О ЕВГЕНИИ ШВАРЦЕ

О ЕВГЕНИИ ШВАРЦЕ

ДОБРОДЕТЕЛЬНЫЙ СОБЛАЗНИТЕЛЬ ЕВГЕНИЙ ШВАРЦ И ЕГО ОКСЮМОРОН.

Bo4kaMeda

русский советский писатель, драматург

21 октября 1896 — 15 января 1958
Евгения Шварца обожали женщины, дети и домашние животные. Лучших доказательств того, что Шварц был хорошим человеком, не придумать. И, хотя это обстоятельство еще не гарантирует счастья, хороший человек Евгений Шварц прожил очень счастливую жизнь.



Е. Л. Шварц. 1899. Екатеринодар.
Оксюморон - стилистический прием: парадокс, сочетание в одной фразе несочетаемых понятий и вещей. Самый простой пример - "живой труп". Это оксюморон.

Хороший человек, проживший счастливую жизнь, может, и не совсем оксюморон. Ну а если эта жизнь, 60 с небольшим лет, совпала большей своей частью с победой рабоче-крестьянской диктатуры и ее последствиями? А если человек - писатель, ни словом не солгавший ни в одной из своих книг?


Кинофильм "Тень". Студия "Ленфилъм"
И не только не солгавший, а написавший - открыто, не в стол, а для постановки на сцене - "Тень", "Голого короля" и "Дракона"? Писатель, ни разу не пропевший осанну власти и не замаравший рук подписью ни под одним доносом. И при всем при этом бывавший на допросах у следователя лишь в качестве свидетеля, да и то по смехотворному, в сущности, делу - о разводе Бориса Житкова с повредившейся рассудком супругой...


Е. Л. Шварц на репетиции спектакля «Тень» в Ленинградском театре комедии.

"До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели!" - написал на смерть Пастернака Александр Галич (поразительно похожий на Шварца почти всем - кроме судьбы).

Шварц тоже умер в своей постели. Признанным, титулованным, безусловно, и безумно любимым всеми, кто его знал. Состоявшимся драматургом, ответственным квартиросъемщиком прекрасной квартиры в Ленинграде, бессменным арендатором голубого дачного домика в элитном Комарове и даже - это в 1958 году! - обладателем собственного автомобиля.


О. Ф. Берггольц и Е. Л. Шварц. 1956-1957 гг. Комарово.
Кстати, лучшая из пьес Шварца называется, как вы помните, "Обыкновенное чудо". Это тоже оксюморон.




Семья. 1906 г, Майкоп
Справа от Е. Л. Шварца – его брат Валентин

Шварц появился в Петрограде в 1921 году. Меньше чем через год не было в Питере литературного общества или кружка, в котором не знали бы Женю Шварца и не ждали бы его с распростертыми объятиями. Высокий, статный, светлоглазый красавец-блондин с классическим римским профилем, которого совсем уж невероятным образом не портило даже отсутствие двух передних зубов. Наоборот, добавляло ему не то ребячливого озорства, не то сурового мужества, особенно если учесть, что зубов он лишился, служа в 1918 году в продотряде в Ростове-на-Дону.


М. Ф. Шварц – мать Е. Л. Шварца 1930-е гг.
Почти по дням свою жизнь он описал в дневниках-мемуарах, но существует загадочный пробел в пять лет. Лишь одно пишет он об этом периоде: «Мне не хочется рассказывать о тех годах, куда меня несло, туда я и плыл, пока несчастья не привели меня в себя».
Только через столетие выяснились обстоятельства, которые Евгений Шварц тщательно скрывал всю свою жизнь.


Л. Б. Шварц — отец Е. Л. Шварца. 1930-е гг.
Шварц изумительно каламбурил, сыпал шутками, над которыми надрывали животы самые записные остряки из числа питерских литераторов (в их числе, между прочим, и Зощенко, и Хармс!), но умудрялся никого не обидеть. Даже когда высказывал на обсуждениях после читки свое мнение о только что прозвучавших стихах или прозе. Обычно в столь же уморительно-смешной форме, но при этом еще и глубоко и точно. В общем, если затевался диспут, ни у кого не возникало вопроса, кто будет ведущим. А если уж зрело застолье, то никому и в голову не приходило задуматься, кого назначить тамадой. Двадцати пяти лет от роду Евгений Шварц решительно покорил весь литературный Петроград.


В Доме творчества "Комарово".
Не написав при этом ни строчки. Шварц в начале 20-х был кем угодно, но только не писателем. Он грузил уголь в порту, работал продавцом в книжном магазинчике, потом, благодаря шумному успеху в литературной среде, сделался на недолгий срок личным секретарем Корнея Чуковского. А приехал в Петроград актером в составе труппы ростовского театра.


Е. Л. Шварц 1911 г. Майкоп.
Да, как раз актером он в ту пору вернее всего и был. Ярким, темпераментным, способным держать публику, какой бы текст ни вложил в его уста режиссер. А то и вовсе без текста: его друзья по Майкопу, где прошли детство и юность Шварца, с вечным восторгом вспоминали сценку "Заседание суда", которую Женя не раз исполнял там на публике.


Класс реального училища. 1912 г. Майкоп.
Е. Л. Шварц – второй слева во втором ряду.
Это было самое настоящее заседание суда: с речами прокурора и адвоката, с репликами судьи и председателя присяжных, только все действующие лица были... собаками. Шварц выходил на сцену - и лаял на разные голоса, невероятно похоже на настоящий собачий лай, но так, что слушатель сразу понимал, кто выступает в данный момент - защитник или обвинитель.


Е Л. Шварц с родителями М. Ф. и Л. Б. и братом В. Л. Шварцами. 1917 г.
В Майкопе семья Шварц обосновалась в самом начале ХХ века, после того как доктор Лев Борисович Шварц был арестован за участие в социал-демократическом кружке в подмосковном Дмитрове. Последовали недолгое тюремное заключение и высылка с запретом селиться и практиковать в окрестностях столиц, а также в губернских городах. Шварцы выбрали Майкоп: теплый климат, свежие фрукты... (Вечная эта любовь нашей интеллигенции к теплому климату в сочетании с нелюбовью к властям. Типичный российский оксюморон.)


Е. Л. Шварц (в центре) с друзьями юности Ю. В. Соколовым (слева) и Е. Я. Фреем (справа). 1912 г. Майкоп.

Здесь Женя вырос ярким, веселым и начитанным мальчиком, уехал учиться в Московский университет на юриста. Сюда мечтал вернуться, когда в 1917-м Россию начало лихорадить и стало ясно, что закончить учебу не получится. Семье суждено было воссоединиться годом позже, но уже в Ростове-на-Дону.

А задолго до всего этого и как раз в Майкопе мама однажды спросила маленького Женю, кем он хочет стать. От смущения ребенок улегся на ковер и некоторое время перекатывался с боку на бок. После чего шепотом ответствовал: "Романистом".


Л. Шварц (во втором ряду первый слева) с друзьями юности Л. М. Оськиным и сестрами Е. Г. и М. Г. Зайченко (сидят). 1915 г.

Первой женой Евгения Шварца была миниатюрная красавица-армянка Гаянэ Халайджиева, актриса того самого ростовского театра, в котором играл и Шварц. Согласия он добивался почти год. И добился самым экстравагантным способом. Поздним ноябрьским вечером они шли по берегу Дона, и Шварц в который уже раз твердил Гаянэ, что готов ради нее решительно на все.


Е. Л. Шварц. Лето 1956 г. Комарово. На заднем плане – Е. В. Юнгер.
- Ну уж и на все? - зябко поежилась красавица, глядя на черную ледяную воду. - А вот если я скажу тебе прыгнуть в Дон - прыгнешь?

Ответом ей был гулкий всплеск. В пальто, шляпе и калошах Шварц сиганул через парапет и непременно бы утонул, не подними Халайджиева визг и не докричись до подмоги.

Понятно, что ей только и оставалось, что согласиться. Тем более что еще одно условие свадьбы было совсем уж пустяковым. Очень традиционная семья Гаянэ потребовала, чтобы будущий родственник непременно вошел в лоно армянской, грегорианской церкви. Шварц, к религии абсолютно равнодушный, пожал плечами и вошел. После чего в паспорте его довольно долгое время чин по чину значилось: "Шварц Евгений Львович, армянин". (Каков оксюморонище!)


Н. И. Альтман, Е. Л. Шварц, И. Г. Эренбург. 1957 г. Ленинград
На самом-то деле ничего экстравагантного для Шварца в том прыжке не было. Он просто говорил правду, сказав, что готов ради любви на все. Потом ему пришлось еще раз эту свою готовность доказывать, уже в Петрограде. И не прыжком в Неву, а куда более тяжелым шагом.

У них уже подрастала дочка Наташа, Шварц перестал уже разгружать уголь, потому что начал писать и печататься, а Гаянэ приняли в труппу БДТ, и вся их питерская жизнь налаживалась на глазах, из веселой и голодной становясь счастливой и сытой. И пора бы: Евгению Львовичу минуло 30, не мальчик.


Е. Л. Шварц с дочерью Н. Е. Крыжановской и внуками Андреем и Машей
Ну надо же было Каверину на каком-то очередном литературном сборище познакомить Шварца со своим братом Александром и его женой Екатериной! Тяжелые золотые косы вокруг гордой головы, холодные глаза, почти небрежное "очень приятно". Ах вот так, да? Ничего, через пять минут захохочет как миленькая. Через пять минут она хохотала, через несколько месяцев всем стало не до смеха.


Знакомая вспоминает, как встретила в ту пору Шварца в трамвае. Он сидел, прижимая к груди огромную охапку полевых цветов, и смотрел в окно. Знакомая оказалась еще и соседкой, окликнула на нужной остановке: "Евгений Львович, нам ведь выходить!" Шварц было вскочил, рассыпая цветы, и тут в глазах его появилось выражение отчаянной, какой-то собачьей совершенно тоски. Он растерянно повертел головой и опустился на сиденье: "Да-да, спасибо. Но я... Мне сейчас дальше..."


Е. Л. Шварц. Портрет работы Е. И. Чарушина. 30-е гг.
Для Евгения Шварца не было ничего мучительнее, чем мысль о том, что он может заставить страдать кого-то из близких. Одна только мысль, допущение. Но у брата Каверина Александра не стало жены Екатерины. А у семьи Шварца не стало отца и мужа. Евгений Львович и Екатерина Ивановна остались вместе уже навсегда, на тридцать лет, до последних дней Шварца. Они любили друг друга и были счастливы, и нечего тут добавить.

Шварц позже напишет в своих дневниках:

…в лето 29 года, переменившее всю мою жизнь …жил я напряжено и несчастливо и так счастливо… В те дни я, уклончивый и ленивый и боящийся боли, пошел против себя самого силою любви. Я сломал старую свою жизнь и начал новую. И в ясности особенной, и как одержимый, как в бреду. Всё это было так не похоже на меня, что я всё время думал, что умру. И в самом деле старая жизнь моя осенью умерла окончательно – я переехал к Катюше… Да и в самом деле я старый, прежний умирал, чтобы медленно–медленно начать жить. До тех лет я не жил.


Е. Л. Шварц. Портрет работы Н. П. Акимова.

А что до всего остального, то женщины, и правда, обожали Шварца. Никто не умел, как он, говорить комплименты и поднимать настроение. Сочинять дурашливые серенады и радовать неожиданными подарками как раз тогда, когда о каком-нибудь подарке только и мечтаешь, даже еще не отдавая себе в том отчета. И, уже уверенно и сладко предвкушая следующий, главный и решительный шаг со стороны очаровательнейшего Шварца, далеко не сразу понимали очень многие женщины, что не дождутся его никогда. Евгению Львовичу просто не нужен был этот шаг. Сумел он порадовать людей и сделать им хорошо? Ну вот и славно, чего ж еще? Что-что вы говорите? Помилуйте, да как можно, ведь он женатый и глубоко порядочный человек!


Е. Л. Шварц (во втором ряду первый слева) с друзьями юности Л. М. Оськиным и сестрами Е. Г. и М. Г. Зайченко (сидят). 1915 г.

Прослужив несколько лет украшением литературного Петрограда, в середине 20-х Евгений Шварц начал-таки писать. Вскоре процесс этот сделался неостановим на манер реакции распада урана.

Представить себе его полное собрание сочинений невозможно. Пьесы-сказки Шварца, конечно, знают все. Но они разве что сотая часть. "Пишу все, кроме стихов и доносов", - говорил Чехов, любимый писатель Шварца. Шварц сделал исключение только для доносов.


Е. Л. Шварц на встрече с юными читателями. Середина 1940-х гг. Ленинград.
Он писал стихотворные фельетоны для донбасской газеты "Всероссийская кочегарка", писал стихи, рассказы, сказки и смешные подписи под смешные картинки для легендарных детских журналов "Чиж" и "Еж", писал обозрения для Аркадия Райкина и кукольные пьесы для Сергея Образцова, сценарии для детского классика Роу и взрослого классика Козинцева, либретто для балетов и репризы для цирка, писал мемуары, наконец, - стесняясь самого этого слова и называя их нелепым "сокращенным" словечком "ме". И умудрялся никогда не халтурить, радуясь удачной подписи под картинкой не меньше, чем гениальным афоризмам в "Драконе" или "Обыкновенном чуде".


Е. Л. Шварц с детьми, эвакуированными из Ленинграда 1942 г. Оричи.
Естественно, не все оказалось равноценно. Но добрым и честным было все. И если драконья тень не застит до сих пор весь свет над нашими головами, то благодаря отчасти и тому, что дети 20-х, 30-х, 40-х и всех последующих (а Б-г даст, и будущих) годов росли не на одной только были про Павлика Морозова, но еще и на сказках Шварца. Пусть даже частью забытых сегодня.


А невероятная работоспособность сочеталась у Шварца с еще более невероятной способностью к ничегонеделанию. Он мог месяцами пребывать в чудесном расположении духа и поддерживать его в окружающих блистательными каскадами острот, решительно ничего не сочиняя. Сам Шварц проклинал себя за эту особенность, увещевал повзрослевшую дочь Наталью не терять в жизни ни секунды времени - и продолжал терять его помногу и с удовольствием.


Е. Шварц с Наташей в Комарове.
Начало 50-х
Кроме того, он органически был неспособен переделывать написанное. Нет, если пьеса, например, принималась к постановке, то режиссер мог только мечтать о таком чудесном соавторе, как Шварц: искрометные диалоги сочинялись по ходу репетиций, эпизоды, а то и целые действия могли меняться за считанные дни, становясь с каждым разом все лучше. Но, если пьеса приходила из заоблачного Реперткома с требованием что-то поменять и сместить какие-то акценты, Евгений Львович клал рукопись в ящик стола, не меняя ни слова.


Е. Л. Шварц и В. М. Глинка. Ленинград. Начало 50-х гг.
И, наконец, Шварцу были свойственны совсем уж загадочные приступы безразличия. Самый яркий пришелся на 1943 год. Пережившие несколько месяцев блокады, эвакуированные из Ленинграда и едва-едва пришедшие в себя, Шварц с женой сидели без копейки. И в этот самый момент пришло письмо. Центральный детский театр предлагал Шварцу очень выгодный договор. От Евгения Львовича требовалось одно - отправить ответ со словом "да".


Он порадовался письму. Потом посожалел, что денег придется ждать еще долго: пока дойдет его ответ, да пока заключат договор. На этом основании не ответил в тот же день. На следующий день как-то не дошли руки. На третий день он о письме забыл. Нашел его под ворохом бумаг дней через десять и только что не убил себя от гнева и стыда. Договор так и остался незаключенным.


Е. Л. Шварц. Портрет работы Н. П. Акимова. 1944 г
Вообще материальная сторона жизни Шварца практически не занимала. Он бесконечно одалживал всем нуждающимся, даже если для этого сам вынужден был брать у кого-то в долг! Отказывался от выгодных предложений, если крупного гонорара надо было ждать, предпочитая маленькие деньги, но сразу. Вдохновенно транжирил полученное на пустяки, если у него не успевали тут же, у окошечка очередной кассы, попросить взаймы. И все же Шварцы вовсе не голодали.


То ли закон перехода количества в качество отрабатывал свое, то ли благая воля свыше, но гонорары, потиражные, постановочные и прочие выплаты неуклонно настигали Евгения Львовича. Так что его жена даже смогла позволить себе увлечься коллекционированием старинного английского фарфора. (Покупая ей в подарок очередную вещицу, Шварц радовался как дитя.) А сам он обзавелся вообще неслыханной по тем временам роскошью - машиной. Поездить на которой, правда, так толком и не успел.


Плакат к спектаклю Ленинградского театра комедии «Тень». Работа Н. П. Акимова.



Где на самом деле потерял Шварц два своих передних зуба, так и останется загадкой. Потому что ни в каком продотряде в 1918 году он не служил. Служил он в этом году в Белой армии. И участвовал в Ледяном походе Корнилова из Ростова-на-Дону на Екатеринодар. Том самом, когда Корнилов взял на себя ответственность перед Б-гом и Россией за приказ "пленных не брать". Когда бойцы в покрытых коркой льда шинелях (был конец марта, и дневные дожди каждый раз сменялись ночными заморозками) брали станицу за станицей в отчаянной надежде поднять казачество на борьбу с большевиками.


Фильм-притча. по мотивам пьесы Евгения Шварца "Убить дракона".
Казачество не поднялось, штурм Екатеринодара провалился, Корнилов погиб, Шварц вернулся домой. Как он воевал, не брал ли пленных и что там случилось с его зубами, не узнает никто и никогда. Неизвестно даже, ушел ли он добровольцем или был призван насильно. Знавшие эту историю решились рассказать о ней биографам Шварца лишь семь десятилетий спустя. А теперь никого из знавших уже нет в живых.






Но даже не это главное. Как сумел Шварц скрыть этот факт своей биографии, сочинив взамен историю с продотрядом?! В годы, когда и намека на классово чуждых предков в седьмом колене хватало, чтобы сгинуть безвозвратно, Евгений Шварц служил в детском отделе Госиздата, облеченный доверием растить младую поросль рабоче-крестьянской державы. И ведь не сидел в тени - печатался, ставился, выступал, был на виду и слуху. Как не увидел никто? Не вспомнил? Не донес?


 
И этого тоже мало. Да, "Голого короля" так и не разрешили при жизни Шварца к постановке. Да, иные его сказки с партийно-писательских трибун обзывали "вредной пошлостью". Но с кем из порядочных советских писателей такого не случалось? Зато "Тень", поставленная Николаем Акимовым в Театре комедии в 1940-м, несколько месяцев собирала аншлаги, прежде чем спохватилась цензура. Да что "Тень"! Вспомните, как захватывало дух от дерзости захаровского фильма "Убить дракона" в конце 80-х. Так вот, премьера спектакля по пьесе Шварца "Дракон" состоялась... в 1944-м! Тут, впрочем, цензуре хватило двух не то трех спектаклей.


Эскиз к спектаклю «Дракон». Б. Зон.
Пьесу отчаянно защищали Акимов, Погодин, Образцов, Эренбург. Доказывая инстанциям, что дракон - это фашизм, а бургомистр - Америка, мечтающая его победить руками Ланцелота-СССР и присвоить все лавры себе. Инстанции покивали, но потребовали серьезной переделки, чтобы рядовому зрителю стало яснее, кто тут фашизм, а кто СССР. Разумеется, Шварц ничего не переделал. Но за ним же никто и не пришел!


Аргументы друзей Шварца понятны. Но удивительно, что и много лет спустя находились критики, считавшие, что Шварц ничего другого в виду и не имел. Потому что не понимал, не отдавал отчета и не осмелился бы. Это он-то не понимал? Скаламбуривший в узком кругу насчет очередных перестановок в советской верхушке: "А вы, друзья, как ни садитесь, только нас не сажайте". Он не отдавал отчета? Может, он еще и не знал, куда подевались без права переписки его друзья - Олейников, Хармс, Заболоцкий? А насчет "не осмелился бы" - перечитайте того же "Дракона". Там все есть.


О. Янковский-Дракон
Хотя делать из Шварца Ланцелота без страха и упрека - другая крайность. В 1954-м, вскоре после того как грянули постановление о журналах "Звезда" и "Ленинград" и ждановская речь, смешавшие с грязью Ахматову и Зощенко, мировая общественность забеспокоилась. И советские мудрецы решили устроить встречу Ахматовой и Зощенко с английскими студентами: вот, мол, все живы-здоровы. Студенты задавали вопросы, писатели отвечали.


Убить дракона (Марк Захаров) 1988г.
И как-то не очень правильно Зощенко ответил. По горячим следам назначили писательское собрание. Вылили на Зощенко новую порцию помоев, вызвали на трибуну каяться. Он вышел и проговорил: "Чего вы хотите? Чтобы я согласился, что я подонок, хулиган, трус? А я русский офицер, награжден Георгиевскими крестами. Моя литературная жизнь кончена, дайте мне спокойно умереть!" И в гробовой тишине раздались одинокие аплодисменты.

Вы ошиблись, если решили, что хлопал Шварц. Хлопал Израиль Меттер, негромкий писатель и достойнейший человек (автор, кстати, повести про пограничную собаку "Мухтар", по которой сняли потом знаменитый фильм). А Шварц после собрания подбежал к нему с упреками. Зачем было хлопать?! Ну неужели же неясно, что это только разозлит затеявших всю эту мерзость подлецов?! И только навредит Зощенко!


1960. Е. Евстигнеев в роли Короля в спектакле "Голый король" по Е. Шварцу.
Можно считать это конформизмом, трусостью или чем вам еще будет угодно. Но знаете, почему на том собрании прорабатывали одного Зощенко? Потому что Анна Андреевна Ахматова на встрече с английскими студентами твердым и ясным голосом произнесла, что и речь товарища Жданова, и постановление ЦК партии о журналах "Звезда" и "Ленинград" считает абсолютно правильными.


Дружеский шарж, подаренный Е. Л. Шварцу на его юбилейном вечере в Доме писателей им. Вл. Маяковского. Октябрь 1956 г. Ленинград.
И все-таки однажды вечером тишину в коридоре у Шварца располосовал звонок - длинный, настойчивый, наглый. Шварц схватился за папиросу, повертел в руках, потом положил на стол. Постоял немного и пошел открывать. За дверью никого не было. Вниз по лестнице громыхали удалявшиеся торопливые шаги. Это была шутка - довольно распространенная, как оказывается, в Питере и Москве в ту пору. Розыгрыш. Вряд ли очень удачный. Хотя, с дугой стороны... Евгений Львович всегда считал, что любой розыгрыш должен заканчиваться хорошо.





Он вообще признавал только счастливые финалы. С самого детства, когда наотрез отказывался дочитывать книжку, заподозрив, что она может кончиться грустно. Мама пользовалась этим в педагогических целях: едва Женя садился за еду, она начинала импровизировать сказку. И к середине тарелки герои непременно оказывались на утлом суденышке в бушующем море. "Доедай, а то все утонут!" - строго говорила мама. И Женя обреченно доедал.


Н. П. Акимов. Эскиз декорации к «Обыкновенному чуду». 1956 г.
Может, поэтому он не мог не стать сказочником. Хотя скорее он просто был им с самого начала. Не зря же дети висли на нем гроздьями, где бы он ни появился, задолго до того, как Шварц начал писать сказки. Он умел играть с детьми. Не давя и не унижая, просто быть равным.

А еще он умел разговаривать с животными. Хотите верьте, хотите нет, но это правда. И в конце сороковых жил у Шварца кот, который не только ходил в туалет на унитаз, но и спускал за собой воду. Друзья, завсегдатаи домов творчества, зубоскалили, что этому и иных членов Союза советских писателей обучить не удается. А случайно оказавшийся в гостях у Шварца известный дрессировщик едва не хлопнулся в обморок. Он отказывался верить своим глазам, настаивая, что кошки не поддаются такой дрессировке в принципе! Дрессировке, может, и не поддаются, но если попросит сказочник...


Невозможно представить, какой огромный и светлый мир жил внутри этого человека. Но нет и никакого иного объяснения тому, что Шварц писал так, как он писал, и жил так, как жил. А он написал и выжил. Его считали бесконфликтным, но с ним просто нельзя было конфликтовать. Его это огорчало - и включались защитные механизмы. И становилось смешно, легко и радостно, как будто поворачивались полоски жалюзи, выпуская наружу этот внутренний свет. Рефлекс, биология.


В редакции детской литературы Ленинградского отделения Госиздата. Слева направо: Н. М. Олейников, В. В. Лебедев, З. И. Лилина, С. Я. Маршак, Е. Л. Шварц, Б. С. Житков. Конец 20-х гг.
Хотя и другое объяснение тоже есть. Было чудо. И им даже проще объяснить, почему не дотянулись до Шварца руки из той тьмы, куда заказан был путь его персональному свету. Сама собой сочиняется сказка про то, как отнималась рука у человека, собравшегося написать на Шварца донос. А у другого просто кончались чернила. А третий донос, написанный уже и отправленный, терялся на почте, на сортировке. Четвертый же, дошедший по адресу, но еще непрочитанный, случайно смахивала в мусорную корзину уборщица в высоком кабинете... Только обязательно так - без сошествия ангельских ратей с небес и отверзания земли под ногами злодеев. Чем обыкновеннее, тем лучше. Да, может, так оно все и было, кто теперь скажет? Есть в этом добрая ирония небес над поцелованным ими в макушку остряком и атеистом Шварцем.


"Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец. Слава безумцам, которые живут, как будто они бессмертны, - смерть иной раз отступает от них", - написал он в "Обыкновенном чуде". И разве только самую малость перепутал. Смерть все же не отступила, прорвавшись к нему двумя тяжелыми инфарктами один за другим. Зато воплощенная в его сказках любовь оказалась бесконечной.



«Эльза, дай руку. Я люблю всех вас, друзья мои.
Иначе чего бы ради я стал возиться с вами.
А если уж люблю, то все будет прелестно.
И все мы после долгих забот и мучений будем
счастливы, очень счастливы, наконец!»


Е. Л. Шварц. Последняя фотография. 1957 г. Ленинград.