ЗАДРАВ ХВОСТ ТРУБОЙ И ПОДНЯВ ШЕРСТЬ ДЫБОМ

Задрав хвост трубой и подняв шерсть дыбом, Россия решила что это и есть «встать с колен»

1 июня, 2019 - 00:37

Российский президент Владимир Путин на совещании 30 мая вновь заговорил о том, кто будет властелином мира: "Если кто-то сможет обеспечить монополию в сфере искусственного интеллекта, то последствия нам всем понятны – тот станет властелином мира. И мы, конечно, должны обеспечить технологический суверенитет в сфере искусственного интеллекта. Это важнейшие условия состоятельности нашего бизнеса и экономики, качества жизни граждан России, безопасности и, в конце концов, обороноспособности государства".

"Искусственный интеллект – будущее не только России, это будущее всего человечества. Тот, кто станет лидером в этой сфере, будет властелином мира. Очень не хотелось бы, чтобы эта монополия была сосредоточена в чьих-то конкретных руках" – так Путин высказался в сентябре 2017 года.

Создается впечатление, что Кремль смирился с поражением в сфере высоких технологий, всерьез не ставит задачу модернизации, "догнать и перегнать", и хочет спрятаться от будущего мира за "Китайскую стену", отсюда и проекты "суверенного Интернета". При этом лавры властелина мира Путина привлекают, но в сфере новых политических проектов.

Где место современной России на карте будущего?

Обсуждают доктор исторических наук Валерий Соловей и экономист и политолог Владислав Иноземцев, автор книги "Несовременная страна. Россия в мире XXI века".

Президент России Владимир Путин на совещании 30 мая заявил: "Если кто-то сможет обеспечить монополию в сфере искусственного интеллекта, он станет властелином мира. И мы, конечно, должны обеспечить технологический суверенитет в сфере искусственного интеллекта". У некоторых комментаторов создалось впечатление, что Кремль не ставит задачу модернизации, а находится в своего рода обороне перед наступлением будущего. Каковы перспективы развития страны при нынешнем курсе? Как бы вы определили курс Владимира Путина? Это желание державы средней руки утвердиться на мировой арене сейчас за счет каких-то действий локального типа, войн каких-то, конфликтов, разжигание чего-то такого мы уже видим в Африке даже?

Валерий Соловей: Да, я думаю, что это справедливое предположение. Страна пользуется, точнее Кремль пользуется теми инструментами, которые у него остались, а главный инструмент – это дерзость геополитического мышления, я бы сказал даже отвязанность геополитического мышления и способность занимать пустоты. Там, где образуются пустоты, возникает дефицит присутствия каких-то других стран, там же сразу появляется Российская Федерация. Еще, конечно, важно, чтобы в этих пустотах были какие-то ресурсы. Что касается технологий, искусственного интеллекта и прочих вещей – это сугубо имитация.

Они же собираются, серьезные чиновники, Греф призывает какие-то преференции дать.

Валерий Соловей: Я думаю, самую точную характеристику или резюме дал Константин Калачев, известный политэксперт: у нас, говорит, проблема с обычным интеллектом, что уж об искусственном говорить. Чистая правда, мне кажется, точнее не скажешь. Это попытки примерить постсовременный кафтан на страну, которая на самом деле погружается в прошлое. Она архаизируется в социальном и политическом плане, в культурном тоже – это очень хорошо заметно.

 А доказательства, спросят вас? Встали с колен, а вы про какую-то архаику.

Валерий Соловей: С колен, может быть, и встали, но явно не распрямились, так на четвереньках собираемся ходить или в полусогнутом состоянии. Достаточно посмотреть на эзотерические штудии, которыми увлечены российские чиновники, это не только нашумевшая публикация последнего времени, но и то, что я знаю. Практически нет ни одного чиновника категории "А", который не имел бы личной гадалки, старца, мага, шамана. Вплоть до того доходит, что из Амазонии везут шаманов на самолетах на яхты, там с ними встречаются и толкуют о будущем. Это современная страна?

Страх будущего?

Валерий Соловей: Абсолютно верно. Мне кажется, очень точно поймали. Это катастрофическая неуверенность в прочности современного положения, в собственном статусе и страх перед будущим, которое наступает. И оно наступает со всех сторон, прет изо всех щелей, залазит во все поры, а как реагировать – не знают.

Владислав, вы говорите, что это страна второго мира, авторитарная, да еще с корпоративными разными схемами управления, намекая на что-то похожее на Муссолини. Действительно, каковы ее перспективы в тот момент, когда мир так серьезно, как мы видим, меняется и геополитически, и технологически?

Владислав Иноземцев: Я согласен с Валерием Дмитриевичем во многом, что он сказал. Конечно, общая картина, которая вырисовывается, очень печальна. Но мне кажется все-таки, что в последние годы Россия не всегда была такой. Проблема ее сегодня заключается в том, что в период с 2000 до 2008, даже 2010 года Россия достаточно активно проявила себя на международной арене. То, что происходит сейчас, скорее не ощущение своей какой-то ущербности, а ощущение того, что мы забежали слишком далеко, куски, которые мы постарались схватить, были слишком большими, соответственно, сейчас идет попытка перейти к обороне.

Когда мы говорим о суверенном интернете, о всякого рода попытках удержать нынешнюю ситуацию, о точечных вмешательствах в разных частях мира – это попытки все-таки как-то удержать те позиции, которые были достигнуты. Неуверенность, конечно, существует. Поэтому есть какой-то симбиоз, с одной стороны, неуверенности, с другой стороны – попытки все-таки оказаться вписанными в эту современную мировую реальность. В условиях отсутствия стратегии, которая в современном мире нужна, конечно, страна погружается в некую такую трясину, из которой нет нормального выхода.

Вы нас не пугайте. Болото, из которого нет выхода, – это, конечно, не лучшая перспектива. Тем не менее, вы же в своих статьях пытаетесь нарисовать какой-то образ будущего и эту дорожку из трясины. Предположим, что-то меняется в настроениях верхов, они видят, предположим, угрозу каких-то массовых выступлений, что бы вы им посоветовали сейчас в первую очередь сделать?

Владислав Иноземцев: Я думаю, что сегодня наступает время, когда верхи просто хотят реально выжить в этой ситуации, сохранить свои возможности, которых они так долго достигали. Мне кажется, им надо очень сильно пересмотреть свою политику в отношении с населением. Конечно, население вряд ли, может быть, я ошибаюсь, но я думаю, что населению сейчас нужны не столько свободы, не столько какое-то самоуважение, сколько банальное улучшение материального положения, которое правительство может вполне им дать. Перенос ценностей с каких-то безумных геополитических эскалаций (сейчас вышло на РБК, очередные 150 миллионов долларов было потрачено на популяризацию русского языка в мире) вот такого рода бредятины, свернуть подобного рода проекты, действительно сконцентрироваться на, с одной стороны, повышении благосостояния, пусть минимального, с другой стороны, на демонстрацию уважения к населению, я не говорю принимать во внимание его мнение, но в любом случае показать возрождение уважения к населению, с другой стороны, каким-то образом сменить тренд на повышение благосостояния – это, конечно, будет очень нужно.

Потому что в любом случае никакие посткрымские сентенции, никакие идеи мирового доминирования народ реально не трогают в современной ситуации. Просто потому, что шестой год снижение реальных доходов – это слишком продолжительный период времени, чтобы люди могли прельститься чем-то еще.

Я бы еще добавил к этой статистике, что пятый год, когда естественная смертность превышает рождаемость. Так что мы имеем, несмотря на все материнские капиталы, реальный демографический кризис, который перекрывается только миграцией. Может ли нынешняя власть, почувствовав опасность какую-то, просто ощущение опасности, повернуться, как говорит Владислав Иноземцев, лицом или одним хотя бы глазом к населению, если не пересмотреть, то скорректировать свою политику?

Валерий Соловей: Теоретически, конечно, может. Нам бы этого, наверное, очень хотелось, такого вегетарианского изменения. Но фактически, боюсь, леопард не в состоянии сбросить свои пятна. Или, скажем так, крокодил будет по-прежнему поглощать свою жертву, пусть даже обливаясь при этом горючими слезами. Хотя сделать надо очень простые вещи: предоставить свободу мелкому и среднему бизнесу, снизить налоговую нагрузку, действительно перераспределить ресурсы с военных и внешнеполитических авантюр на цели внутреннего развития. Непременно отправить в отставку правительство. Это беспрецедентно – шестой год экономического кризиса и правительство все то же самое. Назовите мне страну хоть одну, где правительство сохраняло бы свои позиции при таком кризисе. Этого просто не должно быть (такие страны есть - Венесуэла, КНДР - ЭР).

Роль Дмитрия Медведева, наверное, понятна.

Валерий Соловей: При чем здесь роль Дмитрия Медведева?

 Он занимает стул соответствующий.

Валерий Соловей: Что бы он ни занимал, это же вопрос стратегической коммуникации. Вы как с людьми вообще собираетесь говорить? Они надеялись после марта 2018 года действительно увидеть новый кабинет, хотя бы новую политику, новые лица. И что? Они увидели все тех же людей, все тех же общенациональных аллергенов, а плюс их еще "порадовали" пенсионной реформой. Но это же просто издевательство. Люди это воспринимают как издевательство и как плевок, соответствующим образом начинают реагировать.

Я помню, когда я спрашивал госчиновников: ну хорошо, вы контролируете крупный бизнес, вас заставляют объяснять это все вызовами и угрозами извне. А что с мелким и средним? Мне говорят: а как ты не понимаешь, чекисты нам не позволяют. Нам не позволяют чекисты ослабить регулирование, снизить налоговую нагрузку, сделать прочие вещи. Они считают это своим кормлением – это первое. И второе, что было очень важно, они боятся роста среднего класса, экономически самостоятельного среднего класса, будучи напуганными протестами 2012 года, когда городской средний класс вышел на площади.

Но ведь, собственно, этот городской средний класс никуда не делся.

Валерий Соловей: Он обнищал, он обижен.

Но не в Москве?

Валерий Соловей: Он и в Москве обижен. Я полагаю, что в этот раз в России политический кризис будет развиваться не по центральному типу, а по провинциальному, по периферийному. Пока что так это происходит. Протесты в Архангельской области, в Ингушетии, в Екатеринбурге, они возникнут и в других регионах. Причем обратите внимание – протесты не политические изначально, они политизируются по ходу дела. А потом они уже перекинутся в Москву и Петербург, где они изначально примут политический характер. То есть это очень интересное и нетипичное для России ХХ и начала XXI века возможное развитие политического кризиса.

 В таких сложных условиях, на ваш взгляд, почему чиновники за последнее время стали допускать большое количество, я бы сказал, провокативных и таких поджигательских заявлений? Последнее известный депутат Государственной думы господин Онищенко, который посоветовал пенсионерам немножко поголодать ради их собственного здоровья. Может быть, если бы он нашел какие-нибудь другие слова, к этому бы отнеслись как к совету санитарного врача. Тем не менее, опять это вызвало злобную реакцию.

Еще одна сцена тоже запомнилась из последнего времени – это районный глава, который бьет журналиста государственного телеканала прямо у себя в кабинете под камеру, такая битва жабы с гадюкой, не знаешь, кто лучше, кто хуже, но выглядит это чудовищно. Вот это образ российской власти, где распоясавшийся чиновник избивает государственного же служащего по информационной части. Почему все это происходит раз за разом каждую неделю?

Валерий Соловей: Это происходило и раньше, просто был другой контекст. Сейчас происходит усиление. Если в целом контекст негативно нагружен, наши доходы снижаются, нервозность населения выросла, живет оно гораздо хуже, то все начинает восприниматься обостренно. Чиновники и раньше были такими, но тогда, условно, хватало денег на всех. И второе – есть эффект социальных сетей. В этом месяце впервые аудитория социальных сетей интернета стала такой же, что и аудитория телевидения. Через социальные сети мгновенно распространяется информация. И третье: есть негативная презумпция в отношении чиновничества вообще. Это очень интересно. Если в нулевые годы, в начале нулевых это была негативная презумпция в отношении олигархов или богатых, то сейчас это в отношении исключительно "крапивного семени", как называли русские писатели, то есть чиновничьего сословья. Это очень интересный сдвиг. То есть люди не ожидают от них увидеть ничего хорошего, гуманного и человечного, только что-нибудь дурное. Работает эффект ожиданий. То есть скажет, может быть, один чиновник, они же не все говорят, чиновник нижнего, среднего звена не в очень хорошем социальном положении находится, особенно в провинции, а тиражируется это на всю страну, мгновенно разлетается.

Социальные сети – это теперь великая сила. На ваш взгляд, кто все-таки удовлетворен нынешним и внутренним, и международным положением в России? Есть ли прослойка такая, которая может быть опорой режима длительное время?

Владислав Иноземцев: Если мы говорим с точки зрения каких-то демократических процедур, какого-то класса или социального слоя, который может быть такой опорой, я боюсь, что его уже нет. Но если мы говорим о каких-то отдельных кланах, группах людей, которые могут иметь возможность править обществом, те же самые силовики, бюрократия, чиновничество, то, конечно, такие группы есть.

На самом деле Валерий Дмитриевич говорил относительно того, что чиновничество всегда будет таким, я не совсем соглашусь. Все-таки за последние 20 лет произошел, с одной стороны, очень мощный отрицательный отбор, с другой стороны, серьезно увеличились доходы, привилегии чиновничьего класса. Поэтому то, что сейчас проявляется такого рода отношение к населению, – это, на мой взгляд, следствие того, что чиновничий класс серьезным образом эволюционировал за эти годы. Соответственно, эволюционировавший чиновничий класс в достаточно широком понимании, плюс государственный бизнес, плюс работники этого государственного бизнеса, люди, которые построили карьеру в нем, – это достаточно серьезная поддержка режима. Я не думаю, что она выходит за рамки 5–7% населения, но опять-таки, учитывая, насколько пассивна основная часть людей в стране, я думаю, что эта прослойка достаточно существенная. С точки зрения своих возможностей во власти, в бюрократии, в администрировании она достаточно сильна. Это естественная опора, ее Путин вырастил, я думаю, это был вполне понятный замысел.

Кстати, о пассивности. Я с интересом проглядел вашу фундаментальную книгу, обнаружил там в некотором смысле оправдание этой пассивности. Там много разных факторов приводится исторических, экономических и прочих за то, что народ будет терпеть, а узкая группа элиты будет управлять, выводить деньги, складировать их, грубо говоря, где-то на Западе в безопасных юрисдикциях. Все, что мы видим последнее время, будет продолжаться довольно долго. Неужели это наследие непреодолимо историческое?

Владислав Иноземцев: Я не знаю, преодолимо оно или нет. На самом деле в России случалось много критических моментов в ее истории, когда могла сформироваться и более-менее демократическая система, могло сформироваться верховенство права. Напомню события после первой революции 1917 года, напомню перестройку. Но так или иначе, я думаю, что фундаментальный элемент того, что население покорно, он очень силен. Я думаю, что причины этому, не буду здесь оригинален, это наша история. Я не беру какие-то монгольские корни, наоборот, она гораздо более приземленна и близка.

Это, с одной стороны, очень жесткие репрессии, которые существовали против инакомыслия на протяжении последних 6–7 поколений, это огромное количество людей, которые были физически истреблены во времена Советского Союза, которые более-менее были готовы не покоряться этой системе. Это большое количество людей, которые также были вольнодумцы, более-менее активные люди, которые уехали из России, начиная с конца XIX века, вплоть до последних лет. Поэтому тот человеческий капитал, при всем моем уважении, который остается в стране, он становится с каждым новым поколением хуже и хуже. При этом, еще раз подчеркну, проблема заключается в том, что в России действительно существует очень большая возможность обмена денег на лояльность в том плане, что ресурсы страны позволяли этой стране существовать, не обращая внимания на население, начиная с XVII века до сегодняшнего дня.

На мой взгляд, если мы вернемся к разговору о том, что следовало бы сделать власти, ей, конечно, следовало бы уже много лет максимально заниматься тем, чем она может заниматься, по крайней мере, способна делать – это увеличивать производство энергоносителей, сырья и этим самым покупать лояльность дальше. Но поразительно то, что власть не делает даже этого. Если мы взглянем, допустим, на какой-нибудь Азербайджан или Казахстан, то объемы добычи сырья там увеличились по сравнению с позднесоветским периодом приблизительно втрое. В России они с трудом дошли до позднесоветского периода по объему добычи. Почему власть не делает хотя бы этого, не покупает лояльность, для меня, конечно, колоссальная загадка.

Михаил Соколов