Книжный разговор
О литературной блистательности и безнравственной гнили
Роберт Зарецки 14 октября 2018
Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books
В декабре прошлого года почтенное французское издательство «Галлимар» объявило о планах переиздания трех так называемых памфлетов, которые были написаны более 70 лет назад. Эта весть спровоцировала подлинное землетрясение в литературных и политических кругах Франции, обнажив идеологические и эстетические разногласия более чем столетней давности. Повторные толчки от этого скандала все еще имеют резонанс. Это ничуть неудивительно, если учесть, кто написал памфлеты — Луи‑Фердинанд Селин — и что собой представляют эти три вещицы: «Bagatelles pour un massacre» , «Les beaux draps» и «L’École des cadavres» .
Как известно почти каждому, кто изучал французскую литературу, Селин — автор «Voyage au bout de la nuit» («Путешествие на край ночи»), одного из самых мрачных и блистательных художественных произведений ХХ века. В этом романе прослеживается жизненный путь Фердинанда Бардамю — полуавтобиографического персонажа, кочующего по невеселым местам: ничейная полоса во Франции во время Первой мировой войны, завод «Форд» в Америке, аванпост во французских колониях в Африке, парижские предместья. Проза Селина отнимает у читателя все унаследованные от эпохи Просвещения иллюзорные представления о непобедимости разума и неизбежности прогресса. «Правда, — заключает повествователь, — это нескончаемая агония. Правда в этом мире — смерть. Выбирай: умереть или врать. А я всегда был неспособен наложить на себя руки» .
Мы, в свою очередь, всегда были неспособны игнорировать творчество Селина. Отчасти дело в его необычайной жизни. В литературных кругах Франции Селин был непрошеным гостем: как и у Бардамю, его школой был не какой‑нибудь элитарный лицей в Париже, а окоп Первой мировой войны, свои произведения он писал не в кафе на левом берегу Сены, а в убогой квартире в нищенском предместье Клиши; его аудитория состояла не из буржуа (как минимум, поначалу), а из рабочей бедноты — его пациентов, поскольку Селин был врачом и лечил бедняков. Всем этим Селин, возможно, заслужил право на некий гуманный цинизм:
«Когда очутишься на краю ямы, не виляй, но и не забудь рассказать, не опуская ни слова, обо всем, что видел пакостного в людях, а потом отдавай концы и ныряй вниз. Какого еще черта в жизни надо?»
Стиль Селина — еще один фактор, не позволяющий игнорировать этого писателя. Язык, которым написано «Путешествие», поныне действует так же умопомрачительно, как в 1932‑м, когда эта книга была издана впервые. (Роман едва не получил самую престижную литературную премию Франции — Гонкуровскую, но членов жюри, которые пришли в ужас от этого стиля, оказалось чуть больше, чем тех, на кого она оказала гипнотический эффект.) Фразы Селина, испещренные, как оспинами, сотнями эллипсов, пульсируют в джазовом ритме, изобилуют сленговыми выражениями, которые для многих его читателей непостижимы, словно иностранный язык, заковыристый, как баскский. Он сыплет десятками афоризмов, в равной степени безысходных и блестящих: «Целоваться — как почесываться: хочется во что бы то ни стало», «Если подумать, то и в обычной жизни по меньшей мере человек сто за самый будничный день желают вам сдохнуть», «Мир умеет одно — давить вас, как спящий давит блох, переворачиваясь во сне», «Философствовать — значит, всего лишь испытывать страх на свой лад и трусливо обольщать себя иллюзиями», «Наше тело, набитое неугомонными и банальными молекулами, все время восстает против жестокого фарса существования». Бросаясь от философского к копрологическому, Селин воспринимается читателем как коллаж из Рабле и Ларошфуко на современном материале.
И еще один резон, из‑за которого невозможно игнорировать Селина, — резон, который приводит нас к недавней полемике к Париже. Селин был, попросту говоря, ярым антисемитом, и три его памфлета (устоявшееся определение «памфлет» не вполне верно, поскольку одни только «Безделицы для погрома» занимают без малого 400 страниц) производят шокирующее впечатление даже по меркам других антисемитов. В «Безделицах» Селин сулит «антисемитскую педагогику», основы которой излагает Фердинанд, от лица которого идет рассказ, — «педагогику», которая поведает, как «еврейская раса» контролирует финансы и политику Франции и развратила французскую культуру. Литературные и художественные традиции, которыми горда Франция, неустранимо «евреизировались» («enjuivé», вот одно из характерных словечек Селина). Евреизировались настолько, восклицает он, что «для французского гурмана <…> вкус еврейского дерьма — просто несравненный! Несказанный нектар! Воистину, рай небесный!» Рассмотрим, трещит Фердинанд, случай коммунистической России: «Едва придя к власти, ж…ды, не теряя времени, приступили к истреблению арийцев. <…> За последние семнадцать лет они уничтожали нечистых миллионами. <…> Евреям неприятно видеть цвет крови? Их собственной — конечно! <…> Но на чужую кровь они готовы смотреть вволю <…> как только подвернется случай».
Если только Франция не примет меры, заявляет Фердинанд, ее постигнет та же участь. «Вы должны помнить, что для еврея <…> каждый нееврей — всего лишь животное! <…> Непременно лишь животное, и только‑то. <…> В наших административных округах избранный народ пока не перешел к массовым казням — разве что иногда совершаются убийства. Но медлить с этим осталось недолго». Времени в обрез: «Как только они надежно вцепятся нам в лодыжки, как только они размягчат наши добрые сердца, как только они уверятся, что мы их собственность до нашего распоследнего лейкопласта , они обернутся деспотами, самыми надменными и наглыми, каких только видела история». Поэтому народы, «повесившие несколько этих евреев, имели на то веские основания. <…> Пусть эти пархатые держат ухо востро. Терпение иссякает, а затем вообще заканчивается… погромы не случаются просто так, беспричинно!»
Возмущенные тирады Селина были настолько беспощадными, что многие из его современников сочли их шуткой. Вскоре после публикации «Безделиц» в 1937 году лауреат Нобелевской премии (и учтивый антисемит) Андре Жид уверял, что Селин «изо всех сил старается не быть воспринятым серьезно». И действительно, когда подмечаешь, что в свой список евреев Селин занес Расина, Стендаля, Папу римского и Пикассо, утверждение Жида может показаться верным. Но это пока не вспоминаешь об историческом контексте. Великий философ‑католик Жак Маритен вскоре после публикации книги предостерег: «Сегодня в Европе есть люди, которые стремятся к истреблению евреев. Не правда ли, мы обсуждаем именно это?» Хотя эта «бойня остается мечтой, миазмы ненависти, кишащие в воздухе, вполне реальны». Чтобы пророчество Маритена сбылось, потребовалось всего пять‑шесть лет (за этот период Селин закончил еще два антисемитских памфлета, а Гитлер попытался довести до конца окончательное решение еврейского вопроса).
Спустя каких‑то несколько дней после высадки сил антигитлеровской коалиции в Нормандии Селин присоединился к французским коллаборационистам, которые полчищами бежали в Германию. После войны укрылся в Дании, где оставался шесть лет. В 1951‑м вернулся во Францию, узнав, что амнистирован за свои коллаборационистские деяния. Спустя еще 10 лет умер, оставив после себя вдову Люсетт и литературное наследие, которое и доныне служит этаким «третьим рельсом» (наподобие третьего рельса в метро, подключенного к электричеству) французского интеллектуального и политического дискурса. В последние годы жизни Селин все сильнее тревожился о том, как в будущем оценят его прошлое, так что он и его новый издатель Галлимар (его предыдущий издатель, коллаборационист Робер Деноэль, был убит — возможно, борцами Сопротивления — в 1945 году) были против переиздания памфлетов. От этого решения долгое время не отступали Люсетт (которой теперь 105 лет) и руководство издательства «Галлимар», твердо намеренное очистить репутацию Селина, если и не объявить его святым.
Так обстояло дело до прошлого года. В декабре в журнал праворадикального толка «Л’Инкоррект» просочилась новость, что Антуан Галлимар (внук легендарного основателя фирмы Гастона Галлимара, нынешний главный управляющий издательства) планирует в 2018 году переиздать памфлеты. По некоторым сведениям, в новое издание было бы включено также предисловие Пьера Ассулина. Со стороны Галлимара это был ловкий ход: Ассулин — известный и авторитетный литературный обозреватель, автор нескольких биографий (в том числе Гастона Галлимара, между прочим). Имя Ассулина на обложке такой книги заслонило бы Галлимара и его издательство от вполне предсказуемого града критики. Несомненно, Галлимар был бы шокирован — да, шокирован! — вопросом, повлияло ли на его выбор еврейское происхождение Ассулина, как и вопросом, руководствовался ли он высокой вероятностью того, что в современной Франции, в кругах ультранационалистов и радикальных исламистов, антисемитские памфлеты Селина принесут большой барыш. Официальная причина другая — дескать, Люсетт (которая находится под неусыпным наблюдением врачей и редко приходит в сознание) передумала.
Утечка информации открыла шлюзы для потока критики, против которой ничего не могло поделать даже доброе имя Ассулина. Примечательнее всего, что к «Галлимар» воззвал, требуя пересмотреть планы, Серж Кларсфелд, знаменитый охотник за нацистами, основатель ассоциации «Сыновья и дочери евреев, депортированных из Франции». Кларсфелд признавал, что в библиотеках этой книге найдется место, но считал «невыносимой» мысль, что ее можно будет найти в ассортименте книжных магазинов. Отвечая тем, кто уверял, что прошло уже достаточно времени, Кларсфелд соглашался, что «времена изменились», но добавлял: «Изменились, приняв крайне неблагоприятный оборот». Указывая на тревожное учащение антисемитистских выходок во Франции, он уверял: именно потому, что эти памфлеты написаны Селином, они «смертоносны» и представляют собой «акт агрессии против нас и против французских евреев».
К Кларсфелду, заклеймившему планы «Галлимар», присоединились другие видные деятели. Эссеист Жизель Беркман на страницах газеты «Либерасьон» заявила, что «каждая фраза, каждое слово [в памфлетах] — призыв к убийству». В обстановке, когда «антисемитизм и расизм считаются такими же мнениями, как и любое другое, когда “еврей” и “деньги” снова соседствуют в одной фразе и евреев обвиняют в манипуляциях всем миром, заявлять, что чтение этих произведений может обойтись без последствий, — ни больше ни меньше как откровенная ложь». Литературовед Тифен Самуайо зашла еще дальше, расценив антисемитизм Селина не как злосчастную причуду литератора, а как искреннее и систематическое воззрение. В редакционной статье в «Ле Монд» она заявила, что, как и другие преподаватели, не включает произведения Селина в учебную программу, так как «его слова, пышущие ненавистью, можно найти не только в его памфлетах, а его антисемитизм, далеко не будучи исключением, представляет собой серьезную ангажированность с его стороны».
В стране, где с тех пор, как Людовик XIV учредил Французскую академию, политика и литература всегда были тесно переплетены, в спор неизбежно вмешались политики. Алексис Корбьер, официальный представитель ультралевой партии «La France Insoumise» («Непокорная Франция»), осудил планы «Галлимар» и отметил, что высказывания, разжигающие рознь, в том числе антисемитские, запрещены законом. А значит, если эти «горячечно антисемитские тексты» будут опубликованы, как суды смогут запрещать публикацию других антисемитских деклараций? На крайне правом фланге рвал и метал Бруно Голлниш, опора «Национального фронта». Трудно вообразить, презрительно шипел он, что «отребье, которого полно в батальонах исламистской мафии в “наших” предместьях, возьмет на себя труд читать французских писателей ради оправдания антиеврейских деяний». В том, что Голлниш встал на защиту французских евреев, иронии хоть отбавляй. Десять лет назад Голлниш был приговорен к трем месяцам тюрьмы условно и штрафу в 55 тыс. евро за то, что усомнился в количестве евреев, убитых в концлагерях, а заодно сеял сомнения в существовании газовых камер.
Свое слово сказал и экс‑президент Франции Николя Саркози. В 2011 году он публично заявил: «Можно любить Селина, не будучи антисемитом, точно так же, как можно любить Пруста, не будучи гомосексуалом». Теперь же, осознав, что Пруст никогда не призывал к истреблению гетеросексуалов, Саркози высказался осторожнее. После многозначительных пауз заключил, что при нынешней распространенности антисемитских настроений «не видит смысла» в переиздании памфлетов.
Правительство, как оказалось, оценило ситуацию столь же скептически. Вскоре после утечки информации Фредерик Потье, директор ведомства министерского уровня, которое должно отслеживать проявления расизма и антисемитизма, пригласил Антуана Галлимара в свой кабинет. На встрече Потье просил гарантировать, что в книгу будет включен критический аппарат, «проливающий свет на идеологический контекст этих памфлетов» и что в работе будут участвовать историки. Предисловия Ассулина, каким бы проницательным оно ни было, еще недостаточно. А критический аппарат, составленный для канадского издания памфлетов 2012 года, которым собиралось воспользоваться «Галлимар», хуже чем неуместен. Мало того что канадское издание носило пугливое название «Ecrits polémiques» , канадский издатель Реми Ферлан во время прошлогодних президентских выборов назвал «Национальный фронт» Марин Ле Пен «последним шансом для Франции». Галлимар поблагодарил Потье за то, что директор уделил ему время, и сказал, что памфлеты будут изданы в соответствии с прежними планами.
Но планы Галлимара оказались такими же прочными, как планы французской армии в 1940 году. В открытом письме на страницах журнала «Ле Нувель Об» больше дюжины всемирно признанных специалистов по истории ХХ века (в том числе Аннетт Бекер, Пьер‑Андре Тагиефф, Лоран Жоли, Мишель Уинок и Джей Уинтер) заявили, что этот проект «невозможно осуществлять наспех». Они сравнили серьезность поставленной задачи с недавним изданием в Германии «Майн кампф» Гитлера, отметив, что в этом издании больше двух третей текста занимают критические комментарии и примечания. Собственно, тирады Гитлера обнесены неким «санитарным кордоном» литературного толка в смутной надежде, что такое издание не заинтересует никого, кроме других ученых. В любом случае, предпринять при издании памфлетов Селина меньше усилий, чем при издании «Майн кампф», предостерегли французские историки, было бы непрофессионализмом. И язвительно добавили, что издатель поступит неэтично, если извлечет барыш из публикации такой книги.
В начале марта президент Эмманюэль Макрон наконец‑то коснулся этого спора. На ежегодном обеде, спонсируемом Представительством еврейских учреждений во Франции (CRIF), Макрон напомнил своей аудитории, среди которой были почти все члены его кабинета, что не его дело — быть «судьей» в споре о памфлетах. Но, продолжил он, у него все же есть личное мнение. Его воодушевило, что дебаты о публикации оказались «разговором взрослых людей», но Макрон тут же заявил: «Я не считаю, что нам нужны эти памфлеты».
Однако к тому времени Галлимар уже пошел на попятный. За несколько недель до речи Макрона издатель с величественной небрежностью признал, что «в данный момент не сложились условия, связанные с методологией и памятью, в которых можно было бы спокойно вообразить себе издание» памфлетов. Так что он отменил планы по переизданию этих текстов. В то же самое время он уверял, что «обрекать их на запрет цензурой — помеха для попыток обнажить их корни и идеологическую амплитуду, шаг, стимулирующий нездоровое любопытство вместо критического осмысления».
Легко видеть, что в заявлении Галлимара отсутствует то критическое осмысление, которое он якобы защищает. Во‑первых, вопрос о цензурировании никогда не ставился. Памфлеты можно найти не только в библиотеках и букинистических магазинах, в том числе на лотках букинистов на берегу Сены, но и в интернете, скачав файл в формате PDF за несколько секунд. Во‑вторых, работа по изучению литературных корней и замеры идеологической амплитуды этих текстов идут уже несколько десятилетий. Научных трудов предостаточно — от революционной работы Алис Каплан об источниках «Безделиц для погрома» (она отследила заимствования из «Протоколов сионских мудрецов» и ряда других антисемитских произведений) до недавнего исследования Пьера‑Андре Тагиеффа и Анник Дюрафюр «Селин, раса, еврей» (И кстати, убийственно обвинительных текстов тоже хватает: Тагиефф и Дюрафюр сообщают, что Селин выдал вишистскому режиму нескольких французских евреев.) В‑третьих, отказ Галлимара издать памфлеты в том же формате, как издавалась в Германии «Майн кампф», то есть, чтобы к текстам прилагался основательный критический аппарат, выполняющий роль «буфера», скорее поощрил бы «нездоровое любопытство», чем отразил его.
Но этот, последний, пункт все же заставляет о многом задуматься. Благоразумно ли предполагать, что полномасштабное научное издание памфлетов Селина защитит простодушных читателей от его вредного излучения? Как‑никак с типографских станков недавно сошли 100 тыс. экземпляров нового немецкого издания «Майн кампф», где слова Гитлера тонут в океане комментариев. Вероятно, очень многие покупатели этой книги оправдывали это приобретение наподобие того, как молодые любители литературы в 1970‑х свою подписку на «Плейбой»: последние говорили, что читают «Плейбой» ради статей, а первые скажут, что купили памфлеты ради примечаний. Да и зачем нам вообще комментированное издание кровожадных антисемитских тирад Селина? Как заметил историк Таль Брюттманн, памфлеты Селина, в отличие от «Майн кампф» Гитлера, которую невозможно обойти по историческим причинам, вряд ли заслуживают такого внимания. Его тексты не были наброском к целям тоталитарного государства на войне, это лишь нагромождение гнусных тезисов, собранных мерзким типом, который по воле судьбы был великим прозаиком. Что говорят нам эти тексты, за исключением того, что Селин был антисемит? Это отнюдь не «великое открытие», сухо заключает Брюттманн.
В конце концов вполне может оказаться, что доводы историков не имеют смысла, как и доводы Галлимара, если весь смысл в том, что Селин был, как отмечает Брюттманн, антисемитом. Вывод безотрадный, унылый, но бесспорный. Собственно (в том‑то и загвоздка), антисемитизм Селина невозможно отрицать точно так же, как невозможно отрицать блистательность и оригинальность его прозы. В «Безделицах» Селин утверждает, что евреев можно найти, когда они слетаются глазеть на каждую катастрофу Франции, рассевшись, как тысяча адских воронов, и восклицает: «Cela ne s’invente pas» («Такого не выдумаешь»). Разумеется, Селин и его источники все выдумали. Означает ли это, что мы, в свою очередь, до сих пор должны придумывать основания, пусть даже самые бескорыстные и благородные, для переиздания таких текстов? 
Оригинальная публикация: On Literary Brilliance and Moral Rot
Комментариев нет:
Отправить комментарий