вторник, 8 октября 2019 г.

ГОЛЛИВУД, ГОВОРИВШИЙ НА ИДИШЕ

ГОЛЛИВУД, ГОВОРИВШИЙ НА ИДИШЕ
Евгений Левин
Когда речь заходит о еврейской культуре на идише, большинство из нас, скорее всего, подумает о литературе, музыке или театре. Что же до идишского кинематографа, то для многих это словосочетание прозвучит почти оксюмороном. Поэтому неудивительно, что, когда в рамках ежегодного Иерусалимского кинофестиваля был объявлен показ фильма «Пyримшпилер» («Der Purimspiler»), в зале почти не осталось свободных мест. Причем публика подобралась на удивление разновозрастная – от классических ашкеназских стариков до молодежи совершенно сабровского вида.
История появления этой картины неординарна. Ее создатель, актер и режиссер Йосеф Грин, прибыл в Америку в 1924 году. Подобно многим своим коллегам, начал американскую карьеру в одном из еврейских театров Нью-Йорка. Вскоре ему удалось сделать себе имя, после чего события развивались так же, как в романе Шолом-Алейхема «Блуждающие звезды»: Грину предложили уйти из еврейского гетто в мир «большого американского искусства». Причем не просто в какой-то американский театр, но в Голливуд, который уже тогда был Меккой в глазах любого актера и режиссера.
В американском кинематографе конца 20-х – начала 30-х годов подвизалось немало режиссеров-евреев: Дж. Пастернак, С. Кацман, Д. Шари, Дж. И. Левин... Большинство из них снимали стандартное американское кино, начисто лишенное каких-либо намеков на еврейство.
Грин пошел другим путем – решил снимать настоящие еврейские картины! Причем не в Америке, а в Польше, еврейство которой еще не утратило своего неповторимого колорита. И не на английском, а на идише, который до войны оставался разговорным языком подавляющего большинства евреев.
Мало кто тогда верил в успех этого предприятия. Однако Грин верил в себя и в еврейское искусство – и не ошибся. В 1936 году он снял фильм «Yiddle With His Fiddle» («Еврей и его скрипка»). А в 1937-м – создал «Пуримшпилера», трогательную музыкальную комедию о бедняке, безнадежно влюбленном в дочь внезапно разбогатевшего сапожника.
Приступив к съемкам фильма «Пуримшпилера», Грин поставил перед собой довольно сложную задачу – снять «аутентичный» еврейский фильм, который одновременно соответствовал бы тогдашним стандартам американского кинематографа. Поэтому съемки велись в Польше, в еврейском квартале Кракова. На главные роли Грин пригласил звезд американского еврейского театра: Мирьям Крессин (Miriam Kressyn) и Химми Якобсона (Hymie Jacobson).
Созданный таким образом фильм производит несколько двойственное впечатление. С одной стороны, реалии галицийского местечка были воспроизведены довольно точно, хотя, разумеется, слегка опереточно (все-таки фильм – пасторальная комедия, а не социальная драма). Но при этом по стилю, актерской игре, режиссерской работе картина была снята в классической голливудской традиции (кстати, хорошо знакомой советскому зрителю по классике сталинского кинематографа, вроде «Веселых ребят» или «Волги-Волги»).
В наибольшей степени это отразилось на музыке к фильму, лишенной практически всякого еврейского колорита. Пожалуй, даже в музыке к советским «Искателям счастья», снятым несколькими годами раньше и на русском, еврейских мелодий будет побольше. Так что когда главная героиня хорошо поставленным голосом пела на идише про свою мечту (песня «Хулем»), то все чувствовали, что «на самом деле» здесь имеется в виду классический dream американских мюзиклов (слова к песням, кстати, написал не кто иной, как будущий нобелевский лауреат Исаак Башевис Зингер).
Впрочем, было бы неверным считать, что создатели фильма ориентировались исключительно на американские вкусы. Ибо именно такая американизированная еврейская музыка звучала тогда в еврейских кабаре и кафе-шантанах, коими столь славилась довоенная Варшава.
Про особенности американского восприятия создатели фильма тоже не забыли.
Сбежав из местечка и став певицей, главная героиня зарабатывает тем, что триумфально исполняет на польско-еврейских подмостках песню «Штетл» («Местечко»), представляющую поток сусально-ностальгической патоки. Разумеется, польские евреи, жившие бок о бок с реальным местечком, не испытывали и не могли испытывать к нему подобных чувств.
Иное дело евреи Америки – оставшийся на старой родине штетл для многих превратился в страну счастливого детства, о которой вспоминать с легкой грустью было естественно.
Ностальгическую грусть фильм вызывает и у современного зрителя. Разумеется, не по местечку, которого никто из нас в глаза не видел. Но по уникальной еврейской культуре, которая в межвоенные годы развивалась в ногу со временем, успешно осваивая новые формы, но погибла в огне Катастрофы вместе с большинством ее носителей.

Комментариев нет:

Отправить комментарий