Рубен Гальего: "Рождение - это трагедия". Интервью по субботам
У этого человека фантастическая судьба. Решение о его рождении принимали на Пленуме ЦК КПСС, а позже тем же высшим руководством было решено его убить. Он прошел через детские дома для детей-инвалидов, через дом престарелых, откуда невозможно было вырваться, через "наказания", после которых пациенты лишались разума.
Но он не просто выжил, но и сумел уехать из самой счастливой страны в мире, написал книгу, ставшую мировым бестселлером, состоялся как оратор и лектор. Он – пример для подражания для многих людей, которые видят, что даже из ада можно найти выход. Сегодня я беседую с писателем Рубеном Давидом Гонсалесом Гальего.
- Маечка, будьте спокойны. Я понимаю, вам непросто. Перед вами мировая знаменитость, известный писатель. Но не беспокойтесь, у нас с вами все будет хорошо.
- Я даже не сомневаюсь. Учитывая, что я уже брала интервью у мировых знаменитостей.
- Ну, тогда давай свои вопросы. Начинаем.
- Рубен, я прочитала две ваши книги. Осталась под большим впечатлением. Особенно от первой, которая была полным шоком. Ваша судьба абсолютно фантастическая. Столько, сколько у вас случилось в жизни, даже представить сложно. Ваш дедушка - председатель партии народов Испании, вице-консул испанского парламента.
- Сволочь редкостная.
- Но большой человек?
- Большой. Ну, сравните с Тэтчер в Великобритании, например. Большой человек, наделенный огромной властью. Вы не забывайте о еще одной вещи. В Испании семья – это минимум пятьдесят человек. Семья вице-спикера – это очень богатые люди. Они картинами Пикассо, которые он им дарил, подпирали ножки стола. Понимаете, какой это уровень богатства? Там были бешеные деньги.
- А маму отправили в Москву учиться коммунизму.
- Совершенно верно. Они не сделали только одной вещи - не дали денег. Причем отец ее предупредил: если ты не будешь меня слушаться, мне будут иголками выжигать глаза. Как и всякому палачу, ему нужно было перед кем-то исповедаться. И он выбрал для этого старшую дочку Аурору.
- Вы своего деда называете палачом?
- Конечно. Хотя по меркам Испании он вообще классный мужик. Всего только два поезда смерти подписал. Милейший человек.
- Который отправил маму в Москву учиться коммунизму, не дав денег.
- Ну, это нормально, по-коммунистически.
- И там, в Москве, она познакомилась со студентом из Венесуэлы, от которого забеременела.
- Да. Она жила так, как живет девушка, вырвавшаяся из родительского дома. А студент этот думал, что, породнившись с такими большими людьми, будет иметь "Волгу" и сделает карьеру. Ошибался, конечно. Вскоре он вообще исчез.
- Я правильно понимаю, что если бы не случилось того, что случилось, вы были бы таким представителем золотой молодежи, жили бы где-нибудь в Париже и наслаждались жизнью? А вместо этого попали в советский детский дом.
- Да, да. Я был убит. Ведь решение о родах принимали на Пленуме ЦК компартии Советского Союза.
- А какая им была разница, когда произойдут роды?
- Они ведь всё решали. Всё. Итак, Пленум решил, что нужно произвести роды на восьмом месяце беременности.
Роды были тяжелыми, затяжными. Уже в процессе выяснилось, что младенцев двое. Рубен шел вторым. Акушерка сказала: "Давай по-нашему!" - и ударила кулаком по животу. А вторая засомневалась: "А если он ногами пойдет?" И ребенок пошел ногами вперед, а удар пришелся по голове. Один ребенок погиб вскоре после рождения, а второй прожил год. Без имени и без права на жизнь.
- А что случилось через год?
- А через год меня забрали, а маме сказали, что я умер.
- А какой был смысл для советских властей забирать вас от матери?
- Вот вы не понимаете, потому что не жили при советской власти. А смысл был очень простой – держать меня в заложниках. Как только Игнасио Гальего занял хорошую позицию в Испании, ему прислали мою фотографию с подписью: "Лучший ученик школы". Чтобы он знал, что в детском доме в Советском Союзе живет его родной внук. Представьте, что было бы, если бы этот факт обнародовали! Если бы выяснилось, что он голодный, холодный, в мороз ползет по каменному полу в туалет в советском детдоме. Для испанца это позор, скандал. Это крах карьеры.
- И что он сказал, увидев вашу фотографию?
- Он не придумал ничего лучше, чем потребовать эвтаназию для меня. Но советские тоже не дураки были. Зачем они будут убивать заложника, через которого можно манипулировать председателем испанской компартии? Его держали на крючке.
- И в чем это проявлялось?
- Он был карманным испанским коммунистом, которым СССР манипулировал. Он вынужден был полностью соглашаться со всем, что делал Советский Союз. И делал он это, как вы понимаете, не из любви ко мне. А из-за боязни огласки.
- Я правильно понимаю, что ваши родственники, кроме матери, знали о том, что вы существуете, но не сделали ничего, чтобы вытащить вас из детского дома?
- Да, конечно. Ну вы странные вопросы задаете. Это же коммунисты! Однажды Игнасио приезжал в Советский Союз с официальным визитом. Об этом писали все газеты. И кто-то мне сказал: "А это не твой дедушка случайно?" Я усмехнулся и ответил: "Если бы это был мой дедушка, я бы тут с вами баланду не хлебал".
- Вы его простили?
- Моя мама сказала: "Гарсия Лорка пас коз. Коза – это глупое, безынициативное животное. Поэтому он стал поэтом. Игнасио Гальего пас свиней. Свинья – это жадное, грязное животное. Поэтому он стал коммунистом". Я доходчиво объясняю?
- Мы с вами говорим о какой-то ерунде. Давайте о литературе. Вы сейчас видите блестяще образованного человека, успешного, относительно здорового, у которого все хорошо.
- Это прекрасно. Но ваше творчество основано на вашей биографии, их невозможно разделить. Вот, например, вы пишете о том, что медицинская комиссия поставила вам диагноз "дебил".
- Да, конечно. Я дебил.
- А если бы вы действительно были дебилом, вам было бы легче воспринимать окружающую вас действительность? Если бы вы не понимали, в каком жутком мире живете, вам было бы проще?
- Тяжелее. Дебилам очень плохо. Их все обижают. Кто бы меня обидел! Я же это описал в своих книгах.
- Но это сотая доля того, что было на самом деле.
- Конечно. У всех богатое воображение, каждый может додумать то, что было.
- Ваша вторая книга полностью посвящена вашим беседам с другом Мишей, больным миопатией, который в итоге покончил с собой. Когда вы были в детдоме, вы часто думали о смерти?
- Я думал о том, что есть ситуации, которые гораздо хуже смерти.
- Ваша ситуация была хуже смерти?
- Нет, моя была чудесная.
- Почему?
- Потому что я сам мог пописать, сам мог поесть, сам мог набить кому-то морду. Я мог ползать, а это большое дело! Но всегда можно поставить человека в ситуацию, когда смерть будет восприниматься как избавление.
- Вы об этом думали?
- Да, конечно.
- А почему не сделали?
- Не было физической возможности. Потому что самоубийство может не удасться. И тогда тебя отвезут в больницу и будут колоть болючими препаратами. Тебя за это накажут. Никто тебя не прикончит, таких подарков там не делают. Ты будешь гнить без лекарств, без ухода, корчась от боли, и никто тебе не поможет.
- А вы когда-нибудь себя жалели?
- Недавно об этом думал. Зачем мне себя жалеть? Я успешный человек. По успешности я обогнал очень многих здоровых. Я каждый день своими книгами спасаю людей. Значит, я живу. Значит, я нужен.
- В ваших книгах вы рассказываете об очень тяжелых вещах. А почему, как вы думаете, вы спасаете людей?
- Потому что я показываю, что нужно наметить цель и к ней идти. Ползти - в моем случае.
- Вам было важно сохранить человеческое достоинство?
- Да это всем важно! Человеку, пока он жив, важно быть хорошим. Любому человеку важно знать, что он хороший.
- Но дети ведь бывают жестокими.
- Но внутри они все равно добрые. Дети ведь бессмертны. Они не понимают, что такое смерть.
- А взрослые? Вы сталкивались с жестокостью со стороны взрослых?
- Нет. Я думаю, нянечки вели себя с нами так же, как и в жизни. К нам относились с той же степенью жестокости, как и к другим. Они так жили.
- А чего вам больше всего не хватало?
- Общения, безопасности, надежды на будущее и перспектив.
- А мамы?
- А я не знал, что это такое.
- Ну, вы знали, что такая вещь существует?
- Знал, конечно. Потому что почти у всех детей были мамы. Мама приезжает, только видит своего ребенка и начинает плакать. Но иметь папу - это было, конечно, круче. Папа приезжает, напивается и идет выяснять отношения с начальством.
- А вам хотелось, чтобы у вас были мама с папой?
- Хотелось. Особенно хотелось, чтобы забрали домой. Но нет, так нет.
После родов Аурора Гальего уехала в Прагу и много лет проработала на радиостанции "Свобода". Вышла замуж, родила дочь. Она не знала о том, что ее сын, которому она даже не дала имени, скитается по советским детским домам для детей-инвалидов.
- А что это за история, как вам подрезали сухожилия на ногах?
- Очень просто. До этого я мог ходить на четвереньках. А потом мне не просто подрезали сухожилия, а мясницким ножом перерезали все, что может быть перерезано. Потом ноги расставили на метр в ширину и загипсовали на два года. Это был ад.
- А зачем это сделали?
- Ноги прямые – значит, может ходить. Кстати, здесь, в Израиле, семейный врач меня как-то спросила: "Можно я посмотрю?" Она подняла мою ногу, посмотрела и сказала: "Я читала об этом. Но я не верила, что такое возможно".
- Вы хотите сказать, что врачи не понимали, что такое ДЦП?
- Ну вы такая наивная, Маечка. Я не знаю, как вам еще объяснить очевидные вещи. Им приказали. Пленум ЦК постановил, что на ребенка нужно "обратить внимание". Вот они и обратили.
- И не нашли ничего лучшего, чем сделать вот это.
- Это были передовые технологии по тем временам. Это к вопросу о бесплатной медицине. Кстати, руки они хотели тоже подрезать, чтобы прямые были. Но хирург, после того как перерезала мне сухожилия, сказала: "Я готова положить на стол партбилет, но я его больше резать не буду". За что ей большое спасибо. Я, кстати, и сейчас могу ползать. Но уже только с помощью рук. Полезная штука, между прочим. Знаете, в Америке были две категории рабов. Одних покупали поштучно, они стоили от трехсот до восьмисот баксов. А других покупали на вес. И это было большое искусство - отобрать тех, кто выживет. Вот я из тех, кто на вес. За меня бы никто триста долларов не дал. Но я выжил. Спасибо генетике.
- Повезло-таки с дедушкой.
- Нет, это как раз со стороны папы. У меня же прадедушка негр.
- Так вы как Пушкин.
- Ты такая умная.
- А вы когда-нибудь думали, почему вам выпало столько бед и несчастий?
- Понимаешь, Майя, мне же повезло. Вот здоровый человек, он что? Встал, пошел на завод, отработал, вернулся, поругался с женой, воспитал трех детей. А потом не успел обернуться – и уже на кладбище. И тут я. Радуюсь жизни. Помогаю людям. Даю интервью. Лекции читаю. Это же радость. Это жизнь.
В детдоме для детей-инвалидов все знали, что жизнь заканчивается в пятнадцать лет. Воспитанников просто отправляют в дом для престарелых и инвалидов, откуда нет выхода. Там они еще какое-то время живут, а потом их переводят на третий этаж. Третий этаж – это смерть. Потому что там умирают безнадежные. Те, кому не дают лекарств от боли. Те, кому не меняют постельное белье. Те, за кого некому заступиться. Неходячие. Доходяги.
- Но мне повезло, меня отправили в хороший дом престарелых. Мертвых заложников не бывает.
- То есть вы знали, что вас не угробят.
- Вы не читали мои книги. Книжку надо было лучше читать. Такая маленькая книжка, но там все так плотно утрамбовано. Я понимаю, что это сложно. Но ничего, еще раз прочитаете.
- Непременно.
- Понимаете, у нянечек наметанный глаз. Они понимают, кто доходяга, а кто нет. Если человек внутри сломался, то это все, конец. Вот, загляните в мои глаза. Что вы там видите?
- Злость.
- Да что вы! Я добрый человек. Но я выучил одно простое правило: полагаться нужно только на себя. Ни на советскую власть, ни на случай. Только на себя.
- А за счет чего вы выжили?
- Я очень люблю Джека Лондона. У него есть такое выражение: "большой кусок закваски". Выживает тот, у кого большой кусок закваски.
- А как пережить беспомощность? Когда вы зависите от всех вокруг. Вы научились с этим справляться?
- Это страшно. Но и это преодолевается. Если ты эмпат, то ты сможешь понять, что человеку нужно в данный момент.
- А что вы могли предложить злой нянечке?
- Читайте вторую книгу. Там все написано.
- А как вам удалось из этого дома престарелых сбежать?
- А очень просто. Я женился.
- Как, не выходя из дома престарелых, вы сумели жениться?
- Так времена изменились. Уже пришел Горбачев к власти. Стали приходить люди, интересоваться мной. В девяностых годах мне было хорошо. Всем было плохо, а мне хорошо. Потому что все вдруг заговорили на нашем детдомовском языке. По понятиям. И я прекрасно понимал, что будет дальше. Поэтому при первой же возможности я уехал.
- И наконец встретились с мамой.
- Да.
- И она была больна.
- У нее была четвертая ремиссия рака. Мы решили умирать вместе. Но в итоге мы с Ауророй прожили вместе еще восемь лет.
- Как сложились у вас отношения?
- Прекрасно, с первой секунды. Она ведь тоже выросла в детдоме.
- Интересный поворот сюжета. А почему при живых родителях она выросла в детдоме?
- Потому что ее кормить нужно было.
- Вы что, издеваетесь?
- Я издеваюсь? Маечка, вы плохо подготовились. Вы не знаете, кто такие коммунисты.
- Готовилась я хорошо. И про коммунистов тоже знаю. Но сколько же у вашего Игнасио было детей, что он не мог прокормить дочку?
- Да не важно это. Он был коммунист. Точка.
- А почему вы свою мать называете Ауророй?
- А как я должен ее называть, мамой, что ли? Чтобы она дергалась при каждой "маме"? Я же берегу людей, с которыми беседую. Вот сейчас я вас берегу. Поймите же, что злоба не работает.
- То есть вы хотите сказать, что все, через что вы прошли, научило вас быть добрым?
- Конечно. Я так воспитался на глупой литературе. На возвышенных мыслях. Кроме того, когда мы встретились с Ауророй, она поняла, что из меня нужно подготовить человека европейски образованного. Она сразу просекла, что я стану мировой знаменитостью, что мне придется отвечать на вопросы "Би-би-си" и "Рейтера". Поэтому она взялась за мое воспитание. Она готовила из меня человека мировой интеллектуальной элиты. Я сумел себе выгрызть местечко на пантеоне. Считайте, что вы сейчас беседуете с блестяще образованным французом.
- А в какой момент вы стали французом?
- В тот момент, когда моя книга преодолела французскую цензуру. Поймите, книг об инвалидах написано много. И про детские дома писали немало. А моя книга стала мировым бестселлером. Это просто так не бывает.
- А за счет чего это произошло?
- За счет знаний. Умений. Понимания, как управляется государство, как убивают писателя. Я все это знал, потому что был подготовлен. И поэтому сумел с честью отразить нападки, которым подвергался со стороны прессы, со стороны истеблишмента. Перед вами успешный человек, Майя.
- Это я вижу.
В 2003 году дебютная книга Гонсалеса Гальего "Белое на черном" получила престижную премию "Русский Букер", после чего была переведена на десятки языков мира, включая язык Брайля. Рубен объездил с лекциями половину Европы и стал одним из самых известных прозаиков современности. В ближайшие дни в Монако ему будут вручать приз за "лучшую шахматную книгу года", коей был признан его второй роман - "Я сижу на берегу".
- А в Израиле вас приняли?
- Ивритоязычная публика - нет. Пока не удалось к ней прорваться. Я вижу стену здесь. И пока мне никто не рассказал, как ее пробить. Я пробился в Норвегии, Швеции, Италии. А в Израиле не могу пробиться. Ну, не нужен, так не нужен. Поехал дальше.
- А вообще - как вы в Израиль попали?
- Дочка – аутистка. В Израиле умеют работать с такими детьми. А так как у меня жена еврейка, то и дочка, соответственно, тоже.
- А почему вы называете себя везучим человеком?
- Ну вот глядите. Я сделал себя сам. Я помогаю людям. Мои книги - настольные книги для очень многих людей. Кто может об этом мечтать? Я еще успешный интеллектуал, я действительно мировая знаменитость.
- Вы ведь пишете на одну тему. Эта тема - инвалиды в Советском Союзе. Для вас это - незаживающая рана, поэтому вы все время возвращаетесь к ней?
- Это не так. Я пишу о вас, используя в качестве аллегории истории об инвалидах, иначе говоря, о поведении людей в критической ситуации. Потому что писать о людях вне критической ситуации - бессмысленно. Если вы хотите меня спросить: "Рубен, почему ты не пишешь глупости?", я вам отвечу: "Потому что я умный".
- Красиво.
- Да, все, что я делаю, это красиво. Дальше что? Я пишу сложную литературу. Я серьезный автор мирового масштаба. Я глубокий философ и пишу с точки зрения глубокого философа. Меня поймут те, кто пробивался наверх внутри советской системы. Вы меня не поймете.
- Почему?
- Потому что вы не понимаете трагедии человеческой жизни, у вас другой опыт. Потому что рождение – это трагедия. Жизнь – это трагедия. Смерть – это трагедия. Я обращаюсь к теме детства, чтобы описать трагедию жизни. Детство – это период трагический, ужасный, тяжелый.
- Вас предали.
- И это больно.
- И, тем не менее, вы себя ощущаете счастливым человеком?
- Безусловно. Вы знаете, у меня ангел-хранитель русский. Очень сильно бухает. Он глянет на землю, вроде все нормально. Забухал. Потом его будят, говорят: "Там треш какой-то творится". Он опять глянул, разгреб и опять забухал.
- А вас что-то пугает?
- Нет, конечно. Ну что меня может напугать? Разве что Альцгеймер. Старость не пугает точно. Потому что вместе со старостью приходят беспомощность и коляска, а у меня это все уже есть. У меня все хорошо.
Рубен Давид Гонсалес Гальего – человек сложный. За время нашей беседы мы несколько раз находились на грани срыва интервью. Рубена раздражали мои вопросы, которые казались ему глупыми и несущественными, я же пыталась раскрыть глубоко раненого человека. В качестве угощения я принесла испанский миндальный пирог - как напоминание о его удивительной истории.
P.S. От Рубена. Майя пыталась понять меня, я пытался понять Майю. Интервью вышло непричесанным, и это замечательно. Главное, между нами не было агрессии. Миндальный пирог был очень вкусным.
Профессиональная домохозяйка, автор книги "Как накормить чемпиона"
Комментариев нет:
Отправить комментарий