«Доносы в КГБ на Галича писал друг юности, народный артист СССР»

2019 » Декабрь » 2      19 октября исполнилось 100 лет со дня рождения Александра Галича. Не так давно за песни могли объявить «врагом народа». А за их хранение — упечь за решетку. Эксклюзивное интервью FLB с дочерью поэта. Нынешнее поколение этого не поймет, и — слава Богу... Но, к сожалению, это факт для нашей недавней истории. В начале 70-х, исключенный из всех творческих «союзов» и буквально выдавленный из СССР, он написал «Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи...» — песню, ставшую гимном всех изгнанников советской эпохи. Но он не вернулся. 15 декабря 1977 года «вражеские голоса» сообщили о загадочной смерти Галича в Париже. Александр Галич — самый яркий пример. Говорят, его творчество «растопило лед несвободы в СССР». И теперь понятно, что это тоже факт. О поэте-пророке, прожившем недлинную, но удивительно яркую жизнь мы поговорили с его единственной дочерью — Аленой Архангельской-Галич. Папа дал взятку — Таймыром! — Алена Александровна, ваши первые детские воспоминания с чем связаны? — Когда в 1948 году в театре Сатиры, а затем во многих театрах страны поставили пьесу папы «Вас вызывает Таймыр», успех был бурный. Все говорили: «Сашка — ты богатый человек!» Никто не знал, что весь полученный им за «Таймыр» гонорар пошел на взятку судье, чтобы выкупить дедушку из тюрьмы. Но этих денег не хватило... Первый раз я поняла, что такое беда, когда из дома исчезло пианино. Пианино было замечательное, очень старинное и красивое. Я хорошо помню, как мы с бабушкой бегали на Садовое кольцо в магазин комиссионных товаров, где его выставили, и как она обрадовалась, когда увидела, что оно продано. А я не понимала: почему. Только много позже мне рассказали, что во время «борьбы с космополитизмом» моему деду «пришили» статью. Он тогда работал в одном из зданий Кремля комендантом. — Вы хоте сказать, что в сталинские времена можно было дать судье взятку, да еще и избежать лагерей? — Да, как ни странно. На наше счастье, он шел не по политической, а экономической статье. Поэтому дедушка вернулся домой, хотя и год отсидел под следствием... Все самые сильные детские впечатления связаны с квартирой бабушки на Малой Бронной и, безусловно, с отцом. Мы с ним очень дружили. Благодаря папе я книги начала читать очень рано. Помню, как только папа уходил, я доставала мои любимые немецкие сказки «Чудовище и красавица» и читала от корки до корки. Или доставала его «запретные» книжки. Однажды он это увидел, сказал: «Читай, но вслух говорить об этом запрещено». Достал из своего письменного стола фотографии Таирова, Мейерхольда, Михоэлса, рассказал о каждом из них. И добавил: «Аленушка, запомни этих людей. Придет время, когда о них скажут правду». К шести годам я уже знала всех великих режиссеров, о которых вслух говорить нельзя. То же самое касалось и писателей. Я «по секрету» читала прижизненные издания Бунина, Цветаевой, Мандельштама. И ни разу папу не подвела. Хотя нет, было один раз... Это было уже в хрущевские времена, я училась в школе и решила: раз на дворе оттепель, значит, все можно, к тому же одноклассники попросили меня затянуть урок. Я и «затянула» — ляпнула, что Николай Некрасов — «замечательный поэт, но, тем не менее, он картежник и вор, потому что обокрал Огаревых и Панаевых». Когда я со слезами принесла дневник, мама позвонила отцу: «В школу пойдешь ты со своим Некрасовым...» Я страшно боялась скандала, а закончилось тем, что все преподаватели сидели за столом в учительской, пили вино, а он рассказывал литературные байки. Отец умел очаровывать. К тому времени он был очень известным человеком и довольно успешным. В союзе кинематографистов у отца был билет под номером 4 — в самом начале его пригласил туда Иван Пырьев. Первый же фильм по его сценарию — «Верные друзья» — получил в Каннах главный приз. Потом вышли фильмы «Дайте жалобную книгу», «Бегущая по волнам», «На семи ветрах». За сценарий к картине «Государственный преступник» ему даже дали грамоту КГБ. Обвинили в том, что «не сидел» — У папы был всего один-единственный открытый концерт — на фестивале «Бард-68» в новосибирском Академгородке. Когда там он спел свою песню «Памяти Пастернака», весь зал — более тысячи человек — молча встал. После этого ему сделали первое серьезное предупреждение. Потом в ФРГ в эмигрантском издательстве «Посев» без его ведома под фамилией «Галич» вышла книга стихов с чужой биографией и двумя чужими песнями. Тогда такая публикация считалось страшным преступлением. — Он к публикации не имел отношения? — Естественно! Папа был возмущен: в предисловии написали, что «талантливый поэт-самоучка полжизни провел в сталинских лагерях», а тексты его песен исковеркали. Последней каплей было письмо в ЦК КПСС Дмитрия Полянского, члена Политбюро. Его дочь выходила замуж за артиста театра на Таганке Ивана Дыховичного. На дачу, где отмечали свадьбу, должен был приехать Высоцкий, но не приехал, тогда включили записи Галича. К тому времени были написаны многие его лучшие песни — «Памяти Пастернака», «Петербургский романс», «Облака» и др. Их услышал Дмитрий Степанович Полянский, очень рассердился, написал в ЦК. Ход делу дал генерал КГБ Ильин, который официально был секретарем и куратором Союза писателей. Вопрос «О Галиче» вынесли на повестку дня на секретариате Союза. А дальше получилось вот что. На секретариате подло повел себя драматург Алексей Арбузов, который заявил, что Галич присваивает себе чужие биографии, назвал «мародером». — За что «мародером»? — За то, что он писал песни от имени других людей, например, зеков, а сам никогда не сидел. То есть «натягивает на себя чужую биографию». Но самое интересное было то, что сам Алексей Николаевич в результате голосовал против исключения. По его словам, иначе голосовать ему не позволяют годы молодости, прожитые вместе. «За» проголосовали Лесючевский, Грибачев, Ильин и Аркадий Васильев — тот самый, что выступал общественным обвинителем на процессе Даниэля и Синявского, папа нашей знаменитой Дарьи Донцовой. «Против» — Барто, Катаев, Рекемчук и Арбузов. Получилось, что четверо «за», четверо «против», значит, надо оставлять. И тогда всем им объяснили: наверху «есть мнение, что все проголосовали „за“ единогласно». — Галича исключили с драконовской формулировкой «За несоответствие высокому званию советского писателя». Он понимал, за что? — Всем было понятно, что за песни. А за что еще? Когда это произошло, меня не было в Москве. Об этом мне по телефону сказала бабушка. Шел декабрь 1971 года... Я была так ошарашена, что не помню, как встретила Новый год. Мы вернулись в Москву числа 15-го января, папа лежал, болел. Успокаивал: «Это еще не окончательное решение». Ему все звонили: мол, Саша, покайся, пообещай вести себя хорошо. А потом почти все разом отвернулись. Я хорошо помню те времена, когда мы входили под арку нашего дома на «Аэропорте», навстречу шли знакомые люди, папа всегда здоровался, а с ним нет. Делали вид, что не видят, ни слышат, отворачивались.... Он при этом так сжимал мою ладошку — ему было не по себе. Я рвала и метала, рыдала, хватала его за руку, требовала «не смей с ними здороваться, они сволочи и предатели». А он спокойно отвечал: «Не здороваться — невежливо. А их нужно пожалеть...» Знаете, я вот сейчас пожалеть-то как раз могу, а вот простить — нет. К сожалению, большинство близких людей молча примкнули к тем, кто клеймил его позором, а теперь клянутся в любви к Галичу. Один-единственный из них, кто публично признался, что в тот момент предал папу, это его ученик драматург Виктор Мережко. Он мне сказал: «Алена, я очень перед ним виноват. Я встретил его в арке и не поздоровался». Академика Сахарова к Галичу возили гэбэшники — Александр Аркадьевич к этому времени перенес три инфаркта. Как он жил, на что? — Получал 54 рубля пенсию по инвалидности, иногда подрабатывал, переписывая чужие сценарии — это тогда называлось «работать за негра». Еще его поддерживал так называемый тайный «Фонд помощи исключенным литераторам». — Тайный? — Алиса Григорьевна Лебедева, жена известного академика кибернетика Владимира Лебедева, создала «академическую кассу» (куда скидывались академики), и по сто рублей отправляла в четыре адреса — В. Дудинцеву, В. Войновичу, А. Солженицыну и папе. Об этой кассе знал только самый узкий круг. Помните, классический спор «физиков» и «лириков»? Так вот. Когда папу исключили, «лириков» словно смело, за исключением нескольких человек (Рассадин, Нагибин, Ласкин, Швейцер, Львовский, Аграновские, Плучек). А все так называемые «физики» звонили, предлагали помощь, устраивали ему домашние концерты, на которых собирали деньги. Особенно поддержали Сахаров, Капица, Лебедев, а также его крестный отец Александр Мень... Он нравился академикам. Когда Визбора пригласили в новосибирский Академгородок на фестиваль песенной поэзии «Бард-68», он сказал: «Я не хочу петь на закуску академикам». А папа сразу дал согласие: «Петь надо везде». Визбору было проще, потому что его песни никто не запрещал. — Как проходили эти домашние концерты? — Первые концерты начались после его знакомства с Варламом Шаламовым, это был конец 50-х, пошла волна возвращенцев из сталинских лагерей. Папа рассказывал, что именно тогда у него что-то «щелкнуло внутри, перевернулся весь мир». Хотя началось все раньше — после ХХ съезда партии, когда запретили его пьесу «Матросская тишина». В этот момент он понял, что ни через кино, ни через драматургию высказаться не может. Тогда и появились песни... Концерты были очень забавные. В комнату набивалось много народа. Гости были очень необычные, даже один троцкист приходил, и все, кстати, удивительно энциклопедически образованные. Я запомнила, как однажды человек с железными зубами буквально после каждой песни спрашивал: «Александр Аркадьевич, а где же вы сидели?» «Да не сидел я!» Это продолжалось весь вечер, все немного поддали, папа не выдержал: «Да сидел я, сидел!» «Где?» «Был такой большой лагерь — Москва назывался». — Галич к тому времени уже был «под колпаком» КГБ? — Конечно. На домашние концерты приглашали только своих. Собирались по всем законам конспирации, тайно, но следили все равно. Правда, не препятствовали, докладывали наверх и все. Однажды Андрей Дмитриевич Сахаров должен был ехать к папе. В жуткий дождь вышел из Академии наук, начал «голосовать» — никто не останавливается. А рядом припаркована черная «Волга». Он подошел: «Ребята, вы за мной поедете к Галичу?» Те кивнули. «Тогда заодно и подвезите». Папа рассказывал: он стоит у окна и видит — Сахаров выходит из гэбэшной машины. «Что случилось?» «Попутчики». У нас фантастическая страна!  Источник Автор: Андрей Колобаев