ГОЛОВА ОЛЫ

     

Голова Олы                                              

       Борис Гулько       

       Рассказ

Облако за окном зацепилось за вершину горы, соорудив загадочный мистический знак. Эйтан, пытаясь разгадать его смысл, отвлёкся от работы. Он мысленно разворачивал небесную конфигурацию рогом и вправо, и влево, но ощущение тревоги, исходившее от знака, не проходило.

Эйтан был критиком вин. Его эссе о новых винах перепечатывали многие газеты в Колорадо, да и по всей Америке. Сейчас Эйтан, опробовав новинку, присланную ему из южной Калифорнии, пытался выдавить из сознания ассоциации, соответствующие букету напитка и поводу его употребления, достойному немалой цены вина.

Раздался телефонный звонок.  Звук сулил беду, какой-то стороной связанную, показалось Эйтану, с конфигурацией облака за окном. Прочтя на индикаторе источник звонка, Эйтан снял трубку.

Услышанное оглушило критика вин. Звонили из больницы. Эйтану сообщили, что его жена, грациозная, изящная, стремительная Ола, зимой – горнолыжный инструктор, летом – прогрессивная активистка, попала в дорожную катастрофу. Маршрутное такси (несколько лет назад горожане согласились, с целью снижения выброса углекислого газа в атмосферу, передвигаться по городу в маршрутках, а не на частных автомобилях), в котором Ола ехала на митинг в защиту свободы иммиграции, сорвался с моста «Орлиный глаз». 

С этим мостом была сущая беда. С него всё время кто-нибудь падал. Город был достаточно богат, чтобы заменить «Орлиный глаз» новым, надёжным мостом. Но «Орлиный глаз» был признан историческим сооружением, самым старым мостом в Колорадо. Считалось, что он когда-то сменил висячий мост, сооружённый индейцами ещё в доколумбову пору. «Орлиный глаз» охранялся ЮНЕСКО как мировое сокровище, и какие-либо изменения лишили бы его этого статуса. Горожане на такое были решительно не согласны. Всё, на что сподобились отцы города, это построить больницу в лощине, которую пересекал мост. Благодаря этому свалившийся путник незамедлительно попадал на операционный стол. Местные жители гордились, что время от падения горемыки до начала операции над ним было рекордно коротким и даже оказалось занесено в Книгу Гиннесса. К тому же город, разжиревший за счёт прибыльных окрестных горнолыжных курортов, собирал для работы в больнице лучших хирургов мира.

Пока мы обсуждали историю моста, Эйтан выслушал перечень несчастий, свалившихся на свалившуюся Олу: перелом позвоночника – в трёх местах, разрыв печени – в двух, переломы малых и больших берцовых костей… Чтобы прервать горестное перечисление, Эйтан спросил: «Что с селезёнкой?»

С селезёнкой неожиданно оказалось всё в порядке. Как и с головой. Всё остальное тяжело пострадало. Ола, как человек прогрессивных взглядов, уже давно подписала согласие, в случае попадания в летальную катастрофу, на имплантацию своих органов нуждающимся или для исследований. Эйтан, торопливо собираясь в больницу, в которой уже шла операция, пропустил мимо ушей её детали, донесённые звонившим. Возможно из-за того, что слишком глубоко вник в достоинства южнокалифорнийского вина, которое рецензировал перед звонком.

По дороге – Эйтан предпочёл не пересекать злосчастную лощину по мосту, а спуститься к больнице по крутой горной тропе – в сознании Эйтан проносились картины трёх лет их совместной жизни с Олой. Девушка была феминисткой, поэтому их роман протекал по её сценарию. Недавно, увлёкшись прогрессивным движением #metoo, Ола проанализировала их с Эйтаном отношения на предмет привлечения его к ответственности за поведение в период ухаживания. Но это поведение оказалось безукоризненным – в ту пору все шаги в их любовной игре инициировала Ола.

Эйтан гордился альтруистичной прогрессивностью жены. Ола, он знал, также ценила духовность его занятия. Брак их был гармоничным.  

*   *   *

У ярко освещённого входа в больницу было оживлённо. Эйтан приметил несколько машин новостных телеканалов. Сновали операторы. Выяснилось, что в данный момент происходит уникальная операция. Второй раз в истории производится пересадка головы. Итальянский хирург, впервые совершивший такую в Китае несколько месяцев назад, оказался любителем-горнолыжником и принял предложение контракта от администрации больницы. Он и совершал пересадку.

Оказалось, что пересаживаемая голова принадлежит Оле. Благодаря оперативности медработников мозг после падения не успел умереть, голову удалось отсоединить от изувеченного тела, и сейчас её соединяли с телом женщины, которая находилась в той же маршрутке, приземлилась при падении на голову, но сохранила в целости тело.

В комнате ожидания Эйтан узнал от энергичной женщины – социального работника больницы, что происходящая операция не столь сложна, по сравнению, скажем, с пересадкой печени, когда приходится соединять сотни протоков, кровеносных сосудов, нервов и прочего. Здесь же – сонная артерия от сердца в мозг, вена назад к сердцу. Конечно, ещё нужно соединить спинной мозг реципиента с головой донора. «Как они определяют – кто реципиент, кто донор?» – кольнуло в сознании Эйтана.

Пока успешность подобных операций – 100%, – обнадеживающе сообщила соцработник.  – Но ведь до сих пор состоялась всего одна пересадка головы, – неубедительно возразил Эйтан.     – Да, одна – охотно согласилась соцработник. На проценты количество голов не влияет.

Когда соцработник удалилась, Эйтан оказался в компании экзотичного типа в голубой майке и голубых, сильно рваных джинсах. Было непросто определить – порвались ли джинсы от старости или были задуманы такими. Шею и грудь парня покрывали вытатуированные женские груди, весьма пышные. А правую руку обвивала голубая, под цвет майки, змея. Тоже вытатуированная. Змееносец оказался мужем женщины, к телу которой хирург в данный момент присоединял голову Олы.

Эйтан был настроен помедитировать, соединиться в астральном пространстве с душой жены, которая проходила в данный момент столь магистральное переселение (если считать прибежищем души – голову, а не какую иную часть тела), но ему пришлось переключиться на выслушивание переживаний татуированного мужа. Эйтан узнал, что Джон – так звали парня, был «близок» с Гейл – это имя … э-э-э… нового тела Олы – с шестого класса. В старших классах у Джона и Гейл были другие партнёры. А потом она вообще жила в коммуне. – «Вы знаете, что это значит?» – спросил Джон. Эйтан утвердительно кивнул головой, хотя только догадывался.

Джон вновь сошёлся с Гейл лишь полтора года назад. Красочные рассказы татуированного напомнили Эйтану, что у многих брак – это главным образом секс. У них с Олой семейный союз заключался в духовной близости, в медитациях, в политических дискуссиях. В совместной поддержке прогрессивных начинаний. На интимные отношения Ола соглашалась редко и неохотно, сообщив однажды Эйтану, что, по мнению какой-то выдающейся феминистки, гетеросексуальные отношения – это всегда изнасилование. Впрочем, ревность, стоило Эйтану взглянуть на кого другого, Олу посещала.

«В последнее время мы увлеклись свингерством – сообщил Джон. – А вы…   Почуяв неуместность вопроса, Джон его не закончил.

Чьей женой будет женщина, составленная из головы Олы и тела неведомой ему распутной Гейл? – засвербело в сознании Эйтана. Гордая Ола, конечно, отвергнет вульгарного Джона с его обвивающей руку змеёй. Хотя новое тело её по праву должно принадлежать мужу этого тела – Джону. С другой стороны – улыбается ли ему, Эйтану, обнимать тело Гейл, даже если это позволит ему голова Олы? А позволит ли – с её ревностью – большой вопрос. Будут ли у головы Олы резоны ревновать его к телу Гейл? Может быть, каждая часть новой женщины должна сохранить своего прежнего мужа?

Тут ход мыслей Эйтана сбился, вернувшись к южнокалифорнийскому вину, которое он рецензировал в то ужасное утро. Эйтану пришла в голову метафору, которая достойно завершит эссе, над которым он трудился.

*   *   *                                                                                                                               

Социальный работник сообщила Эйтану и Джону, что операция завершилась успешно, и пациент (имя «пациента» она не назвала) переведён в камеру интенсивной терапии. Хирург устал, отдыхает, и с мужьями «пациента» будет беседовать завтра.

Впечатлений за день было больше, чем достаточно. Эйтан поплёлся к выходу. Лощину накрыла туча, возможно, та самая, что в начале нашего повествования цеплялась за гору и сулила беду. Сейчас она сыпала мелкий, но частый дождь. Карабкаться вверх по тропе не хотелось, да было и небезопасно. К тому же у дверей больницы только что остановилась маршрутка. Джон, опередив Эйтана, уже садился в неё, и махал дегустатору татуированной рукой, предлагая следовать за ним. Парень достаточно надоел Эйтану за часы совместного ожидания, и Эйтан не сел рядом с Джоном, благо у противоположной стенки маршрутки было свободным отдельное сидение.

Сон сразу накатил на утомлённого Эйтана. Ему стали видеться стёкла, отделяющие его от загадочного мира, какие-то лица за стёклами. Раздражало, что никак не распозналось – чьи это лица. Они удалялись, терялись в глубине, и вновь всплывали. Но не узнавались.

Тяжёлый удар прервал видения. Болевой шок лишил Эйтана почти вернувшегося к нему сознания. Неясные образы промелькнули в мозгу, потом наступило забытье.

                                                                      *   *   * 

Проснулся Эйтан в больничной палате. Из окна с видом на лощину струился вечерний свет, освещавший загадочное оборудование, заполнявшее большую часть комнаты.

Эйтан догадался, что маршрутка, в которой он ехал, сорвалась с проклятого моста. Насколько серьёзна травма?

Нечего было и мечтать – пошевелить головой. Шея была забинтована и зафиксирована. Не сломал ли он шею? Эйтан пошевелил пальцами ног. Ощущение было необычным, но пальцы, кажется, шевелились. Левая рука была вся повязана какими-то датчиками. Эйтан пошевелил правой. Потом, проявив усилие, поднял её. Вокруг руки извивалась голубая змея. Вытатуированная.