Великое противостояние: хасиды и митнагеды
Дэвид Фишман. Перевод с английского Аси Фруман 11 ноября 2019
Предлагаем вниманию читателей фрагмент новой монографии, которая вот‑вот увидит свет в издательстве «Книжники». Дэвид Фишман рассказывает историю Шклова — белорусского местечка, которое в конце XVIII века становится одним из центров восточноевропейского еврейства: здесь расцветает еврейское книгопечатание, наука, Гаскала, здесь разворачиваются настоящие битвы между идеологическими противниками, хасидами и митнагедами.
Предыстория. Ситуация до разделов Польши
Произошедший в августе 1772 года первый раздел Польши, в результате которого евреи Восточной Белоруссии стали подданными Российской империи, выпал на то время, когда они переживали серьезный и непредсказуемый религиозный конфликт. Именно на «земле российской» вспыхнула борьба между хасидами и митнагедами, из Шклова докатившаяся до Вильны, а от Вильны — до всей остальной еврейской Восточной Европы. Противостояние двух лагерей определило основные культурные особенности еврейской жизни в России на последующие несколько десятилетий .
В течение нескольких лет непосредственно перед разделом Польши «земля российская» была центром радикального, буйного и агрессивного хасидизма; действия его приверженцев вызывали яростный отпор раввинов и лидеров общин. Поведение хасидов и его исторические последствия описал р. Шнеур‑Залман из Ляд (1745–1813), основатель любавичского хасидизма, также известного как Хабад, в письме своему коллеге р. Аврааму Калискеру (1741–1810), ведущей фигуре восточнобелорусского хасидизма в период до раздела Польши. В свете той ожесточенной вражды, которая возникла между ними, р. Шнеур‑Залман напоминал р. Аврааму о его юношеских прегрешениях. Вспоминая о срочном собрании хасидских лидеров летом 1772 года, после первой волны антихасидских запретов, он отметил:
Я видел собственными глазами и слышал собственными ушами, как [Магид, р. Дов‑Бер из Межирича] сурово отчитывал тебя за то, что ты скверно руководишь нашими людьми в земле российской… их речи были дикими и шутовскими, они насмехались над учеными и поносили их, сбрасывали бремя [Торы] и предавались неуместному веселью. Кроме того, они постоянно кувыркались (о таком говорят «кулен зих» ) на рыночных площадях и улицах, позорили имя Г‑сподне в глазах иноверцев, а также затевали другого рода проделки и издевательства на улицах Калиска . А зимой 5532 года [1771–1772], после спора в Шклове, во время которого ты не смог ответить на вопросы касательно этого и подобного поведения, ученые Шклова написали покойному Виленскому Гаону и убедили его распорядиться, чтобы нас, Б‑же сохрани, «низвергли», как предписывает закон поступать с еретиками и теми, кто позорит ученых .
Нарисованная р. Шнеуром‑Залманом картина хасидского буйства в Восточной Белоруссии впоследствии получила развитие в фольклоре Хабада. Любавичская устная традиция рассказывает о «хасидей толк», то есть «хасидах [дурного] толка» — группе хасидов, в которой царили дикие, агрессивные порядки (слово «толк» на идише означает «порядок» или «устройство»). Речь шла не только о кувыркании на улицах и насмешках над талмудистами, но и о беспричинных актах вандализма и насилия. Целью их антиобщественного поведения было «перевернуть мир вверх тормашками» . Один антихасидский полемист конца XVIII века описывал ситуацию в том же духе; по его словам, шкловский и любавичский общинные раввины (Любавичи тогда еще были не очагом хасидизма, а просто местечком в Могилевской губернии) в те годы подвергались нападениям хасидов, и есть доказательства того, что р. Яков бен Йеуда Шик был вынужден покинуть свою общину из‑за хасидских преследований .
Как следует из процитированного выше письма р. Шнеура‑Залмана, в ответ на эту волну антиобщественного поведения зимой 1771/1772 года шкловская община устроила публичный спор с р. Авраамом Калискером. Хасидизм предали суду, а его представителю учинили допрос по образцу средневековых христианско‑еврейских диспутов / Под ред. Ш. Альмога и др. Иерусалим, 1987. С. 439–458. В хасидской традиции упоминаются два диспута в Шклове: в 1771–1772 годах и в 1776–1777 годах; Гейльман (Гельман). Указ. соч. С. 8, 13.
“]. О неспособности р. Авраама убедительно ответить на некоторые обвинения сообщает не только р. Шнеур‑Залман, но и современный ему митнагедский автор, который отмечает также, что в результате шкловская община «провозгласила их [хасидов] полнейшими еретиками» . Алексинец (в окрестностях Бродов), 1772. Цит. по: Виленски. Хасидим у‑митнагдим. Т. 1. С. 63. Гейльман в Бейт рабби, с. 8, сообщает, что это заявление прозвучало на собрании, созванном через несколько месяцев после диспута.
“].
Это было роковое, эпохальное решение. То, что хасидов признали еретиками с алахической точки зрения, давало право преследовать их по религиозному закону (см.: Мишне Тора [Повторение Торы] Маймонида, раздел Гилхот мамрим [Законы об ослушниках], часть 3 и 4). Решение сообщили Виленскому Гаону, р. Элияу бен Шломо‑Залману (1720–1797), и тот всецело его одобрил.
Когда шкловское постановление дошло к нам в Вильну, Гаон сказал: «Закон на стороне шкловской общины. Это сообщество еретиков; их следует сбросить [в яму] и никогда не вытаскивать [оттуда]» (Авода зара, 26б) .
Шкловское постановление подтолкнуло Гаона к тому, чтобы поднять виленскую общину на борьбу с хасидизмом; они объявили хасидам великий херем в мае 1772 года и разослали во все концы Восточной Европы письма, в которых призывали еврейские общины подавить эту «секту» .
Итак, в течение нескольких месяцев до российской аннексии евреи Восточной Белоруссии прошли полноценный первый этап хасидско‑митнагедской войны: с провокациями и актами насилия, публичным конфликтом и официальным отлучением хасидов от еврейской общины. Борьба, возникшая на «земле российской», затянула в свой водоворот Виленского Гаона и стала причиной всенародной кампании по подавлению хасидизма.
Кагал в России, 1772–1794
Российских правителей Восточной Белоруссии не особо заботили религиозные диспуты их свежеприобретенных еврейских подданных. После раздела Польши власти интересовались прежде всего вопросами более общего характера: как установить контроль над регионом, включить его в российскую административную и юридическую систему, добиться того, чтобы местные жители признали российское господство и законы. Важнее всего было поддерживать порядок и обеспечивать постоянный приток налогов в имперскую казну .
Исходя из этих соображений, вскоре после раздела Польши российские власти решили наделить еврейские органы общинного самоуправления — кагалы — широкими административными полномочиями. З. Г. Чернышев, генерал‑губернатор аннексированных земель, приказал всем евреям зарегистрироваться в кагалах, которые он назначил органами сбора государственной подушной подати среди евреев. Чернышев предоставил старейшинам кагалов самостоятельно распределять налоговую нагрузку, «и в прочем во всем сделать с ними [евреями] надлежащий порядок» . В эту обширную компетенцию после 1776 года вошло и право контролировать перемещения евреев путем выдачи официальных паспортов . Чернышев утвердил юрисдикцию еврейских судов над религиозными и гражданскими делами, а также учредил уездные и губернские кагалы, которые должны были служить апелляционными судами и высшей инстанцией для разрешения внутренних еврейских споров .
В результате еврейское общинное самоуправление восстановилось на местном и областном уровне — в том виде, в котором оно существовало в Речи Посполитой до того, как сейм распустил центральный и областные советы в 1764 году. В 1770‑х годах в Польше система автономных кагалов подверглась яростным нападкам сразу со многих сторон, и советы (веадим) полностью упразднили. Однако царская Россия признала и возродила эти же самые структуры — ради политической стабильности и постоянного притока налогов на недавно присоединенных землях .
Евреи сполна использовали возможность вернуть свою традицию региональной автономии. В только что созданной Могилевской губернии был возрожден и признан российскими властями ваад мединат Русья под новым именем — «Могилевский губернский кагал». Теперь он состоял из представителей пяти общин (Шклов, Могилев, Мстиславль, Старый Быхов и Чаусы) и снова ведал деятельностью кагалов, входивших в его юрисдикцию. Когда в 1777 году в еврейской общине местечка Петровичи начались серьезные беспорядки, ваад поручил трем своим членам составить для петровичской общины кагальный устав. Из этого устава мы узнаем, что ваад мединат Русья получал налоги, собранные с кагалов Могилевской губернии, и что его раввинский суд, бейт дин, служил апелляционным судом для внутренних еврейских тяжб, а также помогал разрешить территориальный конфликт между Старым Мстиславлем и Новым Мстиславлем (Слободой) между 1777 и 1781 годами .
Возрожденный ваад мединат Русья имел настолько большую власть во внутренних еврейских делах, что в 1783 году недовольные евреи подали жалобу в Сенат, поскольку «в случае от Евреев на сей Губернский… кагал неудовольствия в решении дел между одними оными [т. е. между евреями] производимых, куда переносить на апелляцию, положения не сделано , то и принуждены обвиненные иногда невинно страдать» .
В середине 1780‑х, когда правовое положение евреев изменилось и они смогли официально записываться в городские сословия (купечество и мещанство), полномочия кагала сократились. Российские власти отменили ранее выданное еврейским судам разрешение рассматривать гражданские дела, и состоятельные евреи, войдя в купеческие гильдии, стали платить определенные налоги напрямую в государственную казну. Однако даже после этих перемен власть кагала в России все еще была очень сильна, особенно по сравнению с Польшей и Австрией того времени. Указ 1786 года разрешил губернским кагалам заниматься всеми делами, касающимися еврейской религии и ритуалов, и поручил местным кагалам взимать как государственные, так и внутренние (общинные) налоги. Указ оставил систему официально признанных органов еврейского самоуправления — как местных, так и областных — почти без изменений . Ваад мединат Русья и его раввинский суд продолжали работать до 1790‑х годов , Шклов, 1790).
“].
Подавление хасидизма в Могилевской губернии
Описанная выше ситуация имела серьезные последствия для хасидско‑митнагедского конфликта в России в конце XVIII века. В Могилевской губернии ваад мединат Русья повел против хасидизма хорошо скоординированную кампанию среди подвластных ему общин и более двадцати лет успешно подавлял это движение на своей территории. Подобный контроль и координация на региональном уровне были бы невозможны в Польше, где правительство упразднило веадим и борьба с хасидизмом велась разрозненно (т. е. на уровне отдельных общин), с непредсказуемыми и разнообразными результатами.
Движущей идеологической силой антихасидского движения в Могилевской губернии были «шкловские мудрецы» — круг учеников и приверженцев Виленского Гаона, во главе которого стоял р. Биньямин бен Шломо‑Залман Ривелес (1728–1812). В 1775 году эта группа талмудистов устроила публичный диспут с руководителями хасидской «секты», во время которого общественное недовольство было столь велико, что представителей хасидского движения, р. Шнеура‑Залмана из Ляд и р. Авраама Калискера, схватили и учинили над ними физическую расправу . В 1787 году ваад мединат Русья провел в Шклове специальное заседание, на котором издал ряд антихасидских постановлений, подписанных р. Биньямином Ривелесом, р. Иссахаром‑Бером бен Йеудой‑Лейбом (общинным раввином Шклова и родственником Ривелеса) и прочими местными даяним, учеными и видными персонами. В хасидских историях упоминаются и другие, дополнительные заседания и запреты; так, один автор отмечает, что «когда великие митнагедские раввины собирались, чтобы издать запрет против наших раввинов и последователей оных, город Шклов был их [митнагедов] столицей. Большинство собраний и действий происходило там» .
Обвинения, которые «шкловские мудрецы» выдвинули против хасидизма, были типичны для митнагедов в целом: хасидов осуждали за то, что они проповедовали сектантский сепаратизм; презирали талмудистов и изучение Торы; вели разгульный и безнравственный образ жизни, устраивая постоянные празднества; изменили традиционную литургию и молились «дико и безумно»; нарушили алахические правила молитвы и шхиты; приписывали себе способность творить чудеса; распространяли еретические религиозные идеи .
Новизна этой кампании заключалась не в идеологии, не в полемике, а в ее политическом и организационном аспектах. В Могилевской губернии антихасидское движение проходило под эгидой ваад мединат Русья, общины тщательно согласовывали свои действия и выступали единым фронтом на региональном уровне. Когда кричевская община обнаружила, что на юге Могилевской губернии появился хасидский резник с Волыни, она немедленно сообщила лидерам ваада в Могилеве, а те распорядились, чтобы злополучного нарушителя, Айзика Заславера, задержали и допросили. Тогда, в 1787 году, ваад счел этот «проступок» достаточно веской причиной для того, чтобы провести специальное собрание, на которое созвали старейшин и руководителей общин со всей губернии .
Насколько послушны вааду были подвластные ему общины, видно из письма Мстиславского раввина, который просит прощения, что не смог приехать на собрание. Он уверяет ваад в своей полнейшей поддержке и призывает его принять против хасидов самые суровые меры. «Я и члены моей общины клянемся небом и землей… что в нашем городе, слава Б‑гу, нет последователей этой порочной секты. Ни одного» .
На собрании был утвержден список инструкций для общин, находящихся под юрисдикцией ваад мединат Русья. Они гласят:
Каждая община обязана издать указы и использовать все возможные средства принуждения, дабы эти указы исполнить и таким образом соблюсти правила, перечисленные ниже. Их должно записать в книгу протоколов каждой общины и каждого города как вечное предостережение и напоминание…
На нынешнем собрании мы приняли следующие правила:
День 25 тевета объявить всеобщим постом.
Любыми средствами уничтожать святилища этих еретиков и не позволять им собираться вместе.
Следить за тем, чтобы никто не изучал их книги, проводить обыски для этой цели.
Следить за исполнением изданных в Бродах и Вильне указов, запрещающих лидерам секты ездить из города в город.
Мясо животных, забитых их резниками, является запрещенным и трефным, и все мясо, поступающее из‑за пределов города, будет считаться трефным, если оно не имеет свидетельства кошерности, написанного известным человеком, не принадлежащим к их секте.
Запрещается давать кров кому‑либо из их секты.
Ни одна община не должна принимать кого‑либо из них в качестве кантора, раввина или проповедника; особое внимание следует обращать на меламедов [учителей], следить за тем, чтобы никто не учил мальчиков, не имея надлежащего сертификата от раввинов.
Пусть все общины объявят: каждый, кто знает о них хоть что‑нибудь — доброе или злое, — должен сообщить это раввинскому суду .
Выпуская эти антихасидские инструкции, ваад действовал исключительно в рамках своих официальных полномочий — следить за еврейскими религиозными делами и поддерживать в общинах «надлежащий порядок». Как пишет историк П. Марек, в протоколе другого (более раннего) заседания ваад мединат Русья было прямым текстом сказано, что российские законы позволяют вааду карать сектантов (т. е. хасидов) полномочиями». Цит. по: Виленски. Указ. соч. Т. 1. С. 193–194.”]. Можно с уверенностью предположить, что при необходимости Ваад земли российской использовал бы свое право распределять налоги, чтобы наказать непокорную общину, отказавшуюся исполнить его антихасидские распоряжения. Отсюда рвение Мстиславского раввина, в своем письме уверяющего, что, хоть он и не смог приехать, но всецело поддерживает ваад.
Ряд писем р. Шнеура‑Залмана из Ляд свидетельствуют о том, как эффективны были антихасидские меры, принятые в Могилевской губернии. Из писем вырисовывается образ затравленной группы людей, вынужденной скрываться в подполье и опасающейся за жизнь и здоровье своих сторонников. Примерно в 1780 году р. Шнеур‑Залман написал группе своих последователей послание, в котором признал, что собирать отдельные хасидские миньяны слишком опасно, и попросил их прекратить богослужения по «всему краю».
«Это — бедственное время для Яакова, но он будет спасен от него» [Ирмеяу, 30:7]. Поэтому мой совет всему краю — исполните сказанное в стихах «укройся на мгновение, доколе не пройдет гнев» [Йешаяу, 26:20], «Время Г‑споду действовать: закон Твой разорили» [Теилим, 118:126]. Остерегайтесь, ради спасенья ваших душ, и не вступайте в борьбу с теми, кто поднялся против вас — не молитесь отдельным миньяном. Я полагаюсь на Г‑спода, веря, что Он не покинет нас и скоро вернет короне ее прежнюю славу .
Приведенное выше письмо — удивительный документ в истории хасидизма. В Восточной Европе не было другого такого случая, когда хасидскому лидеру пришлось бы попросить своих сторонников во всем регионе прекратить общественные богослужения. Молитвенная группа была основным институтом хасидизма — с точки зрения общинного строительства. Она представляла собой средоточие хасидской религиозной жизни, в котором проходили индивидуальные и коллективные поиски двекута, слияния с Б‑гом . Без нее хасидизм был бы пустым звуком.
В 1787 году, после того как ваад мединат Русья издал свои антихасидские постановления, р. Шнеур‑Залман пылко воззвал к его руководителям, умоляя о милосердии и правосудии. Он прибег к образам из книги Эстер, сравнив действия ваада с жестокими указами Амана. «И посланы были письма через гонцов во все уезды — письма, содержавшие ужасные указы и распоряжения… Ибо проданы мы, я и народ мой. И выкупит нас не серебро, но милосердие и те мольбы, что мы обращаем к вам» .
Настоящим откровением звучат те строки, в которых р. Шнеур‑Залман описывает страдания хасидов в результате указов ваада:
Народ вознамерился причинить нам вред и обращался с нами как с исчадием зла и закоренелыми еретиками, [полагая] что тот, кто убьет нас первым, заслужит награду и принесет благо общине. Если бы не страх перед властями, люди бы проглатывали друг друга живьем, считая это добрым поступком. И втайне совершались вещи, которых нельзя совершать, и было дозволено беспрепятственно преследовать людей и лишать их средств к существованию… Добавьте к этому унижение и кровопролитие. Ибо наша кровь лилась как вода, и нас бесчестили перед Иноверцами и унижали перед нашими братьями, детьми Израиля.
Земля, о земля, не прячь нашу кровь, не поглощай наши крики .
Жалобы р. Шнеура‑Залмана на антихасидский террор и кровопролитие в Могилевской губернии не стоит отметать как преувеличение. Сохранились местные рассказы о том, с какой жестокостью шкловский кагал расправлялся с бунтарями и доносчиками. «Если бы воды Днепра могли говорить, они бы многое рассказали о доносчиках, которых утопили по решению шкловского кагала» // Гисторише верк [Исторические исследования]. Нью‑Йорк, 1941. Т. 3. С. 180–181. О случае угрозы жизни и здоровью хасидов в Могилевской губернии повествует хасидская традиция в историях об Аврааме Шейнисе, зяте р. Шнеура Залмана. Р. Авраам вырос в Шклове, в митнагедской общине, в семье одного из местных светил раввинистической учености. Заинтересовавшись хасидизмом, он сбежал из дома и уехал в Лиозно, где жил р. Шнеур‑Залман. Отец р. Авраама отправил р. Шнеуру‑Залману письмо с требованием отослать его сына домой, однако юноша боялся возвращаться: «жители этого города убьют меня». Лишь после того, как шкловцы поклялись перед раввинским судом, что не причинят ему никакого вреда, р. Авраам согласился вернуться (Гейльман. Указ. соч. С. 116–117).
“]. С самими хасидами — считавшимися еретической сектой — несомненно, обходились так же сурово. В других источниках упоминается практика лишать хасидов средств к существованию (вероятно, при помощи нечестной конкуренции, в результате которой они теряли арендные права). В письмах своим наставникам в Земле Израиля белорусские хасиды горько жаловались на экономические репрессии .
Все эти источники, вместе взятые, подтверждают представление, сохранившееся в любавичской устной традиции: на российских землях (т. е. в Могилевской губернии) хасидов преследовали значительно сильнее, чем на территории Польши и Украины . Уникальные полномочия ваад мединат Русья дали ему возможность столь эффективно подавлять силы противников, а мощное митнагедское руководство в лице «шкловских мудрецов» осуществило эту возможность на практике.
Хасидское доминирование в Полоцкой губернии
В Полоцкой губернии, к северу от Могилева, хасиды не сталкивались с подобными проблемами. Границы губернии, установленные российскими властями в 1772 году, соответствовали границам той области, где хасидизм был наиболее силен. Именно там родились р. Авраам Калискер, р. Менахем‑Мендл из Витебска и р. Шнеур‑Залман из Ляд. Вскоре после того, как Россия аннексировала этот регион, р. Менахем‑Мендл вернулся туда из Минска (где прожил много лет) и поселился в Городке. Под его руководством хасидизм приобрел в этой губернии огромную популярность; многие местные жители, посетив двор Менахема‑Мендла в Городке, прониклись его учением , в более дружелюбную обстановку Полоцкой губернии. См.: Виленски. Указ. соч. Т. 1. С. 65, 102.”].
В 1777 году р. Менахем‑Мендл и р. Авраам Калискер вместе с довольно большой группой хасидов уехали в Землю Израиля. Тем не менее они и после отъезда оставались духовными лидерами белорусских хасидов, общаясь с учениками посредством частых писем и через личных посланников. Когда стало ясно, что такой вид дистанционного руководства работает плохо, р. Менахем‑Мендл и р. Авраам Калискер постепенно переложили свои обязательства на р. Шнеура‑Залмана из Ляд и в 1786 году назначили его руководителем вместо себя. С того момента городок Лиозно, где он жил, стал центром хасидского движения .
Среди евреев Полоцкой губернии хасидизм был доминирующим течением. Источники не упоминают ни одного случая, когда на территории Полоцкой губернии хасидам объявляли бы херем. Напротив, местные кагалы находились, по всей видимости, под их контролем. Первый хасидский посланник из Святой Земли, пытаясь собрать денежные средства в поддержку своих собратьев в Палестине, обратился не к габаям местного тайного хасидского кружка, а к руководителям витебского кагала. Совет общины и сам включился в хасидское движение, поэтому не было необходимости действовать в обход кагала или прибегать к помощи какого‑либо альтернативного института .
В своих письмах из Палестины р. Менахем‑Мендл выражал уверенность хасидов в том, что губерния принадлежала им : «Край этот покорился нам, ибо все жители края отступили пред нами. А что до тех, кто восстал против нас, — разорил Б‑г замысел их» .
В упомянутом выше письме 1787 года р. Шнеур‑Залман предложил заседавшему в Могилеве ваад мединат Русья собрать лидеров хасидского и митнагедского движений перед беспристрастным судом «либо в нашей губернии [ба‑губерния шелану], либо в вашей, либо в месте, находящемся между двумя губерниями» . Очевидно, что он тоже считал полоцкий регион хасидской территорией.
Это не значит, что в Полоцкой губернии не было не‑хасидских религиозных сообществ и раввинов. Таковые были, и хасидское большинство великодушно мирилось с их присутствием. Но и числом, и авторитетом местные митнагеды уступали хасидам. Труды «полоцкого магида», р. Пинхаса бен Йеуды — проповедника и богослова, жившего в Полоцке с 1767 по 1785 год, — служат тому доказательством. Его тексты преисполнены скорби и тревоги о том, что сатанинские силы хасидизма побеждают раввинистический иудаизм; он с горечью жалуется, что юное поколение променяло талмудическую науку на другие религиозные искания , Шклов, 1788), свидетельствует о том, что в Витебске, Невеле и Полоцке существовали нехасидские общины.
“]. Боясь, что приверженцы хасидизма появятся и в его собственной семье, р. Пинхас пошел на чрезвычайные меры: взял с сына клятву «не вступать в хасидскую секту… не молиться в их миньянах… и никогда не посещать их раввинов» .
В Полоцкой губернии еврейское самоуправление имело не такую структуру, как в Могилевской. Высшим региональным органом власти здесь был не совет кагалов, созданный по образцу ваад мединат Русья, а губернский раввинский суд, который состоял из р. Исраэля из Полоцка, р. Иссахара‑Бера из Любавичей и р. Шнеура‑Залмана из Ляд. Историк Иммануэль Эткес отмечает, что в начале 1780‑х эти трое осуществляли местное руководство хасидским движением на белорусских землях, в то время как р. Менахем‑Мендл и р. Авраам Калискер возглавляли движение, находясь в Земле Израиля . Однако, если проанализировать тексты заявлений и посланий этих троих раввинов, можно увидеть, что они действовали как законно учрежденный верховный раввинский суд. Они издавали постановления и налагали херемы касательно гражданских дел — например, запрет использовать деньги, собранные для жителей Святой земли, на помощь местным нищим; шаблонный язык этого запрета свидетельствует о том, что его авторы были не просто спонтанно собравшимися хасидскими лидерами, а официальным губернским бейт дином региона, контролируемого хасидами .
В 1786 году бейт дин сменила централизованная система во главе с раввином губернии Шнеуром‑Залманом из Ляд, которого назначили на эту должность его старшие собратья в Палестине. Авраам Калискер, говоря об этом, использует традиционную формулу посвящения в раввины: «мы помазали его наставником [море цедек ] в вашем краю, чтобы паства Г‑сподня не осталась как стадо без пастыря» .
Будучи раввином губернии, р. Шнеур‑Залман взимал с местных жителей пошлины и сборы, а за неуплату грозил отлучением от еврейской общины. Имея такое же полномочие объявлять херем, как и его митнагедские коллеги из Могилевской губернии, он издал указ:
Кто не внесет назначенной ему суммы — наличными деньгами или хотя бы залогом, — будет отдален от нас всеми возможными способами отлучения… Он не имеет права участвовать в каких‑либо священных делах и даже не может быть принят в миньян. Его следует изгнать до тех пор, пока он не раскается .
Кроме того, благодаря своей должности р. Шнеур‑Залман стал еще и высшим алахическим авторитетом в губернии. Витебский и полоцкий раввинские суды посылали ему вопросы о бракоразводных делах, и он отвечал респонсами .
Ученые считают, что как руководитель он был менее харизматичен и более близок к традиционным раввинам, чем другие хасидские лидеры . Это объясняется не только его личными особенностями и взглядами на жизнь, но и служебным положением. Начиная с 1786 года р. Шнеур‑Залман был не только духовным наставником хасидов, но и официальным лицом, которое ведало налоговыми и алахическими делами Полоцкой губернии. Он совмещал в себе роль цадика и рава, и многие источники, упоминая его, используют второй титул.
Таким образом, по две стороны географической границы битва между митнагедами и хасидами имела разный исход. В Могилевской губернии хасидизм был подавлен местным ваадом, а в Полоцкой — взял верх, установив контроль над кагалами и губернским раввинатом. Такое положение дел продержалось до середины 1790‑х годов.
Изменение курса российской политики и его последствия
В результате второго и третьего разделов Польши в 1793 и 1795 годах соответственно Россия получила 700 тыс. новых еврейских подданных — больше, чем она когда‑либо хотела или могла себе вообразить, — и царские власти начали пересматривать законодательство в отношении евреев. Самыми известными пунктами новой политики — подозрительной и враждебной — стали ограничения на проживание, черты оседлости и двойной подати для еврейских купцов и мещан .
Кагал и региональные органы еврейского самоуправления тоже попали под пристальное внимание правительства. Екатерина II вознамерилась передать еврейские общины в безраздельное ведение гражданских властей и попыталась радикально сократить еврейскую автономию. Полностью свой замысел царица осуществить не смогла, равно как и ее преемники, однако некоторого успеха все же добилась, и это изменило расстановку сил в борьбе митнагедов и хасидов в России.
Царский указ, изданный 3 мая 1795 года по итогам третьего раздела Польши, гласил, что евреев теперь надлежит считать горожанами и подчинить магистратам, а губернские кагалы «не должны касаться ни до каких иных дел, кроме обрядов закона и богослужения их» . Провинциальные чиновники истолковали этот указ в том смысле, что еврейские губернские органы управления лишаются всех своих гражданских, судебных и полицейских полномочий. Кагалы больше не могли служить высшей инстанцией во всех внутренних еврейских вопросах и издавать обязательные к исполнению указы, принуждая соблюдать их под угрозой херема.
Этот указ стал поворотной точкой в истории хасидско‑митнагедского конфликта в России; произведенный им эффект упоминается в литературе обоих лагерей. Р. Авигдор бен Йосеф‑Хаим из Пинска, фанатичный митнагед, в 1800 году написавший императору Павлу I донос на хасидов, объяснял новый всплеск их движения именно ослаблением еврейского самоуправления. Еврейские общинные лидеры, жаловался р. Авигдор, уже не могут запретить хасидизм судебным или административным распоряжением.
Ибо прежде всегда было у нас в обыкновении, чтобы токмо наши ученые решили дела <…> Что и покойная Государыня утвердила при вступлении на престол, дабы иудейския спорныя дела были решены учеными иудеями. Но богатые люди, которым сие не нравилось, довели происками своими до того, что сила иудейскаго суда в спорных делах осталась тщетна <…> И в самом деле, ежели б ныне так было, как прежде, чтоб дела иудеев решались токмо учеными, между их, и что касается до государственных повелений, вследствие высочайших предписанных законов, — то на таком основании конечно бы уничтожили [имеется в виду: хасидов], ежели б единственные возмутились против Б‑га и его помазанников .
То, на что жаловался р. Авигдор (закон больше не позволяет еврейским ученым единолично решать дела общины), в хасидской среде вызвало бурную радость. Согласно хасидской традиции, после второго и третьего разделов Польши российские власти объявили херем незаконной практикой — и, таким образом, митнагеды уже не могли запретить хасидское движение, как раньше. Теперь, поскольку чиновники тщательно контролировали действия общины, подобный ход был практически исключен .
Согласно хасидским источникам, запрет на применение херема был введен не в 1795, а в 1794 году. Если это так, то указ 1795 года был повторением политической стратегии, принятой годом ранее, после второго раздела Польши. К тому же такая датировка может пролить свет на важное историческое событие — появление первой в России хасидской книги.
Гилхот Талмуд‑Тора, алахическое пособие р. Шнеура‑Залмана, впервые было издано в 1794 году в Шклове и сопровождалось рекомендацией шкловского общинного раввина Ханоха‑Генеха Шика . Обстоятельства публикации окутаны тайной. Книга вышла анонимно, в городе, который был твердыней митнагедского движения. Тот же самый р. Ханох‑Генех Шик за семь лет до того подписал антихасидские постановления ваад мединат Русья. Хасидская традиция утверждает, будто в последующие годы р. Ханох‑Генех стал куда менее враждебно относиться к хасидизму, но это не дает понять, почему ваад мединат Русья и «шкловские мудрецы» не сделали ничего, чтобы помешать выходу книги . Единственное убедительное объяснение таково: в 1794 году митнагеды Шклова уже не имели юридических или моральных полномочий для того, чтобы препятствовать изданию хасидской литературы на своих землях. В таком случае публикация книги р. Шнеура‑Залмана в Шклове была демонстративным жестом: хасиды воспользовались своей новообретенной свободой и отпраздновали ее.
Примерно в то же время, в 1794 или 1795 году, хасидизм начал распространяться по Могилевской губернии. Теперь, в отсутствие централизованного, узаконенного запрета, люди больше не боялись открыто заявлять о своей принадлежности к движению. К марту 1796 года в Шклове, Орше, Чаусах, Дубровно, Копысе и других общинах Могилевской губернии уже существовали хасидские миньяны . Сам Шклов вскоре стал крупным центром движения Хабад; оттуда родом были некоторые ближайшие последователи и ученики р. Шнеура‑Залмана. Одно хасидское предание гласит, что из всех хасидов шкловские были «самыми возвышенными» .
Митнагедская ученая традиция осталась мощным религиозным и идеологическим течением как в Шклове, так и в Могилевской губернии в целом. Группа учеников Виленского Гаона, сформировавшаяся вокруг р. Биньямина бен Шломо‑Залмана Ривелеса, успешно продолжала свою деятельность. Однако после указа 1794 (или 1795) года митнагеды утратили монополию на еврейскую духовную жизнь в Могилевской губернии — монополию, которая находилась в их руках около двадцати двух лет.
В конце 1790‑х годов хасидско‑митнагедская борьба в России вошла в свою заключительную стадию. После того как применение херема было запрещено законом, хасиды стали более агрессивными и амбициозными, положение же митнагедов стало отчаянным. Основным полем битвы двух течений стала Вильна (вошедшая в состав Российской империи в 1795 году, после третьего раздела Польши), где хасиды совершили организованную попытку свергнуть возглавляемый митнагедами кагал, на что тот в октябре 1797 года ответил антихасидским херемом — в нарушение царского указа 1794 (или 1795) года. Хасиды немедленно пожаловались царским чиновникам, что кагал нарушил российское законодательство, совершив действие, на которое он не имеет полномочий. Власти сочли их жалобу обоснованной, и хасидское присутствие в Вильне было узаконено. За этим последовал ряд обвинений и контробвинений; кульминацией конфликта стал донос на р. Шнеура‑Залмана, который митнагеды направили властям в Петербург. Из‑за доносов р. Шнеура‑Залмана дважды арестовывали и сажали в тюрьму на короткий срок (в 1798 и 1801 годах ).
Тем временем в самой «земле российской» два лагеря неохотно заключили перемирие. При этом напряжение и полемика между «шкловскими мудрецами» и местными хасидами продолжались. В самом Шклове разграничения были настолько жесткими, что даже после того, как в тамошней общине появились хасидские молитвенные группы, хасидов все равно хоронили на отдельном участке еврейского кладбища — вероятно, по требованию некоторых митнагедов .
И все же ожесточенная борьба не на жизнь, а на смерть завершилась. Местные митнагеды при всем желании не могли подавить хасидское движение после того, как ваад мединат Русья лишился своих общественных полномочий. В 1804 году, при Александре I, сосуществование двух лагерей (которое и так уже де‑факто имело место в Шклове и за его пределами) было закреплено в российском законодательстве: вышло положение «О устройстве Евреев», которое позволило как хасидским, так и нехасидским общинам существовать под руководством одного объединенного кагала. В том же 1804 году р. Шнеур‑Залман впервые приехал в Шклов с официальным визитом .
Комментариев нет:
Отправить комментарий