ПОМЕЩЕНИЕ КАПИТАЛА рассказ

ПОМЕЩЕНИЕ КАПИТАЛА рассказ

  Два старика, явно навеселе,  маршировали по ночной, тихой и фешенебельной улице Герцлии. Передвигались они в обнимку, но у одного в свободной руке была палка, а другой волок за собой гитару. 

 Старики громко пели дуэтом задушевную песню на русском языке.

-         Дымилась падая ракета, как догоревшая звезда, - пели они. - Кто хоть однажды видел это, тот не забудет никогда. 

 Один из стариков пел чисто и звучно. Это был Резников Эдуард Григорьевич - новоприбывший. Другого - Пинхаса Ландау - знал весь Израиль. Он был генералом и героем всех возможных войн. Этот старик пел с акцентом и голос его не отличался особой мелодичностью. 

 Жители Герцлии довольно быстро прекратили этот концерт, вызвав полицию. Стражи порядка прибыли незамедлительно, проверили у стариков документы и попросили их не нарушать ночную тишину. 

 Тогда Ландау и Резников отправились в близлежащий парк.  И там, без помех, благополучно допели свою песню…

 Жанр  рассказа требует  краткости. Иногда это обидно. Вот и об Эдуарде Григорьевиче Резникове можно  целый роман сочинить. Очень он колоритная фигура с богатой биографией. 

 Адвокат, стаж 50 лет, азартный игрок на скачках, любимец женщин, отличный гитарист и певец, красавец мужчина даже в свои 76 лет. В общем, грешник и праведник, ангел и черт, как тут не разгуляться пишущему человеку?

 Но, увы, могу только добавить: был он в Москве богат и пользовался шумной известностью. Из минусов в его анкете могу только отметить отсутствие законной, семейной жизни. Родню свою, скучную и провинциальную Резников давно вынес за скобки. Были, правда, жены у Эдуарда Григорьевича, даже родился лет тридцать назад от одной из жен ребенок, но он любил повторять, что самое невыгодное помещение капитала - это дети, и всегда старался держаться подальше от долгов и обязанностей.

 За все приходится платить. Здесь ничего нельзя поделать. Вышло так, что адвокат, в общем-то, человек здоровый, заболел и надолго попал в больницу. Вот здесь наш старый циник и весельчак загрустил.

  К соседям по палате ходили дети, внуки, жены, сестры… Цветы приносили, фрукты-овощи и разные домашние сласти, а к Резникову за целый месяц всего лишь три раза равнодушно вставились чужие люди, да и то по денежному делу.

 Только накануне выписки навестил его сынок: плешивый, старообразный юноша в темных очках. Сын Резникова был совершенно не похож на отца. Нет, чисто внешне сходство некоторое наблюдалось, но на этом все их родство и заканчивалось.

 Сынок был мелочен и занудлив. Он принес отцу два огурца и помидор, сел напротив Эдуарда Григорьевича в мягкое кресло, зевнул и спросил, скосив глаза на шумную бабу-раздатчицу обедов.

-         Ну, как ты? - поинтересовался сынок. 

-         Выкрутился на сей раз, - сказал Резников. - Но ты не волнуйся. Вечно жить не буду. По завещанию все тебе отойдет. Ты потерпи. 

-         Папа, - укоризненно пробурчал сынок, все еще наблюдая за нечистоплотной, толстой женщиной, ставящей тарелки на поднос так, будто были они и не тарелками вовсе, а кирпичами… Спустя минуту сынок поднялся. 

-         Ну, поправляйся, - сказал он, впервые взглянув на отца. И во взгляде этом Резников увидел привычную, равнодушную и брезгливую ненависть.

 Он  не стал провожать сына, а только поднял руку и пошевелил пальцами.

-         Бежать! - решил в тот момент Резников. - Бежать отсюда немедленно.

Он выписался из больницы, быстро распродал всю свою недвижимость и движимость. Продал квартиру на Гоголевском бульваре столицы, картины от сердца оторвал, богатейшую коллекцию фарфоровых тарелок, дачу в Тарасовке, машину…. В общем, продал все, что смог, выручил изрядную сумму и перевел рубли в валюту. Завершив эту операцию, Резников отложил себе на расходы небольшую часть долларов, а остальные пачки денег сложил в дипломат и вызвал сына.

-         Вот, - сказал он. - Это твое.

Сын открыл портфель, но любовался  деньгами  недолго. Как-то, даже испуганно, прихлопнул пачки жесткой крышкой.

-         А теперь, - сказал Резников. - Поцелуй меня. Через три дня улетаю. И вряд ли еще увидимся.

 Сын неловко поцеловал Эдуарда Григорьевича  в висок. 

-         Какая же ты все-таки сволочь, - сказал Резников. 

-         Весь в тебя, - отозвался сын, не выпуская из рук дипломат. 

И адвокат в последний раз с горечью вспомнил, что самое невыгодное помещение капитала - это дети. 

 Теперь расскажу о генерале Пинхасе Ландау. Он родился в восточной Польше,  но в 15 летнем возрасте родители привезли мальчика в Палестину. Папа и мама Ландау были сионистами - атеистами, а потому нашли пристанище в бедном кибуце, и там стали честно и тяжело трудится во имя будущей и великой страны  евреев.

 Пинхас, в свои 15 лет, сел за штурвал допотопного трактора "Фордзон" и "поднимал" на нем благодатную, красную землю Галилеи, прицепив к железному сидению не менее допотопный карабин, о котором говорили, что выстрелить он сможет всего один раз, да и то неприцельно.

 Родители Пинхаса не ладили, часто крикливо ругались , а младший Ландау родился на свет тихим человеком, настолько тихим, что, со временем, в ходе боевых действий, так и не научился отдавать  команды громким голосом. /

 Личная неприязнь к родителям переросла в идейное расхождение с ними. Младший Ландау стал испытывать устойчивую неприязнь к принципам социалистического общежития, но в самом начале 1942 года совершил совершенно парадоксальный поступок: всеми правдами и неправдами  пробрался в Россию. ( Это отдельный и совершенно фантастический рассказ).

 В империи Сталина Пинхас заявил, что желает сражаться с фашизмом, за что был посажен в лагерь, чуть не умер с голоду, но летом  того же года его выпустили, только лишь для  того, чтобы послать на верную смерть в штрафном батальоне.

 Воевал он недолго. Под городом Ростов Пинхас получил сквозное ранение в грудь, вновь, чудом, ухитрился остаться в живых, затем его "повысили" и,  как  бывшего гражданина Польши, отправили в формирующийся  корпус генерала Берлинга. В рядах этой воинской части Пинхас и закончил войну./

 В корпусе Ландау столкнулся с лютым антисемитизмом, и понял, что передний край борьбы за спасение евреев, все-таки не в Европе, где к тому времени евреев почти что не осталось, а в Эрец-Исраэль. /

 Как ему удалось вернуться в Израиль - это, опять же, отдельный рассказ, но, вопреки всему, он вернулся прямо к началу Войны на независимость. Ратный опыт Ландау быстро выдвинул его на командные посты, но генералом Пинхас стал только после Шестидневной войны. Там же, его легкий танк подорвался на мине, и Пинхас, в 42 года отроду, стал инвалидом, ему ампутировали  правую ногу до колена.

 Дальнейшая жизнь Ландау складывалась не очень благополучно. Он, правда, был счастливо женат, имел двоих детей, но постов особых и хлебных в гражданской жизни никогда не занимал. /

 Жена  Пинхаса умерла в девяностом году, а дети его еще раньше покинули Израиль, приняв выгодное предложение Кембриджского университета. /

 Надо отметить, что генерал и в молодости, и в зрелые годы был человеком глубоко нравственным, безукоризненно воспитанным и далеким от необузданных страстей своего века. Он прошел через чудовищные испытания, через грязь и кровь. Видел все, что только мог увидеть человек, рожденный в проклятом веке, но душу свою Пинхас Ландау сохранил в неприкосновенности детской чистоты, и всегда поддерживал безукоризненный, правильный образ жизни.

 Сыновья настаивали на его переезде в Англию. Отец сделал попытку поселиться вместе с ними в тихом и зеленом  предместье Лондона - Ли, но пробыл он там не больше полугода, и вернулся в Тель-Авив. Пинхас так и не смог объяснить сыновьям причину своего возвращения. Да и сам себе он бы не смог это сделать. В любом случае, вернулся - и все, будто знал, что суждено ему встретиться с Эдуардом Григорьевичем Резниковым. И без этой встречи жизнь его могла бы считаться неполной. /

 Деньги, привезенные с собой, у  бывшего московского адвоката скоро кончились. На скудное пособие жить было трудно, а он, к тому же, не привык отказывать себе в маленьких и больших радостях.

 Не буду перебирать "забавы" Резникова. Было их предостаточно.

 Должен, тем не менее, признаться, что в первые два года иноземной жизни, он исправно, два раза в месяц, посещал массажные кабинеты в районе старой Таханы. Был Резников при этом весьма доволен и любил повторять, что СССР, на его взгляд, погубило отсутствие публичных домов. /

 В общем, был адвокат бывший типом совершенно аморальным. Страсти, да грехи наши стоят дорого. Кошелек Резникова болезненно похудел, и настало время подумать о приработке./

  На что бывший адвокат мог рассчитывать? На метлу с тачкой. Даже в сторожа его не взяли по возрасту. Устроился, было, дежурить на автостоянку, но там, не зная толком иврита, попал в передрягу. Выгнали Эдуарда Григорьевича грубо и бесцеремонно.

  Попробовал он пристать к одной из политических партий. Месяца три вкалывал на одном энтузиазме во имя доходов лидеров, и понял, что и здесь слишком поздно начинать карьеру.

  Так он оказался у двери квартиры генерала Ландау. Кнопки звонка не было. Резников в раздражении двинул по двери ногой.

-         Входите, открыто, -  разрешил ему негромкий, но внятный голос из глубины квартиры.

 Эдуард Григорьевич толкнул дверь, на этот раз ладонью, и вошел. /

 В холле было сумрачно, тризы закрыты. Пинхас Ландау сидел в низком и мягком кресле, спасаясь от зимнего холода под толстым и старым пледом./

-         Генерал вы? - громко спросил Резников. - Меня к вам назначили денщиком на два часа в день. Сказали, что вы по-русски говорите. Это хорошо, поймем друг друга. Что делать будем? /

-         Не знаю, - тихо ответил Пинхас. - Я, собственно, обхожусь своими силами. Вы готовить пищу умеете?.. Садитесь, что же вы стоите? /

  Резников оглянулся, увидел стул с жестким сидением, сел, закинув ногу на ногу.

-         Ненавижу на мягком сидеть, - сказал он. - От перин геморрой бывает. /

-         Вы в этом уверены? - тихо спросил Ландау. /

-         Абсолютно. /

Помолчали, затем хозяин квартиры снова вернулся к пищевой теме. Он сказал, что терпеть не может полуфабрикаты, а верит только во вкус куска мяса, отрезанного собственной рукой./

-         Всегда больше доверял ресторанам, - сказал на это бывший адвокат, и приступил к долгому рассказу об особенностях московских кабаков, подробно остановившись на секретах кухни "Арагви" и ресторана "Бега". /

 Ландау слушал своего нового помощника терпеливо. /

-         Вы можете говорить потише, - только сказал он. - Я слышу хорошо. Со зрением не все благополучно, но слух в порядке. /

-         Пардон, - сказал Эдуард Григорьевич. - Привык выступать на судах. Там без напора, согласитесь, нельзя. Каждое слово должно быть слышно. Я, к вашему сведению, адвокат с многолетним стажем. Московский Университет закончил после войны. /

-         Воевали? - спросил Ландау. /

-         Последний год, сорок пятый, 180 дней боев. 2-ой Белорусский фронт, а войну закончил под Лодзью./

-         Господи, - совсем тихо сказал Ландау. - Я тоже./

 Он так тихо это сказал, что Резников его не расслышал. Он продолжал кричать:

-         Да ну ее к черту, войну эту! И что вы сидите здесь в темноте?! Собирайтесь, пошли по бабам!

-         Куда? - опешил Ландау. /

-         Шучу, - усмехнулся Эдуард Григорьевич. - Но погода отличная. Чего дома сидеть? /

-         С утра был дождь, - возразил генерал Ландау. - И холодно, кажется. /

-         Ерунда! - отмахнулся Резников. - Захватим зонтик. Все - двинули!

-         Ну, попробуем, - улыбнулся генерал, и без особых затруднений поднялся. /

-         Даешь! - удивился Резников, непринужденно перейдя на "ты". - А мне говорили, что на протезе шкандыбаешь. /

-         Так и есть, - сказал Ландау. - Вот палка. Без нее не хожу./

-         Все равно молодец! - искренне восхитился Резников. - Ну, двинули! /

И они "двинули". Уже на улице адвокат сказал генералу: /

-         Давай так: сегодня я тебя угощаю, завтра - ты меня. /

-         Это как? - не сразу понял Ландау. /

-         Что "как"? - вздохнул Резников. - Ладно, разберемся …Я тут знаю одну "жрачку" - дешево и сердито. Берем такси. Сегодня за мой счет./

-         Зачем такси? - удивился генерал. - У меня машина. /

 Своим "ландровером" он управлял с ювелирным мастерством. /

-         Хочешь, я поведу, - тем не менее, предложил  Резников./

-         Права есть? - спросил генерал./

-         Пробовал подтвердить - ничего не вышло. Сорок лет водительского стажа, а он у меня ошибки нашел. Мафия тут у вас, в вашем государстве. /

-         В нашем государстве, - поправил, нахмурившись, Ландау. /

-         Ну, в нашем, - согласился Резников. - Что от этого нам с тобой легче? /

-         Государству легче, - спокойно отозвался Ландау. /

-         Понял, - кивнул бывший адвокат, великий мастер компромисса. - Слушай, давай сначала на море махнем, посидим на пляже. /

-         Зимой? - удивился генерал. /

-         Какая зима! Да у нас в Москве не всякий июль так тепло.

-         Не у "нас", а в России, - снова поправил Резникова зануда-генерал. /

-         А где еще, - легко отозвался Резников. /

 Потом они скинулись и купили два раскладных стула. Эти стулья старики и поставили на пляже у тихой воды зимнего Средиземного моря. /

 Они сидели, разувшись, и грелись в лучах ласкового солнца./

 Мимо стариков изредка пробегали спортсмены, прогуливались люди с собаками и без. Однажды промчалась мимо них рыжеволосая, длинноногая девица. /

 - За ней бы, - вздохнул Резников. – Рысью, и на всех порах.

-         Куда нам, - вздохнул Ландау. - Мы свое отбегали. /

Тогда бывший адвокат поднялся и довольно резво бросился за девицей босиком. Правда, бежал он рядом с ней недолго. Рыжая была в наушниках, она слушала на бегу музыку, и никакого внимания на шустрого старика не обратила. /

 Резников вернулся. 

-         Извини, - сказал он. - Совсем забыл, что у тебя протез. 

-         Это хорошо, что забыл, - улыбнулся Ландау. 

-         Еще есть вопрос, можно? 

-         Давай. 

-         Ты попросил в конторе русского метапеля - это почему? 

-         Не знаю, - пожал плечами генерал. - Молодость вспомнил, войну. 

-         Ну, ее к дьяволу! - сказал бывший адвокат. - Будем помнить о мире.

-         Будем, - кивнул Ландау.

 Потом, нагуляв аппетит, они отправились к шашлыкам и пиву. Народу в "жрачке" было множество.  В длинных, чудовищных мангалах жарко пылали уголья. Шашлычных дел мастера, обливаясь потом, трудились на славу. Старикам не пришлось долго ждать. Каждый съел по три  шампура, а выпил по большой банке пива. /

-         Теперь соснуть бы на часок, - зевнул Резников. /

-         Неплохо бы, - согласился Ландау. /

-         Дома скучно, - сказал Резников. - Слушай, тут у меня есть дама знакомая - художница. У нее мастерская. Добрая душа. Только учти -  ее картины хвалить надо, иначе выгонит. Поехали? 

-         Я люблю хвалить, - сказал Ландау.

 Художница их встретила гостеприимно. Старики прямо с порога стали аплодировать ее творчеству. Резников умел это делать замечательно, а генерал отпускал комплименты короткие, но вполне искренние. Ему и в самом деле понравились разноцветные круги и линии на полотнах хозяйки. 

 Художница угостила стариков выпивкой. Они пригубили, а потом Резников честно признался, что день у них случился тяжелый, и очень хочется забыться сном хоть на несколько минут. 

 Резникова устроили на продавленном топчане, в темном углу мастерской. Ландау предложили маты на подиуме для обнаженной натуры. Хозяйка бережно прикрыла стариков какой-то цветастой драпировкой и пожелала спокойной ночи. 

 Ландау был уверен, что не  сможет заснуть в этом ужасе, но заснул мгновенно, и проспал часа два, пока не разбудили стариков шумные приветствия новых гостей. 

 Гости тоже начали с комплиментов, а потому сразу же приступили к застолью с разными разговорами о житье - бытье. Народ прибыл  в мастерскую разный. Кто-то был этим самым житьем – бытьем  доволен, а кто-то не очень. Генерал, на этот раз, слушал молча, никого не поправлял, но очень обрадовался, когда разговоры кончились, и Резников взялся за гитару.

 Слушая бывшего адвоката, генерал совсем забыл, что он за рулем. Выпил Ландау рюмок пять водки, да еще пива прибавил. 

-         Аут, - сказал ему потом Резников. - За руль я тебя не пущу. Домой мы пойдем пешком. 

 И они пошли пешком, не торопясь, через весь город. По пути отдыхали в открытых, несмотря на позднее время, кабачках. Закусывали и выпивали понемногу. У Резникова деньги давно кончились, и Ландау расплачивался "визой". 

-         Знаешь, - сказал в одном кабачке Резников. - Пошли они все к черту! Ты - солдат, и я солдат, а все остальное - труха. 

-         Верно, - кивнул Ландау. - Разве они знают, что такое мир? 

 Так, беседуя, они и подошли к дому генерала в Герцлии. Там они  устроили "концерт" и получили замечание от полиции. Там они и допели песню в парке. 

-         Завтра куда пойдем? - спросил Ландау, удобно откинувшись на спинку скамейки.

-         Можно на футбол? - предложил Резников. - И слушай! Есть у меня адресок фермы с рысаками. Ты лошадей любишь?

-         Люблю, - пробормотал, засыпая, генерал Пинхас Ландау. – Я собак люблю, кошек, птиц и бабочек?

-         А что не любишь? – спросил, сладко зевнув, Резников.

Генерал не ответил. Он спал.

А.Красильщиков

Из книги "Рассказы о русском Израиле"

                                                   2000 г.