Аркадий Красильщиков: КИНО ДЛЯ МИЛЛИОНЕРА

Кино для миллионера

Безучастные глаза. Такие глаза бывают у людей, которых что–то мучает в душе. То ли неразделенная любовь, то ли тяжелая ностальгия, от которой – не отцепиться.

Лео Шнэуру было 76 лет. Он был миллионер. Говорили, что он мультимиллионер. У него была вилла, три автомобиля и жена Джоан, которая была младше его на 20 лет и по–прежнему красива. Впрочем, и самого Лео трудно было назвать стариком. Скорее – элегантный пожилой джентльмен. В прежние годы он делал большие дела на бирже. Теперь этим занимался его сын Боб. Не хуже, чем отец.

Джоан позвонила Бобу:

– С папой что–то происходит – уже несколько дней. Его перестали интересовать друзья, яхта, рыбалка. Приезжай. Надо поговорить. Срочно!

Через час Боб приехал на виллу. Горничная накрыла стол на террасе.

– Лео, – сказала Джоан, – я позвала Боба, потому что у меня кончилось терпение. Что с тобой происходит? Ты уже и со мной почти не разговариваешь. Я встревожена.

– Я хочу в Бердичев, – ответил Лео.

– Куда?! – не понял Боб.

– Я сказал – в Бердичев! Но я туда не поеду. Там теперь все другое. Боюсь, что сердце не выдержит переживаний. Нет, я туда не поеду.

– А где это? – спросил Боб.

– У тебя плохая память! – недовольно произнес отец. – Ты даже не помнишь, где родился твой отец!

– Ах, Бердичев! – сказал Боб. – Россия?

– Украина! Ты слышал про город Киев? От Киева туда едут поездом. Но я в Киеве никогда не был. Мы уезжали пароходом из Одессы. На днях я начал писать мемуары, но кончил их на первой странице. Я понял, что ничего не помню о Бердичеве. Почти ничего. А ведь это – часть моей жизни. Как бы я хотел это опять увидеть и вспомнить себя ребенком!

– Если ты не против, я возьму эту страницу, – сказал Боб. – Я попробую понять, в чем дело.

– Бери, – пожал плечами отец. – Она мне уже не нужна.

Вечером, у себя дома, Боб сел в кресло и стал внимательно читать эту страницу:

«Я с трудом помню Бердичев. Я там родился в 1920 году. Мой отец был рабочим на кожевенном заводе. Мама была модистка, она брала заказы на дом. Мы уехали в Америку, когда мне было шесть лет.

Что еще я помню про Бердичев? Две улицы – Белопольская и Махновская. На Белопольской стояли большие магазины. А в начале Махновской – синагога. Где–то рядом с площадью. Помню старую крепость и рядом – Пески, там жила бабушка, а внизу была река. А мы жили тоже у реки, но это были кварталы Качановки. Я запомнил такой момент: мама полоскала белье в реке. Я был босиком, в матроске. Я окликнул маму. Она оглянулась и засмеялась: «Левэню, майн гликэлэ!» Я помню как сейчас ее смех и ее улыбку. На ней было темное, длинное платье, подобранное до колен. У нее были полные, белые ноги. Ее темные распущенные волосы лежали на плечах.

Больше я ничего не помню о Бердичеве – о моей маленькой родине. Это приводит меня в отчаяние! Черт возьми!»

В самом деле – черт возьми, подумал Боб. Но такое, наверное, бывает у старых людей. Чем старше человек, тем пронзительнее для него эти воспоминания. Особенно – детство: самая безоблачная часть жизни. Корни! Да, корни.

Боб не был сентиментальным человеком. Но он был деловым человеком. У него мелькнула мысль о психотерапевте, однако он отбросил эту мысль: нет, это бесполезно. Он любил отца и знал, скольким ему обязан. Он подумал, прикинул несколько вариантов и остановился на одном. Он позвонил отцу:

– Папа, займись пока опять яхтой. Это свежий воздух и азарт. А Бердичев у тебя скоро будет. С доставкой на дом.

На другой день у него состоялась встреча с Джозефом Мильманом. Это был молодой человек лет тридцати.

– Мне вас рекомендовали, – сказал Боб. – Вы кинооператор и режиссер. Ваши дела идут… средне?

– Средне, – согласился Мильман. – Но месяца через три у меня опять будет работа.

– Это прекрасно, – сказал Боб. – Настоящий художник – это вечный поиск. Как давно вы в Штатах?

– Восемнадцать лет. Мне было 12 лет, когда мы сюда эмигрировали из Киева.

– Вы не забыли русский?

– Нет. С родителями я говорю только на русском. А моя жена родом из Петербурга, она тут всего четыре года. Мы общаемся с ней тоже на русском.

– Моего отца в детстве называли Лева. А вас?

– Ося.

– Ося, – повторил Боб. – Хорошо, Ося. Пожалуйста, прочтите этот текст. Это начало мемуаров моего отца.

Боб ждал, пока Ося читал. Затем тот спросил:

– А при чем тут я?

– Я предлагаю вам съездить в Бердичев и снять там фильм для моего отца. На хороших условиях.

– О чем?

– По этой странице текста. О Бердичеве.

– Но это – не сценарий! – сказал Ося.

– Вы отказываетесь? – поднял брови Боб.

– Нет, я согласен! – быстро ответил Ося. – Но это недешево, мистер Шнэур. Съемки, ассистент, монтаж фильма. Плюс поездка туда, куда мирные люди не очень–то любят ездить. Там красивая природа, но бандитов там больше, чем листьев на деревьях.

– Все расходы я оплачу. Проезд, отель, суточные по 200 долларов плюс 10 тысяч на непредвиденные расходы. А как вы оцениваете свой личный гонорар?

– Пятьдесят тысяч.

– А не много ли? – прищурился Боб.

– Можно дешевле! – раздраженно ответил Ося. – Например, закажите этот фильм кому–нибудь в Киеве. Они тоже умеют работать.

– У меня нет времени на переговоры с Киевом, – улыбнулся Боб. – Я очень занят. Да и дело это – интимное. Поэтому – работайте, Ося. Вы мне понравились. У меня есть чутье на талантливых людей.

Ассистента звали Стив. По–русски он знал одно слово: спа–си–ба.

– Как называется этот город? – спросил он в самолете у Оси.

– Бердичев.

– Нас там не ограбят?

– А черт их знает, – сказал Ося.

В Киеве они взяли такси и поехали в Бердичев. Номера в гостинице были заказаны. Ося позвонил в синагогу: нет ли у них старого–старого еврея на роль экскурсовода? Ему ответили: найдем, приезжайте через час.

В синагоге их ждал сухой старик в соломенной шляпе. Он смотрелся бодро.

– Сколько вам лет? – спросил Ося.

– А что? – спросил старик.

– А именно? – спросил Ося.

– Восемьдесят три. Это бесплатно или я надеюсь на премию?

– Сколько вы хотите?

– Сто долларов.

– Будете работать хорошо – дам вам двести. Вам знакома фамилия Шнэур?

– Митя Шнэур, композитор, у него есть свой ансамбль, они ездят на гастроли. Митя написал парочку песен про Бердичев.

– А из двадцатых годов? Шнэуры с Качановки?

– Которые фуранули в Америку?

– Да.

– Которые жили на Качановке?

– Да!

– А что? – спросил старик.

– Так вы знали этих Шнэуров или нет?! – вскипел Ося.

– У них был сын?

– Да!

– Лева?

– Да!

– Это будет еще сто долларов, – сказал старик. – Я один, кто это помнит. Итого – двести. Деньги вперед!

– Какая у вас память! – восхитился Ося и дал старику двести долларов. – А что вы помните про этого Леву?

– Э, это был засраный шмындрик. Я был старше и раза два топил его в речке. Жаль, что не утопил. Но его папу я помню лучше. Он у нас бывал на Песках, там жила его мать. Этот папа тоже был засранец, а мама – стерва.

– Будем работать! – сказал Ося. – Дедушка, вы золотое дно!

Ох, не надо было Осе это говорить. Комплимент в Бердичеве – это повышение цены.

– Я счастлив с вами работать! – вдруг прослезился старик. – Дайте мне за мое счастье еще 100 долларов!

Ося нахмурился, но выхода не было, и он дал сто долларов.

– А кто теперь этот Левка Шнэур? – спросил старик. – Зять Рокфеллера?

– Не–ет, – сказал Ося. – Это бедный пенсионер. Ни семьи, ни квартиры. Живет на мусорной свалке.

– Так ему и надо! – сказал старик.

– Стив! – сказал Ося по–английски. – Этот старый хрыч меня доконает! Если бы он знал, для кого мы делаем этот фильм, то у сына Шнэура не хватило бы миллионов, чтобы это оплатить!

– Евреи – это деловые люди, – с одобрением сказал Стив.

Сделали план: где снимать и кого снимать.

– Без меня вы тут ничего не сделаете, – сказал старик. – Но я старый коммунист. Я не люблю западные фокусы. Запад, – вдруг закричал он, – это прогнившее общество плюс империализм! Поэтому в конце работы я требую еще 300 долларов. А иначе я сделаю скандал. С прокурором!

– Не надо прокурора! – ответил Ося. – Под конец вы получите еще триста долларов.

Он подумал и добавил с улыбкой по–английски:

– Чтоб ты сдох, старый грабитель!

Работали сильно.

Старик был в самом деле – золотое дно. Он знал все старые дома, построенные до революции. Он помнил все и всех. Заодно он потребовал для себя отдельное такси и каждый день – обед в ресторане.

Ося снимал синагогу и старые дома на Белопольской, Махновской, на Песках. Снимал крепость, речку и кварталы бывшего гетто – там в 41–м году была семья с фамилией Шнэур. Записал рассказы старых евреев про Качановку, но Леву Шнэура эти старики не помнили. На всякий случай Ося снял даже тюрьму – она тоже была построена до революции. Конечно, он снял конезавод.

Но Осю мучила Качановка. Он не знал, как ее снимать.

А Стив жил – хорошо. Каждый вечер он спускался в ресторан, а потом приводил к себе в номер женщину. Каждый раз – новую. У Стива был полный восторг.

– Шеф! – говорил он Осе. – Как жаль, что ты не изменяешь жене! О, если б ты знал, какие это страстные женщины! А какие у них груди! А какие попы! А какие они бесплатные! А как они любят американцев! Они все хотят за меня замуж!

– Ну, так женись, – отвечал Ося.

– Но их столько, что мои глаза уже смотрят в разные стороны! О, как бы я хотел тут остаться… но при этом получать американскую зарплату!

Погода была хорошая. Осю это радовало. Он сказал старику:

– Дедушка! Сегодня мы запишем ваши лирические воспоминания про Леву Шнэура и его родителей.

Старик принял умиленный вид и сказал, глядя в камеру:

– Левочка Шнэур! Я помню этого красивого мальчика, он жил на Качановке. Я был старше, но я с ним дружил и всегда его слушал. Этого мальчика любил весь город. Его до сих пор тут помнит каждая собака! Мой папа работал с его папой на конезаводе. Что у него был за папа – загляденье! Ему надо поставить памятник в центре Бердичева – как Ленину с Качановки. А Левочкина мама?! Она была – ангел! С такими добрыми глазами! И если Левочка пришлет мне, свидетелю его беспримерного, героического советского детства хотя бы тысячу баксов, то я буду помнить его еще сто лет!

– Спасибо, – сказал Ося. – Вы просто артист. А теперь я знаю, что нам делать на Качановке. Дедушка, найдите мне молодую, красивую еврейку с длинными темными волосами и мальчика лет пяти–шести.

– Зачем искать? – сказал старик. – Они уже есть! Это моя внучка и мой правнук. Сколько вы им дадите?

– А сколько? – спросил Ося.

– А что? – спросил старик.

– А именно? – спросил Ося.

– По пятьсот каждому. Ося, детей надо любить!

– Надо, – согласился Ося. – Но не так сильно! По сто – каждому. Нет – найдем других.

– Этот Левка Шнэур – большое дерьмо! – сказал старик. – Жаль, что я его тогда не утопил в речке. Я сразу понял, что это не бедный пенсионер. Для пенсионеров такое кино не делают. По триста – это моя последняя уступка!

– О’кэй, – сказал Ося. – А теперь договоримся об одежде.

– За одежду – еще по сто каждому!

Ося вздохнул. Кивнул. И сказал по–английски:

– Дедушка, чтоб ты сдох, я тебя уже никогда–никогда не забуду!

Вскоре Лео Шнэур смотрел фильм, который снял для него Ося. Рядом сидели Джоана и Боб. Фильм был в английском переводе.

– Папа, кто этот старик в шляпе? – спросил Боб. – Ты его помнишь?

– Нет, ответил отец. – Наверное, какой–то мелкий авантюрист.

Его лицо было – безучастным. Боб с тревогой смотрел на отца. Неужели фильм не получился?

Вдруг на экране появилась река и старые домики на берегу. К реке шла молодая женщина с бельем. На ней было длинное темное платье. На ее плечах лежали темные волосы. Она подоткнула подол и стала полоскать белье.

– Ох! – произнес Лео.

Потом он увидел мальчика лет пяти. Тот был босиком и в матроске. Мальчик окликнул женщину:

– Мама!

Та оглянулась и радостно засмеялась:

– Левэню, майн гликэлэ!

Она обняла мальчика мокрыми руками и поцеловала его. Это был конец фильма.

Лео сидел неподвижно.

– Папа, тебе понравился фильм? – спросил Боб.

Лео помолчал, потом спросил:

– Сколько ты дал ему за этот фильм?

– Пятьдесят тысяч.

– Хорошая работа, – сказал отец. – Спасибо, Боб. Ты мне подарил еще десять лет жизни – как минимум.

…Ося и Стив получили гонорар и пошли отметить это в ресторан.

– Шеф, – сказал Стив, – я не могу забыть Бердичев. Не открыть ли нам турагентство – только для мужчин? Будем возить их туда группами по сто человек. Они вернутся в Америку сумасшедшими от счастья! Таких женщин, как в Бердичеве, больше нигде нет. Мы заработаем кучу денег!

– О, нет! – сказал Ося. – Меня туда больше не тянет. Я до сих пор не могу забыть этого старика.

– Он обошелся тебе всего в 600 долларов!

– Плюс 800 – на внучку и правнука вместе с одеждой. Плюс пять тысяч – опять на этого бандита.

– Как, еще пять тысяч? – удивился Стив. – За что?

– За то, что меня там не убили.

— Да–а?!

– Он сказал мне так: «Если ты хочешь уехать отсюда живым – одолжи мне хотя бы пять тысяч. Иначе я наведу на тебя недисциплинированных мальчиков. Это будет через пять минут!»

– И ты дал?

– Дал, – вздохнул Ося. – Я сразу понял, что этот еврейский прадедушка никогда не бросает слов на ветер.

Ося отхлебнул глоток вина из фужера. Помолчал и с наслаждением добавил по–русски:

– Чтоб ты сдох, старый хулиган!..

Боря Ройтблат