел, чтобы у нас было будущее, давайте делать какие-то шаги. Мы с премьером договорились, что будет в Иерусалиме, может быть открыт инновационный центр. Но мы также договорились, что мы в Киеве также откроем инновационный центр. Израильско-украинский или украино-израильский, собственно, в зависимости от того, где мы это открываем, неважно, как это звучит. Шаги сделаны. Мы поручили на уровне министерств иностранных дел проговорить даты, проговорить вопросы: кадры, финансы, место, дата. Вот вопросы, что еще нужно – больше ничего. Почему? Почему эта идея, и почему больше ничего не надо? Потому что все остальное – это люди. Это то количество стартапов, которое производится сегодня в Израиле, и то, что startup leader in the world is Israel сегодня, это, конечно, прекрасно. И то количество талантливейших айтишников, которые находятся в Украине, они работают на израильские, на американские, на европейские компании – да. Но наша цель – объединять эти умы, делать совместные стартапы. Для этого надо открыть два таких крутых инновационных центра.

- То есть даты еще нет?

- Даты окончательной нет. Но я думаю, что это прямо в ближайшее время должно разрешиться.

- В продолжение темы о том, что нас объединяет. Вновь я все-таки хотел бы вернуться к этому визиту. Была такая глубоко позитивная во всех аспектах атмосфера.

- Да.

- Но вместе с тем, есть проблема.  Я вот в интернете нахожу постоянно, есть очень много свидетельств на уровне фотографий, на уровне даже высказываний отдельных лиц, что вот, мол, евреи в Украине захватили власть, захватили всю страну, пилят экономику, и так далее. И именно вам, позвольте, я бы хотел этот вопрос все-таки задать. На самом деле, болезненный вопрос для израильтян. Антисемитизм в Украине: он есть или его нет?

- Конечно, нет. Мало того, давайте начнем с очень интересной статистики, которая, я думаю, не найдешь в интернете. Вот вы сказали: "я ищу в интернете", вы так сказали, по-моему. Вот мне кажется, что вы не там ищете. Есть официальная статистика 2018 года. К примеру, одна из последних, американская статистика, The Pew Research Center – есть такой центр исследования антисемитизма в мире. И согласно этой статистике, на территории Восточной Европы самый низкий уровень, самый низкий процент антисемитизма – в Украине, 5% всего.

- Могу парировать это данными антидиффамационной лиги в украинском СМИ, если я правильно выговариваю, Громадянске ТВ, ноябрь 2019 года, по данным исследования 2019 года, зафиксирован именно 9% в Украине рост антисемитизма.

- За меня проголосовало… Вы знаете, что у меня есть еврейская кровь? Прекрасно знаете. За меня проголосовало семьдесят четыре процента, какие еще нужны доказательства? Но… Вы должны знать, что это важный… Вы переходите на Умань, я понимаю. Очень важно людям, особенно думающим и читающим, убеждаться самим. А для этого ничего особенного не надо делать. Вы выйдите вот в Киеве, да и в любом городе, в Киеве есть там синагога. Я вот встречался с одним из израильских журналистов, "Израел таймс", да? Вот его журналист мне рассказывает историю. Он говорит, что я, честно, вот я вот по Киеву пошел в синагогу, не увидел на входе ни охраны, ничего, никакого беспокойства. Зашли, все спокойно, никаких проблем нет. Никто ничего не жжет, не ломает, не издевается. Смотрите, антисемитизм, он… это же явление, которое ты видишь сразу. Это как погода, которая меняется. Идет дождь, и это невозможно не увидеть. А это вот такая грязь. Причем которую сегодня выливают средства массовой информации выливают на Украину, которая потеряла больше всего, честно говоря, евреев, если сравнивать с другими странами, в период Холокоста, в период второй мировой войны. Больше всего. Вы это прекрасно знаете, и тут уж никакая статистика с этим не поспорит. Я не фанат такой статистики, ну не фанат. Потому что быть первыми в трагедиях… Я бы не хотел, чтобы Украина была первая в этом. И должен заметить, что этого нет. Если какие-то там радикальные течения, я бы не назвал их течениями, ручейки и есть в Украине, и нечего отрицать, есть такие просто люди, но по сравнению с другими странами, только ручейки, понимаете.

- Когда более 30 бандитов, так будем их назвать, избивают до полусмерти, и они оказываются в больнице, понятно, на каких мотивах это происходит, да, и я не знаю, как это еще назвать. Это, безусловно, проявление антисемитизма. Вопрос: власти делают что-то, чтобы подобное не повторялось хотя бы.

- Это чистый фейк, Дмитрий, то, что вы сейчас сказали. Никаких переломов, никакой… потому что там писали много. Значит, все, что было в Умани – недопонимание, неприятное недопонимание. Переломов нет, никаких драк нет, никаких побоев нет, никаких смертей нет, раненных нет. Я только об этом узнал, нацполиция была на месте на уровне руководящего состава. Мало того, мы видели одни какие-то фотографии, на которых нет драк, ну нет их, я сам видел. Может чего-то не видел, но я вам серьезно говорю: это чистый фейк. Мало того, есть фотография, которую я попросил, потому что там в первый день было недопонимание, что-то там они поругались, это бывает, это просто бывает, к сожалению, вот, а на второй день мне показали фотографию, там где все, обе стороны, обе стороны зашли в одно помещение, они та нашли понимание, сказали, что все были не правы, причем, все были не правы. И, кстати, о том, что это фейк, подтвердило посольство Израиля в Украине. Можете тоже у них узнать. Вот. И есть даже общее фото, там, где они помирились, и стоят вместе. Потому что я тоже читаю и говорю: "Нет!", а мне: "Пожалуйста, мы вам вышлем, господин президент". Поэтому, смотрите, мы с вами прекрасно понимаем, что для Украины это очень больно, опять же, ссылаясь к тем трагедиям, которые были на территории нашей страны, и к тем, к тому количеству евреев, которые здесь погибли во время Холокоста, очень больно слышать такие фейки, не подтвержденные фактами. Я прекрасно понимаю, кто поднимает эту информацию, и как эта информация распространяется.

- Вы считаете, что это информационная война против Украины?

- Ну конечно! Ну, там был какой-то инцидент. Причем, я его знаю в деталях. На входе, значит, стоял охранник. Подошел парень там, еврейский парень, он подошел, у него шабат. Он говорит: "Откройте". И там все-все-все это, а там у всех, я так понимаю, достаточно нормальное настроение. Не было никаких конфликтов. Он сказал, мол, откройте дверь. Тот сказал: "Я охранник, я не могу открывать двери". Ты открой – я не открою. Ты открой – я не открою. Вот. Потом, значит, собрались две группы людей, которые начали говорить друг другу: "Так нельзя – так нужно – так нельзя", что-то там произошло. Но, смотрите, избиения не было никакого, никто никого по лицу не ударил. Это та информация, которая у меня есть. Может вы обладаете другой.

- Если мы заговорили об информационных войнах, в такую плоскость перейдем. Был скандал прошлого года, и, наверняка, будет и в этом году продолжение, в нынешнем году США выбирает президента, то вот эта история с импичментом Дональда Трампа, я опять же хочу спросить у вас прямо, пользуясь случаем, было ли давление на вас со стороны Трампа?

- Я вообще в своей жизни по поводу давления слышал только от своей бабушки, которая жила с нами. Я вообще жил с двумя бабушками.  И все время им мерял давление, потому что они страдали там и сахарным диабетом, и высокое было давление. Я, в принципе, давление по поводу себя слышал вот в юности, и только ссылаясь вот к таким историям. На меня очень, в принципе, сложно давить, я не про свою крепость какую-то там, я не про свои характеристики. Смотрите, для меня важны хорошие отношения с Соединенными Штатами Америки, которые в разные периоды были разными. Я считаю, что политику, а это политический вопрос, сугубо. Выборы – это политический вопрос. И точно не вопрос Украины, а вопрос Соединенных Штатов Америки. Их президент, их народ, выбирайте, кого хотите, мы поддержим ваш выбор. Я понимал, что там после нашего звонка вытягивается какая-то история. Я делал все, чтобы Украину не втягивали в этот политический вопрос, потому что между странами, уважающими друг друга независимо от национальности, вероисповедания и ширины, важности, ядерности или безъядерности, важны отношения только экономические и геополитические. А я считаю, что в этих двух направлениях: направлениях экономики и геополитики у нас с Соединенными Штатами все нормально. Вот. Вот это "все нормально" нужно улучшать. Но точно не ухудшать. Поэтому весь текст разговора, насколько я знаю, все читали, вот. Это популярное чтиво, я так понимаю, что Соединенные Штаты могли бы это как бестселлер потом продать, и продадут! Они на всем делают деньги. Вот. Поэтому больше, чем там было, мне просто добавить нечего. Ну, о'кей, мы говорили на все темы, это знакомство, по большому счету. Это был второй звонок. Первый раз он меня поздравлял с победой. Ну, больше мне добавить нечего.

- Тогда самая больная тема: разумеется, конфликт с Россией. Минские соглашения: их можно по-прежнему считать дорожной картой? Вообще можно воспринимать, как план действий?

- У Минских соглашений есть настоящее, и в этом настоящем есть Украина с теми проблемами, которые у нас возникли, с той войной на Донбассе, которую не мы начали, не мы принесли на нашу территорию. Минские соглашения – это в том настоящем виде, это единственное, что пока есть. Это единственное, что дает вам возможность. Ты идешь по ним или не идешь. Ты строго по ним идешь или ты хочешь их пересмотреть. Но это бумага, документ, объект, вокруг которого возможно встречаться. То есть, на уровне трехсторонней группы в Минске, трехстороннего контака группы в Минске, или на уровне продолжения уже существенных шагов, исходя из Минских соглашений, уже встреч в "нормандском формате". Вокруг чего-то еще встречаться? Мы, конечно, думаем об этом. Разрабатываем ли мы другие варианты, если не сработает этот вариант?

- Объясните простыми словами. Процесс идет или буксует? Если он буксует, то претензии к кому в данном случае, к России по-прежнему?

- Претензии к той стороне, стороне боевиков, которых поддерживает Россия. Естественно, у нас появился диалог. И не только диалог в нормандском формате. Мы стали о чем-то говорить. Важно. Три года не было "нормандского формата". Мы договорились. Мы вернули моряков до "нормандского формата". Мы вернули корабли, Россия на это пошла. Важно, очень. Значит мы о чем-то говорим. Я считаю, что диалог начался.

- Это прямой диалог?

- По поводу моряков, кораблей – это отношения, не связанные с Минском, не связанные с "нормандским форматом", это прямой диалог между мной и президентом Российской Федерации.

- Владимир Владимирович, обсудить вопросы надо.

- Да. А как по-другому. По-другому ничего мы не закончим, никого не вернем. Есть люди, которые на той стороне находятся в тюрьмах там. Разные, наши люди, украинцы, активисты, крымчане, которых перевезли на территорию России. Значит с кем мне их решать? Мне надо их решать с тем, кто все решает там. Это президент Российской Федерации. Я по-другому людей не заберу. Для меня это гораздо важнее амбиций, "так можно", "по этикету", "дипломатично – не дипломатично". Это, честно говоря, без меня. Будет возможность через несколько лет. А до этого есть возможность закончить это все. Закончить эту войну, это кровопролитие. Каждый день погибают люди, и это не образность сейчас, то, что я говорю, это не образность. Люди либо ранены, либо тяжело ранены. Нам говорят там: "Не убили, а ранили". А я говорю: "А если тяжело ранили, человека перевезли в больницу, а он, к сожалению, через неделю скончались, скончался – это не убили?". "Нет, это он ранен". Нет! Это убили его. Убили! Что касается того, как пойдет дальше, вот в этом плане я вижу диалог. В плане выведения войск с территории временно оккупированной, тут, конечно, я считаю, что только Россия это может сделать, только они. Эти войска должны быть выведены с нашей территории. Вот тут я пока не вижу движения.

- Возможно ли решить этот конфликт? Я понимаю, что исходим из того, что хотим решить этот конфликт. Вот в рамках вашего срока президентского успеете как-то продвинуться, если не решить его полностью?

- Как вам сказать... Интуитивно ощущаю, что это нужно не только Украине. Я ощущаю и чувствую, что это большая беда, которая навсегда. Вообще. Навсегда оставит шрам между Украиной и Россией. Рассосется ли этот шрам, я вообще не уверен. Но как-то же жили. Как-то что-то было. И было много. И были в составе одной страны – Советского Союза. И родственники, и сломленные семьи. И родственники, с которыми ты не общаешься, которые находятся там. И наоборот. В общем, это все – большая, огромная такая яма. И интуитивно, то, о чем я вам начал, у мен ощущение, что это также нужно России, это также нужно Европе, это также нужно миру. Потому что если этот прецедент, он останется вот таким, что, мол, так и можно и это безнаказанно, или у таких историй нет выхода…

- Надо наказать.

- Смотрите, самое страшное - погибли люди, это уже наказание нам всем. И все, кто в этом принимал участие, они не будут прощены. Ну, конечно, люди, которые стреляли в украинцев, боевики, они, конечно, должны быть наказаны. А как по-другому? Ну, как в правовом направлении, конечно, через суд, как это делается в цивилизованном мире. Но чем дальше это будет идти, тем глубже рана…

- Без возвращения территориальной целостности Украины от востока до Крыма конфликт, с вашей точки зрения, не решить?

- Конечно, нет. Мы не видим вообще решения конфликта без возвращения территориальной целостности. У нас очень большая страна. Я знаю, что такое горе, как у нас, есть и в других странах. Есть в Грузии, Молдова, если далеко не ходить. Вот есть рядом. Но Украина – слишком большая страна. У нас, смотрите, там несколько миллионов людей. Просто там находится несколько миллионов украинцев. Поэтому мы, конечно же, должны вернуть все наши территории. Я даже сейчас не про международные институции, опять же, не про суды и так далее. Это прецедент серьезный для всего мира, что так можно. И это самое страшное. И это ужасно. И это плохо. Если это закончится так в Украине, что мы не вернем наши территории, я уверен, тогда, что это не последняя история. А возвращение территорий в Украину будет говорить о том, что война закончилась, надо дальше как-то жить. Жить, не убивая друг друга. Это уже говорить надо, садиться за стол, говорить, понимать друг друга, попытаться наладить будущее. Возможность этого совместного будущего. Попытаться.

- Мы записываем это интервью в преддверии вашего приезда в Израиль. Мы, конечно, знаем, что вы у нас бывали неоднократно и мы надеемся, что вы у нас чувствуете дома себя.

- Очень комфортно.

- Спасибо. Но в ранге президента вы будете в Израиле впервые. Смена статуса лично для вас меняет что-то? Может, все-таки найдется у вас время друзей старых встретить?

- Ну, вы же лучше меня знаете, сколько люди работают в Израиле. Они все время работают. Все мои знакомые и близкие, они пашут страшно. Я всегда привожу в пример людям, которые жалуются, что они там поработали 6-8 часов, я говорю: "Посмотрите на израильтян, сколько они, они пашут сутками. И поэтому подняли такую страну". И только поэтому, нет других причин. Уверен. Поэтому, вы как говорите, найду ли я время. Во-первых, найдут ли мои друзья на меня время? Найдут? Ну, тогда я попытаюсь найти немножечко…

- Хорошо. А для вас этот визит в Израиль, понятно, что все связано вот с этой датой, которая…

- С 75-летием, да…

- Но все-таки, вы приезжаете в Израиль в качестве президента. Это волнительно?

- Вообще нет. Вот вы сейчас меня поймали на такой эмоции. Как-то… Израиль для меня всегда ассоциировался с огромным количеством близких друзей, родственников, которых так-то не увидишь, тем более, как вы сказали, со сменой моего статуса, очень сложно… нет просто времени. Это большая возможность. Я чувствую комфортно себя в Израиле. Это правда. Очень комфортно. Свободные люди. Много знакомых. Меня все узнают. Важно, с какой эмоцией тебя узнают. Меня узнают и улыбаются, здороваются, фотографируются. Есть и другие персонажи, политики, которых узнают и бегут за ними, да. Чтобы догнать и, так сказать, выразить свои уже эмоции. Поэтому нет никаких переживаний. Переживания есть только с точки зрения этой даты. Это действительно для страны без пафоса для меня важная дата. Я хочу присутствовать, буду присутствовать, конечно же. У нас на уровне министерства внутренних дел были вопросы, буду ли я. И тоже опять же к дезинформации, начали распространять, что меня, возможно, не будет, и называли какие-то причины. Могу вам твердо сказать, что я собирался быть. Единственное, что меня останавливало: мы не знали дату встречи из Ирана наших граждан, тела наших граждан. И вот сейчас дату мы знаем. Если все будет в порядке и все по плану, завтра, в воскресенье, так как выходит позже, вы поймете, какая дата, завтра мы должны встречать в аэропорту Борисполь украинцев погибших. Поэтому сейчас я понимаю, что я могу успеть в Иерусалим.

- Вы говорите, что в Израиле вам комфортно. А вот в этом кресле вам комфортно?

- Именно в этом? Или образно?

- Образно. На посту президента. Вы пришли из совсем другой жизни, у вас и до было, в общем, все: и слава, и влияние тоже. Очень резкая смена в вашей жизни произошла. Восемь месяцев уже прошло. За эти восемь месяцев вы ощущаете себя на своем месте?

- Я не знаю… вы бегали когда-то марафоны?

- Ни разу.

- Нет? Я в юности очень неплохо бегал. Моя дистанция была – три километра. И перед тем, как бежать, тебе некомфортно. Ты чуть переживаешь, тебе некомфортна форма, футболка там, спортивные шорты, кроссовки. Ты думаешь об этом. Как выдержать три километра? Натрут – не натрут? Но когда ты начал бежать, ты думаешь только об одном – прийти первым на финиш. Ты не обращаешь внимания. Тут примерно такая же история. Я понимаю, куда я бегу. И я не обращаю уже внимания на форму, в которой я сижу, нахожусь. Потому что я иду к цели. Вот если я не приду к той цели, которую я себе запланировал, и которую мне доверил народ Украины, вот если я не приду, не финиширую победителем, конечно же, все остальное будет некомфортно. Но если у меня получится, то главное – победа, главное – результат.

- В отличие от марафона, где финишная черта понятна, в развитии страны, в политике, в частности, что такое реализация поставленной цели – тоже не совсем бывает ясным. Это может быть какие-то промежуточные шаги. Есть такое, вы сможете действительно через несколько лет сказать: "Да, вот этого я достиг"?

- Я точно смогу сказать, достиг я или не достиг. Врать самому себе – хуже всего. Потратить лучшие годы своей жизни я не хочу, поэтому я сейчас, я вам это и сказал, я их сейчас не трачу, я их отдаю. Это правда. Отдаю абсолютно безвозмездно ради результата. Результат – это не только для Украины, это и для меня внутренние амбиции. Да, я хочу завершить войну. Как бы мы ни завершили ее. Но я хочу ее завершить. Да, я хочу поменять имидж Украины, которым занимались все вокруг, показывая, что это коррупционная страна и тут коррупционер на коррупционере. Мы сменою людей, сменою элит, сменою правительства показываем это, что мы другая страна. И не только сейчас кадровыми изменениями, которые будут еще много раз меняться. Я уверен, что нас ждет большое путешествие в кадровые изменения, и это нормально. Надо менять. Менять, менять, менять. Подбирать идеальную команду, которую потом, знаете, почистить…

- Премьер-министра вы оставили…

- Оставил. Я считаю, что всему есть объективные причины. Как сказать… Как хорошая машина. Он – хорошая машина. Он не наездил еще то количество километров, после которого вы меняете автомобиль. И это не потому что я его сейчас сравниваю с вещью. Это просто аллегория. Молодой, как мне кажется, очень нужный этой стране, этому времени сейчас человек. И вещи, которые мы обговорили, нюансы, он должен их изменить. Он устанет – он пойдет. Он не справится – он освободит это кресло. Это справедливо. Но еще немножечко нужно ему времени, чтобы показать результат. На самом деле это время бежит в Украине очень быстро. И все говорят: "Ну, когда же, ну что же?". Четыре месяца он на посту. Как мы его выбрали в верховной Раде Украины, формируя команду и очищая старую, он работает четыре месяца. Так и есть: сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. Январь – пятый месяц. Поэтому еще есть у него запал.

- Еще один вопрос личного характера. Все смотрели сериал…

Закончить войну! На этом мы закончили. Обязательно почиститься, просто нужно почиститься. Просто про высшие эшелоны власти, про правоохранительные органы. Долгая история. Но я считаю, что за мою каденцию мы обязательно это сделаем. Стабилизировать, поменять имидж Украины. Это ссылаясь к коррупции, то, о чем я вам говорил. Конечно, дать взлет инвестиционный, дать классный климат…

- У Голобородько это получилось. А у Зеленского в жизни это получится?

Ну, вы мне об этом скажете через четыре года. И вот эти ключики от вот этой новой Украины – это вот последний пункт. И вот эти ключики от этой новой Украины передать другому человеку, которому будет уже легче. Это амбиция.

Владимир Александрович, спасибо вам за это интервью.