Пятьсот лет измен: что генетики рассказали о слабых местах моногамии

Опубликовано: 26.11.2019

Женщины заводят ребенка не от мужа тем чаще, чем ниже его социальная ценность. Попробуем разобраться, как биология подталкивает их к изменам и почему моногамия имеет все шансы на реванш.

Бельгийские исследователи выяснили вероятность нарушения генетической моногамии в Голландии и Бельгии за последние 500 лет. Оказалось, низкие доходы мужчин в несколько раз повышают вероятность того, что их жена, не расторгая брака, заведет ребенка от другого. Это указывает на возможные причины — и ограничения — такого загадочного явления, как моногамия, у людей. Попробуем показать, почему это так важно.

Для большинства птиц — и, видимо, динозавров, единственными живыми представителями которых на сегодня остаются птицы — моногамия естественна. Согревать яйца в кладке или носить пищу в клюве может и самец, и самка. Технически самец даже лучше: он зачастую крупнее и почти всегда лучше добывает пищу. Моногамные виды в таких условиях будут часто переигрывать немоногамные: вероятность выживания потомства при двух наседках-добытчиках много больше, значит, и размножение пойдет быстрее.

Тут надо сделать важную оговорку. Моногамия, наличие одного партнера, бывает социальной и генетической. Социальная — это когда партнеры вместе, скажем, высиживают яйца, а то и живут всю жизнь. Генетическая — когда у самки дети от самца, с которым она живет. Нетрудно догадаться, что второе реже первого.

Для самок эволюционно кажется выгодным пользоваться плюсами социальной моногамии, но при этом завести потомство от на редкость привлекательного стороннего самца. Конечно, средняя птица женского пола не мыслит эволюционными категориями, но она ощущает, что вот к этому самцу ее почему-то сильно тянет, хотя в большинстве случаев другой ей кажется лучше.

Например, самки зебровых амадин в лабораторных экспериментах спаривались почти всегда с одним самцом и раз в несколько дней — с другим (пытаясь скрыть это от основного). Между тем генетические тесты показали, что процент потомства от второго самца в такой ситуации был значительно выше, чем стоит ожидать из числа спариваний. Очевидно, какие-то генетические механизмы помогают нарушению генетической моногамии.

Смысл в этом тоже есть. Самец, который хорошо воспитывает потомство в нормальных условиях, — это прекрасно. Но самец, который проявляет большую агрессивность, настойчивость или умение делать что-то (например, размножаться) скрытно — носитель навыков, которые тоже могут пригодиться потомству. Эволюционно целесообразно сохранить у вида разные стратегии поведения. Кто знает, какие испытания принесет будущее? Вот самки ряда птиц и раскладывают, образно говоря, яйца в разные корзины.

Млекопитающие: редкие нелюбители моногамии

Млекопитающие — совсем другая история. У них вынашивает потомство мать, она же его кормит в самом раннем возрасте. Смысл моногамии у них загадочен. Особенно редко моногамия встречается у приматов. Например, вроде бы она есть у гиббонов (хотя полевых исследований пока маловато, чтобы говорить об этом уверенно) и ряда южноамериканских обезьян.

Но вот зачем она им? Он получает возможность передать свой набор генов потомству только от одной самки. Она запросто может нести проблемные гены, которые снизят вероятность выживания потомства, и тогда гены этого конкретного самца в будущем исчезнут.

С точки зрения самца млекопитающего, генетическая моногамия крайне невыгодна.

Похожая история с людьми. Ядерная ДНК (которая в центре наших клеток, «главная») передается по мужской линии, митохондриальная (в митохондрии, важной органелле клетки) — по женской. Так вот, вариабельность «мужской» ядерной ДНК у людей значительно выше, чем митохондриальной. Но генетики знают большое количество древних вариантов ядерной ДНК, которые вымерли со временем.

Если мы обратимся к другим крупным человекообразным обезьянам, то там такой проблемы не увидим. У горилл, например, гарем из многих самок, контакты их с окружающим миром резко ограничиваются главой гарема. Вероятность, что он передаст свою ядерную ДНК «дефектной» самке и на ней его род пресечется, минимальна: он передает ДНК многим самкам. Орангутаны делают то же самое, хотя формальный гарем не образуется. Обычные шимпанзе ведут сложную сексуальную жизнь, но и там альфа-самец спаривается со многими самками.

Так зачем же моногамия людям? Чтобы понять это, желательно выяснить: а какая это моногамия? Социальная или генетическая? И при каких условиях она нарушается?

К сожалению, современное общество слабо годится как источник информации по людской моногамии. Очевидно, эволюционно стратегии размножения развитых стран современности — это глухой тупик. Жители таких государств все меньшую часть жизни проводят в браке и отношениях, число рождаемых детей падает. Эти люди не воспроизводят себя и, что еще хуже, лучше из них воспроизводятся те, у кого меньше генов, коррелирующих со склонностью к образованию и хорошему здоровью.

В теории это должно вести к заметному снижению умственных способностей их потомства уже через несколько сот лет. Если такая модель просуществует хотя бы тысячу лет, то представители современных развитых народов естественным образом вымрут. Следовательно, нужны данные по несовременным обществам — из той эпохи, когда воспроизводство людей протекало более гладко.

Пятьсот лет нарушений

Ученые из Лёвенского католического университета (Бельгия) взяли генеалогические данные 513 пар современных мужчин из Бельгии и Голландии. Согласно их документально зафиксированным генеалогиям (там давно развита письменная генеалогическая фиксация среди лиц, не относящихся к аристократии), каждый из этой пары должен был происходить от одного предка-мужчины. Предки всех 513 исследованных пар жили в какой-то известный отрезок времени между 1315 и 1974 годом. Даты здесь важны: в это время основная часть жизни мужчин и женщин проходила в браке.

Средний уровень ситуаций, когда генеалогия не подтвердилась генетически, оказался небольшим. Всего 1,6% мужчин имели своим предком не того мужчину, что был указан в их генеалогии и что был в браке с их предком по женской линии, когда она родила. Таким образом, в Бельгии и Голландии моногамия в 1315-1974 годах была в основном генетической, а не только социальной.

При этом у крестьян вероятность такого события была 1,1% (в сельской местности скрытая связь может быть сложнее), а у квалифицированных ремесленников и торговцев, самой богатой части населения региона, — всего 1,0%. Среди неквалифицированных рабочих и ткачей средний уровень «сбоя» в генеалогии равнялся 4,1%.

То есть среди их предков вероятность рождения ребенка не от мужа была вчетверо выше, чем у живших в одно время с ними крестьян или состоятельных ремесленников и торговцев. Средняя вероятность рождения ребенка не от мужа для городов с населением больше 10 тысяч человек составила 2,3%, что заметно выше нормы. Понятно, что в крупных городах больше низкоквалифицированной рабочей силы и вообще не бывает крестьян.

Интересно, что для жителей малых городов — как крестьян, так и обеспеченных квалифицированных ремесленников и торговцев — вероятность рождения ребенка «не от того» была лишь 0,4-0,5%. Среди наименее обеспеченных слоев населения в городах крупнее 10 тысяч человек она была 5,9% Разрыв между вероятностями таких событий, как мы видим, может достигать десятикратного в одном и том же обществе.

При этом оказалось, что вероятность рождения в браке ребенка не от мужа в целом слабо менялась со временем. Лишь в конце XIX века, в период всплеска урбанизации и числа малоквалифицированных рабочих в регионе, цифры «неправильных» деторождений были выше нормы. Но причины тут явно не в изменении природы людей, а в том, что стал выше процент малообеспеченных городских жителей.

Напрашивается довольно интересный вывод. Человеческая моногамия в нормальных бытовых условиях — в основном генетическая.

Если же материальная обеспеченность семьи низка, а рядом находится заметное число других мужчин, то вероятность рождения ребенка не от мужа растет до десяти раз.

Итак, возникает ощущение, что у людей моногамия обеспечивается тем, что мужчина играет главную роль в содержании семьи. Чем лучше он с ней справляется, тем ниже вероятность того, что его жена рискнет завести ребенка от другого.

Конечно, возникают и неприятные вопросы. До 1974 года мужчины оплачивались сильно лучше женщин. Очевидно, что сегодня эта разница весьма умеренная. В связи с этим неясно: какой сейчас для женщин смысл в генетической моногамии? Кстати, современная Голландия с Бельгией точно не относятся к странам, где разводы редкость, а основная часть жизни людей в фертильном возрасте проходит в рамках одной семьи.

Род человеческий: как женщины полностью изменили поведение мужчин

Ситуация с моногамией у людей всегда была загадочной. Для мужчин-людей, строго говоря, эволюционных преимуществ в моногамии не так много. Каждому из них гораздо проще технически зачать десятки детей от разных женщин и не заботиться ни о ком, чем зачать нескольких от одной и заботиться о них всю жизнь.

Поэтому само возникновение моногамии у приматов должно в теории основываться на шагах женского пола. Возьмем тех же моногамных гиббонов: у них спаривание происходит в любой месяц года. Смысл тут простой: в норме у животных спаривание ведется для зачатия потомства.

Когда самка, скажем, обычного шимпанзе готова к спариванию, она наглядно демонстрирует это самцу, а далее спаривается пока не забеременеет. Места для моногамии тут мало: объективно неясно, как самцу переносить непростой (и это мы еще мягко сказали) характер самки шимпанзе в остальные месяцы года.

Однако у меньшинства видов приматов спаривание протекает так, как у людей: круглый год. Его еще называют «поощрительным спариванием». Идея такого поощрения проста: из-за него самец оказывается привязан к самке на постоянной основе, что заставляет его заботиться о детях.

Иными словами, хотя в норме мужчины уверены, что именно они принимают наиболее важные решения в паре, в реальной жизни само существование постоянных пар обусловлено поведением женщин. О крайней необычности такого поведения — видов с постоянным спариванием и менструальным циклом меньше двух десятков — мужчины редко задумываются.

Может показаться, что именно круглогодичное спаривание привело к основам для моногамии людей. Даже ученые иной раз, упрощая, говорят, что из-за поощрительного спаривания и менструального цикла у людей женщины не показывают готовности к спариванию — как обычные шимпанзе во время течки, например. У последних, как и у многих приматов, половые органы в период течки краснеют, что видно издалека и побуждает самцов к контактам.

У людей, на первый взгляд, такого нет, что упрощает моногамию, исключая попытки сторонних самцов взаимодействовать с женщиной из уже сложившейся пары. Вообще, кажется логичным, что отсутствие усиленной «рекламы» своей готовности к спариванию говорит о том, что женщина склонна к моногамии и не стремится обострять ее за счет подачи сигналов кому-либо, кроме как своему постоянному партнеру.

На самом деле, все не совсем так, как кажется. Наиболее внимательные из мужчин и сами знают: в дни овуляции у женщин едва заметно розовеет лицо, особенно его средняя часть, порой меняется и тембр голоса, а зачастую и поведение. Безусловно, большинство из мужчин недостаточно внимательны, чтобы заметить это на сознательном уровне.

Однако серия экспериментов показала: мужчина, находящийся рядом с женщиной в момент овуляции, вырабатывает больше тестостерона, главного мужского полового гормона. Его сознание может быть невнимательным, но организм в целом далеко не так плох и регистрирует то, что рядом находится женщина в таком состоянии. Соответственно, получив порцию тестостерона, он несколько меняет свое поведение таким образом, чтобы увеличить шансы на вступление с ней в половой контакт. Кстати, такое изменение поведения сперва может быть не замечено и самим мужчиной.

Изменения в поведении женщин в период овуляции — не только порозовение лица или изменения в голосе. Ряд исследований показал, что в этот период растет и их сексуальная мотивация. Запах мужского пота, который им обычно совершенно не нравится, в этот период оценивается как более привлекательный.

Все это позволило двум ученым из США еще к 2008 году предположить, что у женщин нашего вида существует как бы «матрешка» из двух видов вложенных друг в друга моделей полового поведения.

Первая, внешняя часть матрешки — это «расширенная сексуальность», стандартное поведение женщины в большинство дней ее жизни. Готовность к поощрительному спариванию с постоянным партнером, средняя мотивация к сексу. Для того, чтобы вступить в половой контакт в эти дни, женщине достаточно от партнера социальной привлекательности. Например, наличия у него высоко ценимых обществом навыков, социального ранга хотя бы чуть выше типичного для окружения женщины, богатства, желания тратить время на воспитание детей.

Второй тип сексуальности исследователи называют estrus sexuality. Еstrus — это «течка», поэтому мы воздержимся от прямого перевода этого выражения, в силу его неблагозвучия. Она наблюдается на пике овуляции, несколько дней в месяц. В такие дни, согласно целому ряду исследований, женщин больше привлекают «высокомаскулинные» («мужественные») лица и тела мужчин.

В ходе экспериментов, при разглядывании фото мужчин женщины в эти дни ставят более высокие (чем в другие дни) оценки тем мужчинам, чьи тела показывают большую степень симметрии. Симметрия тела и лица — простой, но довольно надежный индикатор «генетического качества», отсутствия у партнера заметных генетических дефектов и отклонений.

Интересно, что в экспериментах, где женщинам в период овуляции вместо показа фотографий давали ознакомиться с запахом мужчин, они также ставили более высокие оценки тем из них, что имели высокую степень симметрии лица и тела.

Получается, женщина может выбрать более физического привлекательного для нее (в состоянии овуляции) мужчину, даже ни разу его не увидев. Кроме того, в дни овуляции они оценивали «мужественные» голоса (то есть более низкие, обычно низкий голос мужчины связан с повышенным уровнем половых гормонов в пубертатный период) выше, чем в другие дни.

Исходя из этого, авторы работы считают, что в дни овуляции («течки», как они ее обозначают) женщины Homo sapiens предпочитают половые контакты с целью получить от мужчин гены лучшего качества, в то время как в остальные дни — поощрительное спаривание для поддержания социальной моногамии.

В такой схеме рождение ребенка не от постоянного партнера — относительно нормально. Будущая мать при этом получит и качественные гены у потомства (от стороннего мужчины), и качественный уход за ним со стороны постоянного партнера. То есть на биологическом уровне человек (в первую очередь — женщина) склонен к социальной моногамии, но не генетической.

Возникает вопрос: почему нельзя совместить хороший генетический материал и заботливого партнера в одном лице? Теоретически это возможно, но вот практически все сложнее. Высокая симметрия тела, более мужественное лицо и низкий голос часто связаны с уровнем тестостерона. У мужчин он вырабатывается в основном в яичках.

Так вот: мужчины с большими яичками и высоким тестостероном показали в экспериментах меньший уровень удовольствия при разглядывании фотографий своих детей. Обычно такая меньшая активность указывает на то, что человек — менее заботливый отец. Кстати, опросники жен таких мужчин демонстрируют, что они действительно меньше среднего участвуют в уходе за детьми дома. Кстати, мужчины с более «мужественной» формой лица также и более склонны к изменам.

То есть биологически сочетание в одном мужчине и физической привлекательности для женщины в период овуляции, и качеств хорошего родителя, если и возможно, то вряд ли широко распространено.

Почему Бельгия и Голландия показали такой низкий уровень нарушений моногамности

Однако биология определяет далеко не все человеческое поведение. И, собственно, не только человеческое. Долгое время приматологи не могли понять, зачем альфа-самцы шимпанзе периодически и вроде бы беспричинно бьют своих самок (в том числе ветками) и иногда убивают их детей. Более тщательные наблюдения позволили установить: чем чаще самец обычного шимпанзе бьет самок в своей группе, тем выше шансы, что дети в ней рождаются от него, а не от других самцов.

Более того, убийства детей он совершает тогда, когда предполагает, что самка родила их от другого. Несмотря на то что альфа-самец в норме стремится помешать спариванию «его» самок с другими самцами, на практике это не всегда выходит, благо самки намеками поясняют не-альфа-самцам, что можно отойти в джунгли и там встретиться.

Сходные адаптации для борьбы с генетической немоногамией есть и у людей. У нас это культурные нормы так называемой ревности. Общества, где ее нет, хорошо известны: эскимосы былых времен, некоторые индийские племена, мориори архипелага Чатем близ Новой Зеландии. В этих обществах браки были и социальная моногамия существует, однако говорить о какой-либо генетической моногамии там нет никакой возможности.

Хотя и скрываясь (у эскимосов часто и не скрываясь), большинство женщин таких обществ регулярно вступали в половые контакты с другими мужчинами. Именно такое поведение там было социальной нормой. То есть там, где биологической природе человека не мешают культурные установки, ни о какой генетической моногамии речи вообще не идет.

Но в большинстве обществ ревность есть. Общества без ревности, как правило, не знают настоящих войн и (это может быть связано) не бывают достаточно сложными технологически. Значит, они неизбежно проигрывают тем, у кого ревность есть, то есть и в будущем социумы с ревностью должны преобладать. Конечно, ревность была в Бельгии и Голландии 1315-1974 годов. Подкрепляли ее и общественные нормы — речь идет о христианских (в то время) странах, а в христианстве прелюбодеяние оценивается как тяжкий грех.

Моногамный брак и успех в размножении: современная ситуация

Итак, если бы мы ограничились прошлым человечества, то могли бы сказать, что наш вид социально моногамен, а если культурные установки достаточно сильны — то и чаще всего генетически моногамен. Отклонения от физической верности супругов возможны, только если социальный ранг супруга мужского пола — или его доходы — так низки, что смысла в социальном моногамном союзе с ним у женщины не так много. Настолько немного, что она не боится рисковать внебрачной связью, считая (не всегда осознанно), что если все и вскроется, потеряет она не так много.

Однако сохранится ли такая ситуация дальше — большой вопрос. По статистике, в США около половины всех браков кончаются разводом. Сходные тенденции рано или поздно приходят во все страны с хотя бы относительно современной экономикой. Поэтому останется ли человек таким «условно моногамным» в будущем — на сегодня не очень понятно.

Скорее всего, ответ на этот вопрос положительный. Статистика показывает, что число детей у женщины прямо коррелирует с количеством лет, которые она провела в браке. В США женщина, живущая в браке всю жизнь, имеет в среднем четырех детей. Чем дальше она от моногамного пожизненного брака, тем меньше ее репродуктивный успех.

Разведенная дама в Штатах обычно имеет менее двух детей, никогда не состоявшая в браке – лишь одного. Как известно, порог воспроизводства начинается с двух детей на женщину. То есть те из них, кто живет без брака в среднем обречены на то, что их набор генов со временем исчезнет. Напротив, те женщины, что могут жить в моногамном браке постоянно, оставят многочисленное потомство, то есть их набор генов распространятся.

Можно возразить, что в США рождаемость в рамках нормального моногамного брака много выше, чем в Европе или России. Конечно, это так: классический американский образ жизни объективно способствует деторождению. Однако и в остальном мире женщины в браке имеют детей много больше, чем те, кто в нем не состоит.

Это значит, что дарвиновская приспособленность людей, не состоящих в браках основную часть своей жизни, ниже, чем у тех, кто в них состоит. «Малобрачные» оставляют мало детей, те, кто прожил в браке всю или основную часть жизни, — заметно больше.

В итоге гены первых будут вытеснены, гены вторых — сохранятся. То есть отклонения от социальной моногамии будут подавлены самим естественным отбором. Но пока это только теория. Как будут развиваться события в реальной жизни — покажет лишь время.

Источник