ЮЛИАН ТУВИМ. МЫ ПОЛЬСКИЕ ЕВРЕИ

Юлиан Тувим. Мы, польские евреи

Юлиан Тувим

Мы, польские евреи

Матери моей в Польше

или ее дорогой тени

1. Меня тотчас же спросят: откуда это «мы»? Вопрос естественный. Мне задавали его евреи, которым я всегда заявлял, что считаю себя поляком, а теперь станут задавать поляки, для большинства которых я – еврей. И евреем останусь.

Предназначаю свой ответ и тем и другим.

Я – поляк, оттого что хочу быть поляком. Таков личный мой выбор, и никто не вправе требовать отчета, объяснения, доказательств. Я не делю соотечественников на «чистых» и «нечистых», предоставляя это расистам, гитлеровцам местного или зарубежного пошиба. Поляки и евреи, как люди других национальностей, делятся, по-моему, на умных и глупцов, честных и мошенников, способных и тупиц, занимательных и скучных, угнетенных и угнетателей, джентльменов и невеж.

Собственно поляков делю я на фашистов и противников фашизма. Хотя в мире и в человеке всё смешано, водораздел существует. А вскоре станет еще более явным. Оттенки сохранятся, но цвет предельной линии будет ярче, гуще.

Я мог бы добавить, что в плане политическом делю поляков на антисемитов и антифашистов. Ибо фашизм – всегда антисемитизм. Антисемитизм – международный язык фашистов. 

2. Если бы мое национальное сознание или, вернее, национальное чувство нуждалось в обосновании, мне должно было сказать: я считаю себя поляком в силу простых, почти примитивных моментов, рациональных и нерациональных, напрочь лишенных «мистического» привкуса. Быть поляком – не честь, не заслуга, не привилегия, а то же самое, что дышать. Не знаю людей, которые с гордостью дышат.

Я поляк, ибо в Польше родился, рос, учился, был счастлив и несчастен. Хочу во что бы то ни стало вернуться, какие бы райские кущи ни сулила чужбина.

Я поляк, ибо живет во мне тайное суеверное желание, неподвластное ни разуму, ни логике, чтобы мертвое мое тело приняла и вобрала польская земля.

Я поляк, оттого что об этом говорили мне польскими словами в родительском доме. Оттого что с младенчества вскормлен польскою речью. Оттого что польским стихам и песням учила меня мама. И первая поэтическая волна, накрывшая меня с головой, рассыпалась брызгами польских слов. Поэзия – суть моей жизни – немыслима на другом языке, даже если владеешь им в совершенстве.

Я поляк, оттого что по-польски поведал о первой любви – лепетал о радостях ее и грозах. Я поляк, оттого что поэт. И поэт, оттого что поляк.

И еще оттого, что береза с ивой милее, чем пальма и кипарис, а Мицкевич с Шопеном – дороже Шекспира и Бетховена. Отчего дороже – разуму опять-таки недоступно.

Я поляк потому, что глубоко усвоил некоторые, сугубо польские недостатки. И польских фашистов ненавижу больше, чем всяких иных. Вот самое серьезное доказательство, что я – настоящий поляк.

И главное – хочу быть поляком. 

3. Мне скажут: пусть так. Но если ты – поляк, откуда же – «мы, евреи»? Ответ прост: всё дело в крови.

Так, значит, расизм?

Нет, вовсе не расизм. Совсем не то.

Кровь бывает разная: та, что течет в жилах, и та, что выкачивают из жил. Кровь в жилах – телесный сок. Исследование ее – дело физиологов. Люди, которые приписывают ей таинственную силу и некие особые свойства, кроме органических, – такие люди превращают в развалины целые города, уничтожая миллионы живых существ, чтобы в конце концов, как скоро мы убедимся, обречь на гибель своих же братьев.

Но есть еще кровь иная. Атаман международной фашистской шайки выпускает ее из человечества во имя мнимого превосходства его породы над моей. Кровь невинно загубленных миллионов не таится в артериях, а льется у всех на глазах. Такого потопа не видел мир. Обильными, глубокими ручьями струится кровь евреев (не «еврейская кровь»). Бурые и потемневшие, сливаются они в бурную, пенистую реку… и в этом новом Иордане я приемлю крещение – кровное, горячее, мученическое братство мое с евреями. Примите меня, братья, в благородный орден невинно пролитой крови: вашею кровью обязан я причаститься.

Звание еврея Doloris Causa – пусть оно будет даровано польскому поэту. Даровано народом, из которого вышел. Не за какие-нибудь заслуги, – нету заслуг. Только несколько польских стихотворений, которые переживут меня и память о которых будет связана с моим именем польского еврея. 

4. На метках, пришиваемых в гетто, – звезда Давида. Я верю в такую грядущую Польшу, где могендовид станет одним из высших отличий. Самые заслуженные солдаты и офицеры будут носить его на груди рядом с прежним Virtuti Militari. Появится и крест Гетто – глубоко символическое имя! – и орден Желтого Лоскута, более почетный, чем многие награды прошлого. В Варшаве и других городах сохранят нетронутым уголок гетто – памятник позора наших врагов и славы растерзанных наших братьев. Мы обведем его цепью, перекованной из добытых в бою гитлеровских пушек. Каждый день будем вплетать в железные звенья свежие, живые цветы, дабы вовеки живым и свежим остался в памяти грядущих поколений образ загубленного народа.

Появится новая святыня. Мы расскажем о мученичестве, которому нет равного в истории человечества. А в самом сердце памятника, что окружен «хрустальными дворцами» вновь отстроенного города, – в самом сердце затеплится неугасимая лампада. И прохожие обнажат головы… А христиане осенят себя крестным знамением…

С гордостью, со скорбной гордостью примем мы, чудом спасенные, высокое звание польского еврея… С гордостью? Нет, с чувством раскаяния и жгучего стыда. Ибо звание это присвоено нам за ваши муки, за ваши подвиги, Искупители! 

5. Мы, польские евреи… Вечно живые. Сгинувшие в гетто и лагерях. И евреи-призраки, что возвратятся на родину из-за моря-океана – пугать обитателей развалин уцелевшей телесной оболочкой своей как будто бы уцелевшей души.

Мы – иллюзия жизни. Тени замученных братьев. Гробовая правда. Ходячие скелеты с живыми лицами. Огромная братская могила. Кладбище, какого никогда не было и не будет. Задохшиеся в газовых камерах. Перетопленные на мыло. Которому не смыть нашей крови, не выскоблить преступлений. Те, чьими мозгами обрызганы стены убогих жилищ. Расстрелянные только за то, что – евреи…

Две тысячи лет назад мы подарили миру невинно убитого Римской империей Сына Человеческого… Что же возникнет из миллиона смертей, пыток, издевательств, последних судорог?

Шлёмы, Срули, Мошки, пархатые Бейлисы, жидки чесночные, чьи имена и прозвища затмят Ахиллеса, Болеслава Храброго и Ричарда Львиное Сердце. Как встарь, в катакомбах, в подземных коридорах под мостовыми Варшавы шлепаем мы по грязи сточных каналов, удивляя товарищей наших – крыс.

С ружьями на баррикадах. В развалинах разбомбленных домов. Воинство свободы и чести.

– Эй, Ёйна, иди воевать!..

Пошел, милостивые государи, и отдал жизнь за Польшу.

Мы, для кого крепостью был каждый порог каждого дома, под обломками которого и погибали.

Польские евреи, одичавшие в лесах, кормившие перепуганных детей корешками и травами, пробиравшиеся ползком, припадая к земле, вечно настороже, с чудом раздобытой, дорого оплаченной древней двустволкой…

– А слышал, милейший, анекдот про еврея-лесничего? Великолепный! Он, понимаете ли, выстрелил, да со страху… Ха-ха-ха…

Мы – Иовы, мы – Ниобеи, оплакивающие сотни тысяч наших детей… Груда раздробленных, растертых в прах костей, изуродованных, исполосованных тел, заровнявших глубокие рвы и овраги.

Мы – вопль боли, такой пронзительный, что услышат нас самые отдаленные века. Мы – Плач, Стенание, Хор, завывающий надгробное Э-л-Моле-Рахамим, чье эхо будет звучать из столетия в столетие.

А еще – то великолепное мясное месиво, куча кровавых отбросов, органические удобрения, внесенные в польскую землю, чтобы взращенный на ней хлеб свободы казался более сладким.

Мы – кошмарный заповедник, последние могикане. Какой-нибудь новый Барнум будет возить нас по свету, возвещая на пестрых плакатах: «Неслыханное зрелище! The biggest sensation in the world! Польские евреи – живые, настоящие!» Мы – Камера Ужасов, Schreckenskammer, Chambre des Tortures! НЕРВНЫХ ПРОСЯТ УДАЛИТЬСЯ! 

На реках заморских стран сидим мы и льем слезы, как некогда на реках вавилонских. По всей земле с плачем ищет Рахиль детей своих и не находит!

Рассеянные на берегах Гудзона, Темзы, Евфрата, Нила, Ганга и Иордана, мы бродим, взывая: «Висла! Висла! Мать наша родная! Серая Висла, не зарею подрумяненная, а от крови порозовевшая!»

Мы, лишенные отеческих гробов – могил детей наших и матерей, – так нагромоздятся они друг на друга, так раскинутся по родимым просторам громадным единым захоронением. И не будет клочка, который не хотелось бы украсить цветами. Как сеятель – зерно, широким взмахом будем разбрасывать цветы: быть может, случайно достанутся тем, кому надо… Мы, польские евреи… Легенда со слезами и кровью. «Да будет она увековечена резцом железным и свинцом» (Иов, XIX, 24). Мы – мировой Апокалипсис. Мы – плач Иеремии. 

…На улицах лежат на земле дитя и старец; девушки мои и юноши погибли от меча; Ты истребил их в день гнева Твоего, перебил и не пожалел. …Бросили жизнь мою в яму и камнем придавили… Поднялись воды над головой моей, и сказал я: пришел конец мой… Возглашаю имя Твое, о Г-споди, из глубочайшего рва… Ты видишь, о Г-споди, бесчинства, которые творят надо мною, рассуди же тяжбу мою… Воздай им, Г-споди, по делам!.. Дай им очерствелое сердце и проклятие низринь… Гони их в ярости Твоей и истреби, чтоб не было их под небом Твоим, о Г-споди. 

(Плач Иеремии, III.)

*** 

Над Европой стоит гигантский, призрачный, всё растущий скелет. В пустых зеницах его тлеет пламя грозного гнева, пальцы стиснуты в костлявый кулак. И Он, наш Вождь и Повелитель, будет нам диктовать требования Свои и законы. 

Перевод Софии Дубна 

Примечания Пинхаса Коца: 

1. «Мы, польские евреи» – отклик на восстание Варшавского гетто, в годовщину которого (апрель 1944) узнал Тувим о гибели матери. Польская публикация – Москва, 1945. Русская – в отрывках, выборочно – почти через 20 лет: И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. «Новый мир», 1961, № 9; М. Живов, Юлиан Тувим. М., 1963. 

2. Фашизм – всегда антисемитизм. – Научное определение фашизма пока не дано. Вослед Тувиму мы предложили бы просторечную и абсолютно ненанучную формулу: «Фашизм – это когда убивают евреев». А цыган? – тут же нас спросят… Так ведь формула, повторяем, абсолютно ненаучная. 

3. …какие бы райские кущи ни сулила чужбина. – В сентябре 1939 года Тувим эмигрировал – Румыния, Югославия, Италия, Франция, Португалия, Бразилия, США… Семь стран – семь лет. Вернулся на родину летом 1946-го. 

4. …тайное суеверное желание, чтобы мертвое мое тело приняла и вобрала польская земля. 

"Но ложимся в нее и становимся ею,

Оттого и зовем эту землю своею". 

(Анна Ахматова, «Родная земля».) 

5. …еврея Doloris Causa. – Буквально «еврей ради муки» – еврейство, заслуженное страданием. Как доктор (по аналогии) HonorisCausa – «почетный доктор», ученая степень за особые заслуги, без защиты диссертации. 

6. Virtuti Militari – орден воинской доблести. 

7. Появится новая святыня. – Варшавский «Музей Холокоста» (истории польских евреев) откроется в 2008 году. 

8. …затмят Болеслава Храброго. – Первый польский король – Болеслав Храбрый (Великий; 967–1025). 

9. Эй, Ёйна, иди воевать! – Презрительное рифмованное присловье: Jojne, idz na wojne!.. Ейна (Иона) – по-древнееврейски «голубь». 

10. …Ниобеи, оплакивающие сотни тысяч наших детей. – Ниоба (Ниобея) обратилась в слезоточивую скалу, когда Артемида поразила семерых ее дочерей и семерых сыновей. 

11. …бродим, взывая: «Висла! Висла! Мать наша родная!» – Как мы с вами, на тех же далеких реках – на Гудзоне, на Темзе, на Сене – и даже у Мертвого моря, ненароком затянем: 

Волга, Волга! Мать родная! 

12. Да будет она увековечена резцом железным и свинцом. – «Резцом железным с оловом, – на вечное время на камне вырезаны были!» (Иов, XIX, 24.) 

13. На улицах лежат на земле дитя и старец… – Дети и старцы лежат на земле по улицам; девы мои и юноши пали от меча; Ты убивал их в день гнева Твоего, заклал без пощады (Плач Иеремии, II, 21). 

14. Бросили жизнь… – Плач Иеремии, III: 53. «Повергли жизнь мою в яму и закидали меня камнями. 54. Воды поднялись до головы моей; сказал я: “погиб я”. 55. Я призывал имя Твое, Г-споди, из ямы глубокой. 59. Ты видишь, Г-споди, обиду мою; рассуди дело мое. 64. Воздай им, Г-споди, по делам. 65. Пошли им помрачение сердца и проклятие Твое. 66. Преследуй их, Г-споди, гневом, и истреби из поднебесной». 

15. София Дубна. – Софья Семеновна Дубнова-Эрлих (1885–1986) – дочь известного историка С. Дубнова, погибшего в Рижском гетто (1941), и жена Х. Эрлиха, лидера польского Бунда (Еврейского рабочего союза), тогда же (1941) расстрелянного в СССР. Ученица Гумилева. Жила в России, Польше, Франции, США. Автор трех поэтических книг… 

Клятва 

На могилах свежая трава,

Им забвенья нет.

Ничего не хочу забывать

 В череде моих дней.

И у той, что всех стран родней,

Ничего не прошу.

Непреклонную верность ей,

Словно цепи, ношу.

И она говорит со мной

Голосами стихов и степей,

И клянусь, в юдоли земной

 Не сниму цепей.

А когда непробудный сон

 Убаюкает плоть мою,

Вы услышите тихий звон –

Это цепи мои поют. 

"ЛЕХАИМ", 18.09.2013

Источник