Мирон Я. Амусья,
Немного о радостях
(Некоторые воспоминания о
том, как меня обворовывали)
Знаете, зрелищем смерти, печали
Детское сердце грешно нагружать.
Вы бы ребёнку теперь показали
Светлую сторону.
«Рад показать!»
Н. Некрасов
Главное в профессии вора-
Это вовремя смыться.
Кторов
Нельзя
всё время писать и думать только про серьёзное и очень важное. Это меня,
например, подчас просто подавляет. Например, в данный момент мне «надоело
говорить и спорить». Поэтому решил рассказать о чём-то весёлом. Например, о
том, как меня обворовывали. Непосредственным поводом к написанию этой заметки
послужило недавнее событие в Санкт-Петербурге: 25 июня с. г. меня обчистили. Со
мной это, считайте, как хотите, относить ли происшествия к разряду «повезло»
или нет, случалось уже несколько раз. Я подразделяю воровство на крупное,
которое уместно назвать грабежом, и осуществляемое властью, т.е. государством,
и мелкое, осуществляемое одним или несколькими «индивидуумами».
Первое к радостным событиям никак не отнесёшь,
поскольку там подавляет ощущение отвратительного насилия, совершённого над
тобой. Кто это и зачем сделал – тебе ясно. Хотя такое событие могло бы
считаться и чуть радостным, если бы после каждой кражи государство смывалось.
Ан, нет, оно и кражей то, что вытворяет, не считает. Второе же, я, по истечении
некоторого времени, рассматриваю как занимательные и, в некотором смысле,
поучительные приключения, которое в послевкусии своём оценивал, и оцениваю, как
радостное. Исполнители остаются, как правило, неизвестными, но их явное
мастерство внушает не только досаду, но и уважение.
Справедливости
ради, отмечу, что крупное воровство, осуществляемое государством, вызывает и
массовый народный ответ – широко распространённые кражи народа у государства,
являющиеся воплощение в дело слов народного призыва:
Тащи с работы каждый гвоздь.
Ты ведь хозяин, а не гость.
Конечно, так и тянет назвать воровством ту постоянную
недоплату заработка (по сравнению с в чём-то другом развитыми странами),
объектом которой был каждый работающий человек в СССР. Но такое расширительное
толкование воровства увело бы нас в далёкие дебри и лишило бы читателя того
ощущения радости, которая обещана уже самим заголовком данной заметки.
В
упомянутом выше первом варианте, тебя душит ощущение собственного бессилия. Никто
тебе не сочувствует, не помогает, потому что перед махиной государства все
одинаково бессильны. Во втором же варианте, все тебе сочувствуют, представители
властей даже делают вид, что помогают. Первое время тебя преследует лишь
ощущение собственной дурости, в результате чего ты оказался в трудном и нелепом
положении, пусть и с дополнительным опытом. Но остаться в дураках, и быть
изнасилованным в особо грубой и извращённой форме совсем не одно и тоже, не
правда ли? Что касается краж у государства, то они, насколько понимаю, вошли в
обиход с революцией 1917 в Российской империи, и, как мне кажется, совсем не
умерли в РФ, лишь изменив, по сравнению с СССР, свой характер: из повсеместного
и сравнительно мелкого в пересчёте на душу вора в СССР, они стало «элитарными»
и особо крупным в РФ.
Напомню,
для полноты картины, случаи государственного воровства у моей прошлой, детской
семьи. Они были почти индивидуальны по воздействию, но коллективны по существу.
Впервые с этим воровством столкнулся мой дедушка, состояние которого составлял
миллион царских рублей, позволявший стать купцом первой гильдии и переехать из
Витебска в вожделенный Санкт-Петербург, превратившийся к тому моменту в
Петроград. Деньги обесценились революцией, а заметной недвижимости у деда не
было. «Незваные гости», из вчерашних босяков, не заставили себя долго
ждать. Они унесли из дому всё, что было, но потом вспомнили, что не всё и,
вернувшись, забрали ещё и швейную машинку. Так, налегке, дедушка через несколько
лет с женой (моей бабушкой) и достиг Петрограда, где уже были его дети. Вплоть
до блокады 1941-44 он, квалифицированный специалист по меху и коже, был простым
рабочим. Когдатошний преуспевающий торговец, привыкший к честности в сделках,
он не мог приспособиться к вдруг воцарившейся вокруг него системе обмана и
воровства. Умер в Ленинграде в 1942.
Едва
скрытой формой воровства была многолетняя система по сути принудительных займов
государства у граждан, тянувшаяся десятилетиями. Она в небольшой мере коснулась
и меня, когда пару первых курсов института вынужден был подписываться на «добровольный»
заём. Мои папа и мама пережили так называемую денежную реформу 1947, которая
была для них просто конфискацией всего, что они выручили при продаже домика, своими
руками построенного в эвакуации. Я тогда, каюсь, не оценил масштаба этого, даже
не воровства, а грабежа, а радовался отмене карточек и выходу новых денег.
Мой
черёд настал, когда к власти в самом начале 90х пришли «младореформаторы»,
фактически конфисковавшие все предыдущие так называемые сбережения. До
сего дня невозможность вернуть долг населению власть объясняла низкими ценами
на нефть в эпоху «позднего» СССР, но потом сама призналась, что деньги ушли на
строительство нового класса, всех этих потаниных, сечиных, усмановых и
вексельбергов, которые теперь именуются элитой. На украденные тогда у нас с
женой деньги мы могли купить три машины Жигули 2105. А вместо этого всё наше
стало принадлежать им.
Следующий
сеанс «магии» произошёл в 1998, когда власти обрушили рубль (или он сам
обрушился – кто его знает) так, что он потерял в своей цене относительно
доллара почти семьдесят процентов. Опять, как поётся в песенке, «кто-то теряет, а кто-то находит». Мы
были, как и ранее, среди потерявших. Но, естественно, этих всегда большинство.
А быть частью большинства отрадно не только потому, что «большинство всегда право», но и потому, что «на миру и смерть красна».
Рывок
при быстром вставании с колен в 2014 привёл к тому, что сбережения опять
уменьшились, но теперь уже не втрое, а всего вдвое. В такие моменты всегда
вспоминаю объяснения того, с какой целью осуществляли денежную реформу в 1947. Тогда
говорили, что она против тех, у кого деньги в «кубышке», т.е. имеются
накопления. Эта общая черта действий власти, что в СССР, что в РФ – она всегда
против «кубышечников», с той современной поправкой, что к ним не
относятся те, у кого кубышка огромна, делая их уже этим элементом власти.
С
обычным воровством я впервые столкнулся в далёком 1942. Летнее немецкое
наступление было в полном разгаре, и на счету, насколько понимаю, был каждый
солдат и каждый патрон. Именно в один из таких дней соседка сообщила моей тёте,
которая «пасла» своего
четырнадцатилетнего сына и семилетнего меня, что в канаве рядом с домом двое
мужиков обсуждали свой план нашего ночного ограбления. Замечу, они говорили
по-русски, действие происходило в городе Уштобе, что расположен был,
натурально, весьма далеко от советско-германского фронта. Тётя побежала в
милицию, где двое милиционеров - мужчин, на русском языке объяснили ей, жене
пропавшего без вести на фронте дяди Мордуха, что это её долг преступников задержать,
и привести к ним. А вот тогда они ворами и займутся.
Тётя
на помощь позвала хромого на ногу и голову соседа, по фамилии Куперман,
которого звали ласково Купердос. Забаррикадировались, как могли. Дождались
вечера, и я уснул. Разбудили меня крики. Мой рослый брат изо всех немалых сил
ударял вилами во что-то белое в окне. Потом белое в окне исчезло, раздался
глухой звук падения чего-то, и шаги убегавших. Брат с вилами ринулся к двери,
норовя организовать погоню. Купердос и тётя вцепились в него в четыре руки, и
победили. Утром выяснилось, что брат вилами помог ворам вытащить застрявший в
оконце пакет с нашими вещами. А в милицию вести было некого.
Не
пострадав в «Эру милосердия», я столкнулся с вором только много лет
спустя. Тогда в книжном магазине на углу Невского и Садовой, я, случайно
засунув руку в карман, обнаружил, что моя там – не первая. Рукопожатие было
крепким. «Рука об руку» с воришкой, щуплым парнишкой несколько моложе
меня, мы вышли как по солнышку на улицу. Ущерба не было, и я проказника
с миром отпустил.
Уже
научным сотрудником, в декабре 1964го я летел вместо моего шефа
проф. Л. Слива читать курс лекций по ядерной физике. Меня должны были слушать
такие известные специалисты, члены АН Казахской ССР как М. Корсунский и Г. Латышев.
Самолёт делал промежуточную посадку в Караганде, где ни при входе, ни при
выходе не было толчеи. В аэропорту Алма-Ата встречала машина, доставившая в
лучшую гостиницу города. И тут, когда настало время платить, выяснилось, что
все мои деньги, 100 рублей, бывших во внутреннем кармане пиджака, украдены. А
мой месячный заработок брутто был в то время 105 рублей. Кредитных карт тогда
не было, но из дому сразу пошёл перевод. Однако платить надо было здесь и
сейчас. Помог ленинградский приятель, случайно встретившийся в холле гостиницы.
Моих
именитых слушателей несколько удивило, что Слив послал вместо себя человека не
остепенённого. Поэтому, на плакатах у них я значился, с опережением на ряд лет,
доктором физ.-мат. наук. На курс лекций ходило человек тридцать – сорок.
Руководители знали о покраже, но скинуться по два-три рубля не догадались.
Мешали, видно, шикарные, по тем временам, особняки, в которых они жили. Я
получил важный жизненный урок, хорошо освоился в Алма-Ата, посмотрел на то, чем
стало озеро Иссык после селя 1963, побывал на Тянь-Шаньской высокогорной
научной станции ФИАН, занимающейся изучением космических лучей.
В
80е-90е воры трижды пытались проникнуть в нашу квартиру, и дважды на их пути
становилась умеренная, но оказавшаяся достаточно надёжной защита, так что мы
отделывались лишь выбитыми оконными стёклами. Один раз вор, молодой парнишка,
проник в квартиру, но встретил энергичное сопротивление сына, и ушёл с очень
малым уловом. Он грозил сыну ножом, потребовал от него молчания, но мы
обратились в милицию. Она организовала слежку, и вора поймали. Начальник
отделения меня спросил: «Что вам существенно – пытаться его посадить в
тюрьму, но это крайне проблематично, или не допустить возвращения к вам в
квартиру и преследования им вашего сына?» Я выбрал последнее, и больше вор
этот на нашем горизонте не появлялся.
Все
эти годы всякие мелкие шулеры, напёрсточники и т.п. к нам как-то не липли.
Но и тут наступил момент, когда дрогнуло сердце от интереснейшего предложения,
и вместо тогда весьма дефицитных и дорогостоящих сертификатов я оказался со
стопкой аккуратно нарезанной бумаги, укрытой с двух сторон тонкими пакетиками
красненьких – десятирублёвок. Дело мастера боится, а я лично стал
бояться мастеров, подозревая, что они стоят за любым предложением, особенно
выгодным. И, главное, не полагайтесь на внешность! Помните, что особенно прямой
взгляд и честные глаза герой великого романа увидел в Бутырской тюрьме.
Некоторым
может показаться однобоким, что я не упомянул (пока!) воров западных, с
которыми будто не пересекался вовсе, а советских и российских однобоко выпятил.
Там, однако, кое-что было. И не только просто попытки, но и достижения. Так, иду
я как-то по центру Парижа, это был год эдак 1994, и около меня останавливается дорогая
машина, из которой выходит с иголочки одетый мужчина. Он объясняет, что был
здесь, т.е. в Париже, на международной выставке мод, представляя такую-то
заоблачную (имени не помню) римскую фирму. Сегодня они уезжают, почти всю
коллекцию распродали, и тут выяснили, что для заправки бензином им нужны
наличные, которых не как нет.
И вот
они решили от безвыходности продать жемчужину своей коллекции – потрясающую
миниатюрную женскую дублёнку, всего за 1000 франков. Я в потрясении, предвижу
ликование жены и похвалы в мой адрес. Но у меня перевешивает жадность, и я
предлагаю им 500 вместо 1000, поскольку у меня якобы больше нет. «Ради вас»
и «от безвыходности» мужчина, посоветовавшись со спутниками в машине,
принимают моё предложение. На крыльях лечу я в квартиру, где живу, вынимаю
чудо, и неосторожно тяну его какую-то часть. Она остаётся у меня в руках, и к
моему стыду я вижу, что это не вывернутый барашек, а крашеный, разлезающийся в
руках пластик. Не рвутся и не ломаются только пуговицы, как теперь оказывается,
по 100 франком каждая. Урок усвоен – больше меня так просто не надуешь!
А не
просто? Жизнь показала, что он, т.е. я немного понял, и мало чему научился.
Судите сами. Еду осенью 2004 из Амстердама в Грёнинген, что тоже в Голландии.
Сумка с основными рабочими бумагами и адресами у меня неснимаемо на боку, и
закрыта на молнию, портмоне с документами, деньгами и кредитными картами внутри
сумки. Я не обременён багажом. Дорога от А до Г мне известна – я езживал уже
тут и поездом, и машиной, пересадок в пути нет.
Вдруг
неожиданная остановка. Говорят, что поезд сломался, и дальше не идёт. Всем предлагают
покинуть вагоны. Сутолока на перроне, и идущие сплошь на голландском языке
объявления не вносят ясности. Так получается, что мы бегаем вместе с одним и
тем же человеком. Он, голландец, говорит по-английски, понимает мои трудности,
а потому ищет поезд в первую очередь для меня. Оказывается, о радость, мой
объяснитель едет в том же направлении. Поезд подан, мы трогаемся в Грёнинген.
Конец? Почти по классику - «Он ещё не
конец, конец это чьё-то начало».
В
вагоне появляются контролёры, и я неторопливо лезу в сумку, но там – ничего!
Шарю раз за разом – ничего остаётся ничем - нет ни билета на данный поезд, ни
адреса конференции, ни денег, ни карт и документов, ни обратного авиабилета!
Гевалт! Контролёры «входят в положение», люди суют в руки мобильники – мол,
отмените карты, что проделываю довольно быстро. Находятся попутчики до
Грёнингена, которых встречает машина. Они-то привозят меня к зданию конференции,
и делают это раньше, чем своих детей отвозят спать, хотя уже ночь. Звоню (в
долг) домой – жена обещает переслать факсом копию внутреннего российского
паспорта и метрического свидетельства. На фоне отчаяния, нахожу в кармане
блокадное удостоверение, с фотографией. Забыл выложить, уезжая. Если б не оно –
быть бы мне бомжем в Гааге до сего дня…
Утром
я иду в полицию, а приятель из Иерусалима одалживает деньги. Следователь
составляет подробнейший протокол, и говорит: «Не вы первый, не вы последний. Наводчиком был тот, кто вам помогал. Он
от вас многое узнал. Если это наркоманы – завтра всё, кроме денег будет уже у
нас. Если нет – охотились за вашими паспортами. Они в цене. Тогда не отдадут
ничего. Мы вам позвоним. Не вернут - данные паспортов сразу передадим в
Интерпол. Наша справка – основание для восстановления документов».
Оказалось,
что мною увлеклись не наркоманы, так как ничего не подбросили. Надо ехать в
Гаагу, хотя и вовсе не затем, зачем направляют туда зарвавшихся
высокопоставленных начальников, а в консульства. До Гааги 4 часа поездом.
Любуюсь, если так уместно выразиться, видами из окна. Приехав, начинаю с консульства
- посольства Израиля. Ответ консула резок: «Нужен
какой-то документ с фото. Раз его нет, то и говорить не о чём. Я могу пустить в Израиль только того, о ком
на тысячу процентов уверен, что он - израильтянин». Я попытался спорить, но
услышал в ответ: «Уходите, или вас выведет охрана!» Весь в обиде, бегу
оттуда в консульство РФ. Консула нет – его вызвал посол, и когда он будет –
неизвестно. Разговорился с охранником. Тот уже немолодой, бывший майор КГБ,
уволился, и перешёл в МИД с явным понижением. «Но за то я здесь среди людей, и страна, что надо»,- сказал он.
Неожиданно вернулся консул, молодой парнишка, к которому набежала сразу
огромная, убийственная для меня по времени (посольства закрываются рано!)
очередь. Она состояла, как выяснилось, из туроператоров, и каждый был с кучей
паспортов.
«Алёшка (точно имени не помню)!»,-
крикнул охранник консулу – «Тебя здесь блокадник дожидается». Он провёл
меня мимо очереди. Консул, увидев моё удостоверение, сказал: «Моя бабушка
тоже была блокадница. Расскажите мне что-нибудь про то время, а эти бездельники
подождут», - кивнул он в сторону операторов. Консул мне сказал, что наличие
удостоверения – моя удача, поскольку от посла только что поступила инструкция -
переданные по факсу документы не принимать. Всё, сказанное «беспаспортным»,
требовало теперь личного подтверждения от двоих «паспортных» знакомых.
Но блокадный документ он принимает, и на руках у меня вскоре появляется
справка, что я есть я, притом на двух языках и с фото.
С нею
бегу в израильское посольство-консульство, но оно уже закрыто, а завтра у них
выходной. Снова замаячила перспектива быть до конца дней бомжем в Голландии. Но
я проявил напор, упоминал из известных и влиятельных в Израиле всех, кого мог,
не забывая давить на то, что я профессор Еврейского университета. В итоге ко
мне вышел человек, представился начальником службы безопасности (НСБ)
посольства, и провёл меня опять внутрь консульства. Там он скопировал мою новенькую
справку, и с моего разрешения, сфотографировал меня, записал имена израильтян –
участников конференции, и её номер телефона.
Тут
появился консул, и попытался меня опять выгнать, но начальник безопасности на
него цыкнул – «Знай своё место». А сотрудницам уже утром не понравилось,
как со мной разговаривали. Они обещали запросить МИД и, в случае согласия,
выдать паспорт. Потом я узнал, сколь трудно дались НСБ проверки – в августе
никого из мною названных людей не было на месте, университет фактически был закрыт,
коллега по конференции говорил с сильным акцентом. Но через день утром меня
вызвали с заседания к телефону, и явно радостный голос сотрудницы сообщил мне,
что паспорт сделан, и я его могу получить в день вылета по пути в Амстердам.
В
аэропорту всюду были предупреждения об орудующих ворах. И как я этого по пути
туда не заметил? Опасная гордыня и самоуверенность застили глаза. Билет мне
выписали в аэропорту со штрафом в 100 евро, справка из российского консульства
годилась только для прямого перелёта в Россию, а у меня была пересадка.
Уже в
Израиле нам позвонил сотрудник службы безопасности и проинформировал, что с
моим паспортом, но после переклейки фотографии, задержали преступника,
пытавшегося из Голландии бежать. А ещё через полгода 9 канал ТВ, сообщил, что в
Бен Гурионе по прилёте арестован вернувшийся из Голландии израильский консул,
который за деньги выдал многие сотни израильских паспортов. Его вели под
конвоем. Я сразу узнал своего недавнего якобы тысячепроцентно принципиального собеседника.
С
того происшествия запомнил – качественные копии всех документов и номера карт
надо иметь на флэшках, которые хранить следует, как и деньги, отдельно от
оригиналов документов. Чего не понял до сих пор – авария в поезде, везшем меня,
была случайностью, или частью широкой операции преступников, их широкой сетью,
в которую попался не только я, но и многие другие.
Закончу
заметку последней, но не по значимости, историей, с которой заметку начал. 24го
июня с. г. вечером «я вернулся в мой
город, знакомый до слёз», а 25го пошёл в банк, чтобы сменить
устаревшую карту на новую. Получил конверт с кодом, попросил служащего его
сразу сменить, но конверт сохранил. Когда вышел, на транспортной остановке оказалась
только одна женщина. По её словам, она, как и я, тоже меняла карту, а потому
дала мне несколько советов, что ещё надо проверить. Я этого делать не стал, а
поехал в институт. Только вечером решил записать номер карты в свой перечень.
Трёх карт, паспорта и конверта с кодом не было. Слабая надежда, что я это всё
где-то выронил или забыл, быстро исчезла, поскольку на мобильном телефоне были
сообщения о трёх неудачных попытках снять деньги со сменённой карты с помощью
неверного кода. Как хорошо, что я его сменил! Карты надо было блокировать, о
происшествии сообщать в полицию.
Полиция
пошла навстречу, и обещала приехать на дом. Поздно вечером пришли двое явно
неслабых мужика – старший лейтенант, и штатский, но с наручниками на поясе и
пистолетом в открытой кобуре. На просьбу предъявить документы они не
прореагировали. «Он из угрозыска»,-
сказал о своём спутнике офицер. Тот, «из
угрозыска» вдруг вынул пистолет, и начал им водить из стороны в сторону, в
том числе и в нашу. Это было неприятно, вызывало смутную тревогу. Я спросил,
зачем он это сделал, и резким тоном попросил оружие убрать. Он не ответил, но
пистолет в кобуру вернул.
Второй
составлял протокол. Все мои попытки описать говорившую со мною женщину,
обратить внимание на то, что есть, возможно, видеозапись похитителя на камере банкомата,
из которого пытались взять деньги, сообщить им номер своего похищенного
паспорта игнорировались. Про паспорт, видно, они всё могли узнать по записям в
своей базе данных. Но описание подозреваемой мошенницы?! У нас не спросили
никаких удостоверяющих нашу личность документов. Не дали они и ничего, что
подтверждало бы факт обращения в полицию, сообщив, что всё есть в электронных
журналах. «Завтра закажите себе новый
паспорт по такому-то адресу»,- получил я указание.
Вернувшись
на кухню, мы обнаружили там на столе толстую, чем-то наполненную кожаную
сумочку качества, явно выше уровня дохода старшего лейтенанта, её хозяина. Я
побежал, с поправкой на возраст, гостям вдогонку. Милицейской машины всё это
время в зоне видимости из нашего окна не было. Чуть меняя классика, там уже «ни
вещичек не было его, ни записочки». В голову полезли мысли про бомбу, которой
злоумышленники зачем-то решили взорвать стариков. Словом, я решился открыть
сумочку. А там – два мобильника и пачка документов и книжки, похожие на
записные. Опять звоним в милицию, и лейтенант с работником угрозыска
возращаются за потерянным. Даже не спросили, не передали ли мы чего не
дремлющему врагу.
А
назавтра пошла маята, поскольку никто, ничего, нигде про покражу не записал.
Только после подачи официальной жалобы по телефону, с упоминанием того, что
документы не показали, размахивали пистолетом и забыли сумочку не по чину, привело
к справке, выписанной задним числом. В итоге с меня содрали шкуру за телефонное
сообщение о покраже в международную Визу, и быстро выписали новый паспорт (за
деньги). А в день его получения в почтовый ящик подкинули старый – обкуренный,
слегка помятый и немого чем-то залитый. «Вот так закончилось солонное танго».
В чём
мораль и урок? А их нет. Жена показала мне карман в её сумке, откуда, мол,
ничего не вытащишь. Но понурая коллега из очереди за новым паспортом поведала,
что именно оттуда у неё всё, включая деньги, и свистнули. Словом, «дело
мастера боится».
Комментариев нет:
Отправить комментарий