Церковные колокола - на стройки индустриализации
Одна из причин разорения церквей в 1930-е - индустриализация. Экономика требовала огромного объёма меди, и этот цветмет дали церковные колокола. В 1931 году при годовой потребности в меди в 60 тысяч тонн, её добыча и выплавка составляла лишь 27 тысяч тонн. На колокольнях СССР тогда находилось около 250 тысяч тонн колокольной бронзы. 90% этого цветмета пошло на индустриализацию, "закрыв" дефицит меди на все 1930-е годы. Об отношении советских граждан к снятию колоколов в то время говорят заметки "Требуем обменять дурман колоколов на тракторы!" и дневники писателя Пришвина "Народ навозный, всю красоту продадут".
Активная антицерковная кампания началась в 1929 году - одновременно с первым рывком индустриализации. Строительство новых сотен заводов проходило на фоне огромного дефицита квалифицированных кадров и валюты, за которую закупалось оборудование и целые предприятия (в основном в США), а также оплачивалась работа 15-20 тысяч иностранных специалистов. Также был огромный дефицит материалов, в том числе и цветных металлов, которые были "сердцем" электрооборудования.
Главным экспортным товаром было зерно, а также лес, и выручка от них покрывала лишь 20-25% нужд индустриализации. Быстро дать стране валюту и медь могла в то время лишь церковь. И большевики без зазрения совести ("цель оправдывает средства") принялись за конфискацию церковных ценностей. Рудметаллторгом был разработан пятилетний план по сдаче колокольной бронзы, в котором было рассчитано, что в 1929-1930 гг. должно быть сдано 15 тыс. т бронзы, 1930–1931 - 30 тыс. т, 1931-1932 - 45 тыс. т, 1932-1933 - 40 тыс. т.
О масштабах кампании по снятию церковных колоколов говорят такие факты. В 1930-31 годах Рудметаллторгу только из одной Троице-Сергиевой Лавры было 19 колоколов общим весом 8165 пудов, или 130 тонн. Также около 10 тонн цветного металла было получено в виде подсвечников, паникадил, хоругвей, купелей, бронзовых решеток и украшений церквей. Начиная с 1929 года в Москве закрывалось по 30-50 храмов, и каждый из них приносил тонны цветмета. Так, с закрытой в 1929 году церкви Вознесения на Большой Серпуховской было снято 14 колоколов весом более 17 тонн, из замоскворецкого храма Св. Екатерины агенты Рудметаллторга вывезли колоколов общим весом более 21 тонны, закрытая в 1930 году церковь Алексия Митрополита на Коммунистической улице дала более 10 тонн колокольной бронзы.
Кампания по снятию колоколов с церквей часто проходила как "требование трудящихся". Вот несколько примеров по Оренбуржью:
Накануне нового 1930 года общее собрание курсантов военной школы выступило с призывом к трудящимся города Оренбурга обсудить на своих собраниях вопрос о запрещении колокольного звона и передаче колоколов. "Колокола должны быть перелиты в машины и тракторы!", - говорилось в нем.
В редакцию газеты "Оренбургская коммуна" непрерывным потоком шли постановления общих собраний граждан о снятии колоколов с церквей, появилась рубрика "Против колокольного трезвона": "Колхозникам колокольный звон не нужен, подавай нам тракторы", - просили жители села Матвеевки Сорочинского района. Колокола были сданы в тракторный фонд.
"Долой бога и всех святых", - это цитата из заявления крестьян хуторов Бостанжогловского, Репного и Ягодного Покровского (ныне Новосергиевского) района, - Петр Великий переливал колокола на пушки, мы переплавим их на тракторы!"
"Колокола - на тракторы" требовал военный корреспондент "Смычки" Бурный: "Наша страна нуждается в металле. Нашим полям, покрывающимся сплошными бедняцко-середняцкими колхозами, нужны сотни и тысячи тракторов. И в то время на колокольнях церквей совершенно бесполезно висят сотни тысяч драгоценного металла. На колокольнях церквей Оренбурга бесцельно висит 10000 пудов металла. Мы требуем снять колокола со всех церквей и пустить этот драгоценный металл на тракторы. Время покончить с колокольным звоном!"
Представители школы №22 Оренбурга обратились к землякам со следующим воззванием: "В центре чисто пролетарских окраин города, носящих заслуженные в гражданских боях названия Красного и Ленинского городков до сего времени - на 13-й год Октября позорным чёрным пятном стоит очаг мракобесия и борьбы с новым бытом - церковь. Не может быть слияния заводских гудков, зовущих к социалистическому труду, и звона колоколов, зовущих к старому тёмному прошлому. Школа как одна из передовых колонн социалистической культуры и нового быта призывает всех трудящихся присоединиться к требованию о закрытии церкви в Красном городке. А колокола по примеру уже многих трудящихся СССР отправим на индустриализацию страны Советов".
"Мы являемся последними слушателями церковного "благовеста". Наши дети и внуки не будут слышать ни вечернего звона, нашедшего музыкальное отражение в дворянской поэзии, ни пасхального пьяного гвалта "сорока сороков", ни мрачных траурных мотивов, напутствующих человека в последний путь. Церкви немеют. Колокола отпевают самих себя и своих тысячелетних владык. Слышится последний похоронный звон. Религия уходит в могилу. Но медь колоколов, крещённая в безбожной заводской купели, запоет могучий торжествующий гимн труда. На место умирающего "благовеста" колоколов идет величественный благовест машин".
Писатель Михаил Пришвин в своих дневниках оставил наблюдения, как проходило снятие церковных колоколов в Загорске и Москве:
1929 год.
22 ноября. В Лавре снимают колокола, и тот в 4000 пудов, единственный в мире, тоже пойдёт в переливку. Чистое злодейство, и заступиться нельзя никому и как-то неприлично: слишком много жизней губят ежедневно, чтобы можно было отстаивать колокол.
12 декабря. Сейчас резко обозначаются два понимания жизни. Одним – всё в индустриализации страны, в пятилетке и тракторных колоннах, они глубоко уверены, что если удастся организовать крестьян в коллективы, добыть хлеб, а потом всё остальное, необходимое для жизни, то вот и всё. И так они этим живут, иногда же, когда вообразят себе, что нигде в свете не было такого великого коллектива, приходят прямо в восторг.
Другие всему этому хлебно-тракторному коллективу не придают никакого значения, не дают себе труда даже вдуматься в суть дела. Их в содрогание приводит вид разбитой паперти у Троицы, сброшенного на землю колокола, кинотеатр в церкви и место отдыха, обязательное для всех граждан безбожие и, вообще, это высшее достижение, индустриальное извлечение хлеба из земли.
1930 год.
4 января. Показывал Павловне упавший вчера колокол, при близком разглядывании сегодня заметил, что и у Екатерины Великой, и у Петра Первого маленькие носы на барельефных изображениях тяпнуты молотком: это, наверно, издевались рабочие, когда еще колокол висел. Самое же тяжкое из этого раздумья является о наших богатствах в искусстве: раз "быть или не быть" индустрии, то почему не спустить и Рембрандта на подшипники. И спустят, как пить дать, всё спустят непременно. Павловна сказала: "Народ навозный, всю красоту продадут".
24 января. Растет некрещёная Русь.
– Православный? – спросил я молодого рабочего.
– Православный, – ответил он.
– Не тяжело было в первый раз разбивать колокол?
– Нет, – ответил он, –я же за старшими шёл и делал, как они, а потом само пошло.
И рассказал, что плата им на артель 50 коп. с пуда и заработок выходит по 8 1/2 р. в день.
6 марта. Помню, ещё Каменев (старый большевик Лев Каменев, в 1929 году - председатель Главного концессионного комитета при СНК СССР - БТ) на мое донесение о повседневных преступлениях ответил спокойно, что у нас в правительстве всё разумно и гуманно.
– Кто же виноват? – спросил я.
– Значит, народ такой, – ответил Каменев.
Комментариев нет:
Отправить комментарий